Иван Серков - Мы с Санькой в тылу врага Страница 2

Буслик высоко задирает голову и что-то рассматривает вверху, в переплетении проводов. На животе у него широкий пояс с цепью, а на плече железные когти, которые он всегда цепляет на свои длиннющие ноги, когда хочет залезть на столб.

Электричество для нас еще новинка, можно сказать, — чудо. Его провели с полгода назад, и все мы, дети и взрослые, диву даемся, как это по железной проволоке бежит огонь, как он залезает в лампочку и горит там без керосина и чада. Моя бабушка так только плечами пожимает:

— И придумают же…

А Ивану Буслику все это понятно, как свои пять пальцев. Вот почему он, считай, самый уважаемый человек в глазах деревенских мальчишек. Вот почему мы всегда с затаенным дыханием следим, как он лезет на столб или открывает дверь трансформаторной будки. Зайти бы туда самому да поглядеть, что делается за дверью, на которой прибита табличка с надписью: «Не трогать. Смертельно». Но Буслик нас и близко не подпускает. Единственное, что нам позволено, — это носить за ним тяжеленные железные когти.

Остальные классы уже отпустили, а наша учительница все никак не может с нами расстаться, будто мы не просто расходимся на каникулы, а улетаем, как птицы в теплые края.

Она советует нам собирать гербарии, засушивать разные цветочки, листики. Все это нам пригодится, когда мы придем в четвертый класс.

А под окном стоит Митька Малах из третьего «А», или, как мы его зовем, Монгол, и машет полотняной сумкой с книгами. Митька страшно рад, что он уже на улице. Его толстые губы расплылись в счастливой улыбке, вместо глаз — две масляные щелочки.

Я показал Митьке кулак, а он мне — язык. Тут в самый раз было бы крикнуть:

— Малах, Малах! В рябых штанах!

Да в классе не крикнешь.

— А осенью, когда вы придете в четвертый класс, у нас будет новая школа, — продолжает Антонина Александровна. — Новая, просторная, светлая.

В этот момент Митька-Монгол почему-то потерял интерес к нашему окну. Минуту-другую он стоял неподвижно, прислушивался, а потом пустился вприпрыжку к сельсовету — ни дать, ни взять жеребенок.

Там с церковной площади на улицу вышла колонна допризывников. Парни дружно топают и старательно отмахивают в такт шагу руками. Впереди строя какой-то военный идет задом наперед и что-то кричит. А за допризывниками, поднимая босыми ногами пыль, мчатся мальчишки. Только нас с Санькой там нет. Мы сидим в классе, и наши сердца гложет черная зависть.

Наконец Антонина Александровна говорит:

— Ну, дети, до свидания. До первого сентября.

— До свидания, — радостно отзывается класс, и вот перед нами улица, солнце, ветер и буйная мальчишечья воля: беги, куда хочешь, весь белый свет — для тебя.

Допризывников мы догнали уже за околицей. Они шли в Лисьи рвы на стрельбище. Военный, как и прежде, то идет задом, то забегает сбоку и все время надрывается:

— Ать-два! Левой, левой! Не частить! Шатило, не тяни ногу!

В первой шеренге Митькин брат Панас. Несмотря на жару, он в новом суконном пиджаке, увешанном разными значками. Там и Осоавиахим, и Красный Крест, и МОПР, но самый главный из них — «Ворошиловский стрелок» на тонких медных цепочках. Каждый из нас отдал бы что угодно, только бы иметь какой-нибудь из этих значков. Иной раз, когда Панас в хорошем настроении, он дает нам потрогать свои регалии — тогда радости на целый день.

Сегодня Панас горд и неприступен, На плече у него единственная на всех винтовка-мелкокалиберка. Еще больше дерет нос наш приятель Митька-Монгол. Он просто растет на глазах.

— Ага, а мой брат нынче в Красную Армию пойдет!

У Саньки брата нет, поэтому он пропускает слова Монгола мимо ушей. У меня есть брат, да что это за брат? Он пойдет в школу только через два года, а пока даже не все буквы выговаривает. Зовут его Гришка, а он говорит — Глыжка. Так мы его и зовем — Глыжка.

Зато у меня есть дядя Назар, и я, чтоб Митька не больно задавался, напоминаю ему:

— А мой дядя в Испании был!

Тут и Санька бросился мне на подмогу:

— Вот! У него дядя — летчик!

— У него орден! — добавил я.

Митька сдался. Он ничего не ответил и побежал перегонять допризывников. Да и что тут скажешь, если у человека такой дядя?

Дядя Назар приезжал к нам в гости года два назад. На нем была военная форма с иголочки, скрипучие ремни. Отцу он привез новые командирские сапоги, матери — большой теплый платок в клетку, а мне подарил свою пилотку. Правда, она была великовата и лезла на глаза, но мать ее немного ушила, и получилось что надо. Хлопцы со всей улицы просили померять.

А еще он привез патефон с блестящей никелированной ручкой. Каждый день его ставили на раскрытое окно, и по улице разливалась песня:

У огурца-гурочкаЧетыре листочка,Не видала я милогоЧетыре годочка.

Возле нашей хаты останавливались молодицы, девчата и, когда песня кончалась, просили:

— Иван, пусти еще разок!

И я снова принимался крутить блестящую ручку. Мои друзья стояли на завалинке и завидовали: им тоже хотелось хоть прикоснуться к патефону.

— Ой, доиграется он — не починишь, — беспокоилась мать.

А дядя только посмеивался:

— Ну и пусть! Новый купим.

Целый месяц я ходил за дядей, как привязанный. Эх, и насмотрелся тогда кино! А конфет поел столько, что Митьке и не снилось.

К нам часто приходила всякая родня. Все угощались, пели песни, а я, навострив уши, ловил каждое слово. Дядя рассказывал неохотно и все словно бы загадками:

— Жарко там было… Пока что их взяла…

Однако нет-нет да и удавалось мне услышать отдельные слова: «республиканцы», «фашисты», «Гренада»… Что они означают, я толком не знал, но догадывался — за ними скрывается что-то очень важное.

А отцу он сказал открыто:

— Был в Испании…

Одним словом, Митькиному брату до моего дяди еще далеко скакать.

— Ать-два, ать-два! Левой! — не унимается командир допризывников.

Полем идут нам навстречу девчата и женщины с мотыгами. Они собрались на обед. И тут парни не выдержали, запели:

Если завтра война,Если завтра в поход,Если темная сила нагрянет…

А девчата в ответ:

Скоро в армию поедетМой миленок дорогой,Но два года — не неделя,Мне полюбится другой.

Девчата поют громче — нашего запевалы почти не слышно. И тут мы с Санькой пришли допризывникам на помощь:

Как один человек,Весь советский народЗа великую Родину встанет.

Сил не жалели. Получалось хоть и не очень складно, зато громко.

Когда я заметил свою бабушку, прятаться было уже поздно.

— А тебя куда это несет, дьяволенок?! — закричала она на все поле.

— Баб, стрелять! — не растерялся я.

Ну и расходилась же она: и мать дома больная, и кур из проса выгнать некому, и за кабанчиком приглядеть, чтоб не залез в чужой огород, тоже некому. А мне только бы шляться невесть где да бить баклуши. Вот вернусь домой — отец мне настреляет.

Что она там еще под женский смех и шутки кричала мне вслед, я не слышал. Мы были уже далеко и пели новую песню:

Эй, по дороге,Эй, по дороге,По дороге войско красное идет!

3. В НОВОЙ ШКОЛЕ

Мой отец — столяр, и потому у нас в сенях на полке тьма, как говорит бабка, «разного железья»: стамески, долота, рубанки, фуганки, струги гнутые и прямые, молотки большие и маленькие. А топоров так целых три, не считая колуна. Топоры у отца разные: одним каждый день рубят дрова, вторым отец тешет на стройках бревна, а третий — самый главный. Им делают только самую тонкую работу: он острый, как огонь.

Последний топор отец любит больше всех и после того, как мы с Санькой перерубили на нем пару гвоздей, прячет от меня подальше.

Каждое утро с ящиком, в котором лежат инструменты и гвозди, отец идет в новую школу. Там уже кончают ставить рамы и навешивать двери.

Вечером, когда отец приходит домой, я, пока мама собирает ужинать, поливаю ему на руки. Приземистый, коренастый, он пахнет свежей сосновой стружкой. Густой, давно не стриженный чуб и черные лохматые брови припудрены опилками. Отец фыркает, и брызги дождем разлетаются во все стороны. Обычно при этом мы ведем разговоры.

— Ну, брат, и школа будет, — говорит отец. — Сам бы пошел учиться, да, пожалуй, годы уж не те…

— А страшно наверху? — любопытствую я.

— Еще как! — У него в глазах загораются лукавые искорки. — Голова кругом идет. Сегодня я залез на конек, так оттуда Староселье видать. Между прочим, деда Кулагу видел. Он мне рукой махал: пускай, мол, внук в гости приходит, груши поспели.