Девять возвращений [Повести и рассказы] - Коршунов Михаил Павлович Страница 18

Когда от соседки вернулась Устя, она застала Катю и Никодима Родионовича среди раскиданных Катиных вещей — туфель, платьев, носков, кофточек.

— Светы-праведники! Что творится? — всплеснула руками Устя. — И что это вы здесь потеряли, Никодим Родионович?

— Мое синее платье ищем и воротничок, — сказала Катя. — Кружевной с лентами.

— Платье? Воротничок? — удивилась Устя. — А на что?

— Я еду с папой. Гулять еду!

Устя в шкафу, в спальне Ирины Петровны, нашла синее платье и кружевной воротничок с лентами.

Никодим Родионович сам помог Кате одеться: застегнуть на платье пуговицы, завязать у воротничка ленты, просунуть в петельки пояс.

Устя тоже суетилась возле Кати:

— Зоряночка ты моя, травинка-черноколоска! Вы уж ее, Никодим Родионович, не настудите, а то она после ангины изнемоглась.

— Не настужу, Устинья Андреевна. Вы не беспокоитесь. Пальто прихватим.

— Да, пальто уж беспременно.

Катя спускалась по лестнице на улицу. Рядом шел Никодим Родионович, нес Катино пальто.

ПРИВЕТ ТЕБЕ, ЛЕНКА!

Отсюда не пошлешь телеграмму или письмо. Не поговоришь по телефону или даже по радио, потому что и радио иногда отказывает.

Гудит дизель бурового станка, вгоняет в землю трубу.

Игорь стоит у маленького темного окошка буровой и видит, представляет себе, как все происходит сегодня там, в поселке, в эту ночь. Где в большом доме, названном по традиции геологической палаткой, соберется почти вся разведочная партия.

…Из свежих досок сколочен огромный стол — пускает каплями рыжую смолу.

Сухо потрескивает печка. Искры малиновой спиралью вкручиваются в дымоход.

Возле печки на полу свалены полушубки, телогрейки, рукавицы, ушанки. Пахнут смазочным маслом, еловыми опилками, а иногда вдруг тонко протянется запах духов: это шапочки девчат, их шарфы и перчатки.

В комнате теснота, сигаретный дым, стук металлических шариков бильярда, споры о методике бурения, о коммерческой скорости проходки, о трубах, которые плохо или хорошо садятся на забой.

Кто-то чертит на листке бумаги, показывает, как можно упростить спуско-подъемную операцию, или объясняет, что такое гидроразрыв пластов. Кто-то из девчат быстрым привычным движением поправляет локон, греет в ладонях подмерзший тюбик губной помады.

Смех, шутки.

Все это происходит сегодня ночью в поселке, как происходило и в прошлом году, когда их разведочная партия только пришла сюда, в заданный район тайги, поставила первые буровые.

Собрались за таким вот в рыжих каплях огромным столом. На столе — шампанское. Его остудили в сугробе под звездами, и звезды поблескивали внутри каждой бутылки.

Ребята раскручивают проволочки, которые накинуты на пробки, и тогда освобожденные из бутылок звезды текут в походные алюминиевые кружки. Слышно, как шуршат.

И за окном где-то высоко тоже они шуршат, осыпаются инеем.

Игорь и Ленка были рядом в тот Новый год. Чокались с ребятами кружками. Размахивали руками, кричали о бирюзовой нефти, ради которой приехали сюда, в заданный район тайги. Черт с ним, что комары и болота, а ветер иногда такой, что надо привязывать себя к буровым станкам. Черт с ним, что спят на ящиках и стульях, а снег иногда такой, что утром надо вылазить из домов через окна. Они все равно найдут эту светлую бирюзовую нефть. В ней так много чистого бензина!

Радист включил приемник походной рации. Нащупал в эфире музыку.

Ребята начали танцевать.

Игорь тоже танцевал тогда с Ленкой. Она была в брючках, вокруг шеи свернулся мягким кольцом свитер. Валенки сняла и танцевала в шерстяных носках.

Девчата смеялись, кричали:

— Ленка, чулочки отморозишь!

Всем в партии известно — Игорь и Ленка влюблены.

Звенели на столе порожние кружки и бутылки. Раскачивались на длинных шнурах лампочки. Старый движок крутил старое динамо, и лампочки притухали.

Музыку часто пробивал острый стук телеграфного ключа, и долго, кроме азбуки Морзе, ничего не было слышно. Ребята не смущались — танцевали под точки и тире.

Игорь говорил что-то Ленке, но она не слышала, только улыбалась.

Когда их сталкивали в толпе близко друг к другу, Ленка опускала голову ему на грудь, и он чувствовал совсем близко ее щеку, белокурую серебристость волос, теплоту в ее обветренных губах.

А потом опять шампанское, незабытые еще студенческие песни. А потом стало жарко. Рацию вытащили на улицу. Начали танцевать среди сугробов.

Брезентовые куртки и штаны громыхали как железные.

Кто-то басом сказал:

— Индейцы, луну разобьете!

А индейцы прыгают, танцуют.

Ленка перепутала с кем-то валенки. Ей достались большие. Она их теряла — то один, то другой. Стояла журавленком, поджав ногу, пока Игорь отыскивал валенок. Или, не удержавшись, падала в снег.

Он поднимал ее, а она вся пахла снегом — и волосы, и губы, и синеватые ресницы.

А потом они убежали от ребят к реке. Река не застывала на стремнине, узкой волной летела между зелеными обрывами льда.

Они спустились на берег. Игорь шел впереди, Ленка — сзади, стараясь попадать в его следы, чтобы никто не догадался, что они здесь вдвоем.

Мерцала над рекой скала. С ее вершины сливался в реку лунный свет. Он был таким густым, сильным, что казалось — его слышно, как слышны были звезды в высоте.

Игорь и Ленка сели под скалу на поваленное дерево.

Игорь целовал Ленку в обветренные, шершавые губы, в синеватые ресницы.

…Так было в прошлом году. А теперь Ленка одна. Его буровая далеко у истока реки.

Отсюда не пошлешь телеграмму или письмо. Не поговоришь по телефону или даже вот по радио. Связь нарушена. Нет связи. И луны нет, чтобы шепнула привет Ленке. Разбили ее, что ли, ребята?..

Он был уверен — в эту новогоднюю ночь Ленка спустится на берег к скале. Будет сидеть одна.

И тогда он придумал… Да, конечно! Ленка поймет, догадается. Только его буровая у истока реки. Кругом тайга, никого больше нет.

…Бурильщики помогают Игорю связать несколько толстых бревен. Сверху укладывают плотной горкой дрова, обливают дизельным топливом.

Игорь зарядил ракетницу, приготовился.

Бурильщики подтащили бревна к зеленым обрывам льда, столкнули их в стремнину. Подхваченные волной, они начали набирать скорость.

Игорь прицелился из ракетницы. Выстрелил.

Ракета ударила в бревна — всплеснуло пламя, огненно и высоко развернулось. Полетело сквозь снежную тайгу по стремнине, среди зеленого льда, вниз, в поселок — привет тебе, Ленка!

…Гудит дизель бурового станка, вгоняет в землю трубу. Может быть, здесь, у истока реки, спрятана светлая, как небо, бирюзовая нефть.

Сменный мастер окликает Игоря, но Игорь не слышит.

Он стоит у маленького темного окошка буровой. За окошком ничего не видно, и только видит тот, кто стоит. Видит того, кого хотел бы сейчас увидеть, коснуться взглядом, дыханием, улыбкой.

НЕСЧАСТЬЕ

Это Илья. Его лицо совсем низко над Юрой. Галстук, как всегда, небрежно завязан и уполз вбок. Илюшка Сахнин, старый товарищ.

Он видит, что Юра открыл глаза, но молчит и только смотрит. В белом халате, от которого пахнет свежим крахмалом. И Юра молчит, смотрит на Илью.

С Ильей еще кто-то в халате и в белой шапочке. Женщина, медсестра.

И вдруг в душе чувство беды, огромной беды, которая случилась с ним. Юра ищет Маришу, но Мариши нет. Делается еще страшнее.