Евгения Яхнина - Разгневанная земля Страница 18

Янош снова опустился на сено.

— Да разве я знаю, Като! — Лёгкая тень пробежала по лицу юноши.

Каталина подняла брусок, на котором уже заметны были контуры будущей чуторы[16], и весело защебетала:

— С такими-то руками, как у тебя, даже смешно задумываться. Ты всё умеешь делать. Не то что Миклош. Он разрядится в свой парадный костюм, ни дать ни взять графский фазан с золотыми перьями, начнёт гарцевать на лошади и никуда ни на шаг от табуна не может. А ты!.. — И девушка обвила обеими руками шею Яноша.

— Постой, вот ты всегда так, насмешничаешь над всеми! А я завидую Миклошу. Я полюбил лошадей, привязался к Грозе. Нелегко мне будет заняться чем-нибудь другим. Тебе этого не понять!

— Почему же это не понять?

Юноша отвёл глаза в сторону и молчал. Вдруг он порывисто заговорил:

— Слушай, Като, если я уеду из наших мест, надолго уеду… ты… ты будешь меня ждать?

— Ждать? — Соблазн поддразнить Яноша был слишком велик, и Каталина не устояла: — Ну разве я похожа на тех, что ждут? И чего ждать, спрашивается?

— Ты отлично знаешь! — Щёки Яноша вспыхнули, а голос стал тихим и просительным. — Ты не выйдешь замуж за другого?

Каталина звонко расхохоталась.

— Вот ещё чего выдумал — замуж! А мне и невдомёк! Ну, до скольких лет ждать? Скажи, мой Яношек, — до двадцати, тридцати, сорока? Ух, как долго! — И снова зазвучал серебристый смех Каталины.

— Ничего смешного нет! — Янош сердито закусил губы, взял из рук Каталины брусок и сосредоточенно принялся за резьбу.

Рука его чуть дрожала, вырезая цветок, но это мог заметить только острый глаз Каталины.

— Скажи всё-таки, куда ты собрался ехать? — спросила она уже серьёзно.

— В Рацкеве. Отыщу дядю Ба́ртоша.

— Кто это тебя надоумил?

— Никто.

— Так, понимаю… Дядя Бартош — табунщик… Постой! — Каталина прислушалась.

Оба насторожились, ждали собачьего лая.

Но Верный не подавал голоса.

— Кто-нибудь свой, — заметил Янош.

По лесенке медленно поднималась Марика. Как она изменилась! Сурово глядели ещё недавно такие живые, ласковые серые глаза. Суше стали черты лица, и особенно строгим казался сейчас небольшой упрямый рот со складками в углах. Выбившаяся из-под косынки прядь волос показалась Каталине седой. Может, тусклое освещение на сеновале обесцветило её тёмно-русые волосы?

Марика обняла Яноша, поцеловала Каталину и сразу же взволнованно заговорила:

— Отец опять приходил!..

— Ну что?

Марика уселась на сено, поджала под себя ноги и начала не спеша рассказывать:

— Не вернётся он сюда. В лесу ли, на болотах ли — только, говорит, останется с бетьярами. «Жизни не пожалею, говорит, а уж расквитаюсь с графом»…

— Так и сказал?! — воскликнул Янош восторженно.

— Так, сынок, и сказал. Больно строптив стал… — Марика развела руками. — Смириться, говорю я, надо. Так куда там, сердится. Я ему объясняю, — Марика повернулась лицом к Каталине и как будто только ей одной доверительно рассказывала, — что, мол, парню… тебе, Яношек… не след скитаться по белу свету — пусть повинится графу. Ну, разгневается барин сначала, да ведь не век же будет гневаться. Накажет, посечет маленько. Не убудет Яношека от этого. Сколько у нас в «Журавлиных полях» битых-поротых — не сосчитать!

— Ну уж нет, тётушка Марика, этому не бывать! — раньше, чем Янош успел вставить слово, возмутилась разрумянившаяся Каталина. — Не взовьётся баринов кнут над Яношем!..

— Ты что же это, мама? — обиженно подхватил Янош. — Не в чем мне виниться!

Утирая концами головного платка скупые слёзы, Марика нехотя призналась:

— Да и отец твой говорит… пусть Янош уходит, да поскорее. У барина, говорит, рука длинная, достанет далеко… Ну, а мне-то каково одной остаться! Имре вот так ушёл, и не видела я его боле. Может, и прав отец… Да быть-то как? — И, не дожидаясь ответа, верная своему жизнелюбивому характеру, Марика добавила: — Конечно, и другим не лучше, чем нам. Взять хотя бы Хо́ллошей: вся семья у них в сборе, а земли нет, — что это за жизнь! Как нам ни худо, а я, пусть и одна останусь, землицу нашу сберегу…

— Тётушка Марика, да ведь я, отец мой, Миклош — все мы остаёмся с вами! — И, бросившись на шею к Марике, Каталина чуть не задушила её в своих бурных объятьях.

— Постой ты, постой, шальная! — уже с улыбкой говорила Марика, отбиваясь от девушки. — Наказывал отец, чтобы Янош потихоньку пробирался к Рацкеве. Дядя, говорит, поможет стать на ноги…

— Значит, к Бартошу! — радостно сказал Янош.

Воображение уже рисовало ему табун дяди Бартоша. Он торжествующе взглянул на Каталину и ничего не добавил.

Девушка, однако, не осталась в долгу:

— Опять, стало быть, в табунщики? Снова в беду попадёт! Лучше пусть овец пасёт: с ними спокойнее.

Марика не поняла намёка:

— Что это ты, Като, мелешь?

— Да ведь она шутит, мама!

— До шуток ли вам теперь, дети! — заворчала недовольная Марика.

Каталина обняла Марику и стала её порывисто целовать.

— Не сердитесь, Иштванне, славная, хорошая! Иштван на свободе, Янош невредим и скоро увидит большой свет. Как не порадоваться за него! Меня даже зависть берёт!.. Понимаешь ты меня, Яношек?

Нет, Янош не понимал.

«Она думает, что мне так легко уехать отсюда! Оставить семью, родной дом. Разлучиться с тем, кто так дорог… Нет, кто не знал настоящей дружбы, тот, верно, и не знает, как горька разлука, особенно когда каждый день, каждый час чувствуешь потребность делиться с другом всем, что пережил, что передумал и перечувствовал..»

Заливистый, злобный лай Верного отвлёк Яноша от невесёлых мыслей. Каталина кивнула ему головой, как бы говоря: «Будь осторожен», — и проворно спустилась вниз. Приоткрыв ворота конюшни, она выглянула во двор. К кузнице подъезжал верхом Франц Калиш. Навстречу ему шёл Игнац, сердито грозивший Верному.

Каталина предупредила Яноша об опасности и заторопилась к отцу. Приглаживая на ходу волосы и стряхивая с передника приставшие соломинки, она спустилась с лесенки и укрылась за густо разросшимся кустом акации. Отсюда ей было слышно, о чём говорил приезжий с кузнецом.

— Мне кажется, починка несложная. Не задержите меня, пожалуйста. Я очень тороплюсь.

Игнац осмотрел чемодан:

— Дело немудрёное, а всё-таки часок, пожалуй, с ним провозишься. Не угодно ли вашей милости пройти в сад, там вам будет удобнее… Каталина! Като!

Откинув голову, которую оттягивали назад чёрные густые косы, девушка не спеша вышла из засады. Поздоровавшись с приезжим, она протянула руку к поводьям.

— Осторожней! Лошадь злая, — предупредил Франц, удерживая повод.

— Я не боюсь, — ответила Каталина по-немецки. Задорно пожав плечами, она приняла поводья из рук Франца. — Я с любым скакуном справлюсь!

Привязав лошадь к столбу, врытому у самой кузницы, Каталина повела молодого Калиша в сад. Открыв калитку, она обернулась в сторону конюшни и вдруг, встревоженная, остановилась. В оконце сеновала показалась голова Яноша. Смущение девушки не укрылось от Франца. Он поднял глаза и тоже увидел юношу.

— Как я рад, — возбуждённо сказал молодой Калиш, — как я рад, что табунщик уцелел!..

— Какой табунщик? — овладев собой и глядя в упор на Франца, спросила Каталина. В голосе её звучала враждебность.

Франц понял, что совершил ошибку. Он смущённо забормотал:

— Значит, мне только показалось. Наверно, это мираж… да, да, самый настоящий мираж!.. Но какой прелестный у вас сад! Я ботаник, изучаю жизнь растений..

Франц чувствовал, что говорит невпопад, что всё это совсем неважно для девушки, но не мог овладеть собой.

— Простите мою нескромность, фрейлейн, но разрешите мне задать вам вопрос: откуда вы так прекрасно знаете немецкий язык? Слушая вас, не поверишь, что вы не немка…

— Я мадьярка! — гордо произнесла девушка. — И не думайте, что свой язык я знаю хуже вашего…

Опять Франц попал впросак!

— Боже сохрани, фрейлейн, я не хотел вас обидеть, — поспешил он добавить. — Я был бы счастлив, если бы так хорошо владел венгерским, как вы немецким!

— Так за чем же дело стало? — Подбоченившись, девушка смотрела на него в упор красивыми тёмными глазами, в глубине которых таился насмешливый огонёк. — Ваши родители небось, если бы хотели, могли устроить вас в мадьярской семье в обмен на венгерского мальчика…

И, видя, что Франц не понял её, девушка пояснила::

— У отца не было денег нанимать учителей, он и послал меня в Сольнок, к немцу-садовнику, а его сына Ганса к себе взял. Теперь каждый из нас на двух языках хорошо говорит. Ганс вдобавок ещё и кузнецом стал… А я садоводом. Ведь и отец у меня садовод. В нашем саду, пожалуй, и вы найдёте чему поучиться. Я вам покажу такое, чего в других местах вы не увидите!. Вот только побегу задам сена вашему коню…