Сильвия Раннамаа - КАДРИ Страница 2

До чего же я была счастлива в тот день! Выступать на новогоднем вечере, да еще вместе с Анне Пууст! Домой бегом бежала. Бабушка как раз жарила салаку.

 – Бабушка! – уже с порога закричала я. – Я буду читать на новогоднем вечере вместе с Анне Пууст! Это, бабушка, декламация!

 – Что еще за тэкламация? – в недоумении проворчала бабушка.

Я с жаром объяснила, в чем дело. Видно, и ей это понравилось. По крайней мере, она не стала бранить меня, как обычно, и даже пообещала сшить новую кофточку из маминой блузки.

Тот вечер мне весь-весь запомнился. Сначала мы пороли блузку, а потом бабушка читала вслух стихотворение, пока я его не затвердила. Ей и не пришлось долго читать, я сразу заучила. Только бабушка сказала, что не может читать мне вслух всю жизнь: надо самой выучиться. На радостях я пообещала ей быстро научиться.

Потом мы с бабушкой легли и долго еще разговаривали об этом новогоднем вечере. Я рассказала ей, какая Анне Пууст красивая девочка и какие у нее красивее платья! В талии узкие, а внизу широкие и сшиты не на рост, и даже туфли ей не приходится изнашивать до дыр, пока они будут впору. Тут бабушка с досадой назвала меня глупой девчонкой и велела заснуть.

Я повернулась к бабушке спиной и задумалась. Почему же это бабушка считает меня глупой девчонкой? Почему ей не нравятся мои разговоры о красивых платьях Анне Пууст? Сама она глупая, вот что!

Тут я почувствовала, как бабушка тихонько поправила на мне одеяло и провела по моей голове своей жесткой ладонью. При этом бабушка почему-то вздохнула. Она думала, что я сплю. А я не смела шевельнуться, и на мои глаза навернулись слезы.

Но я была счастлива в тот вечер и, когда наконец заснула, увидела во сне, что я одета в чудесное светло-розовое платьице, пышное внизу, как у балерины, а сама я тоже красивая и легкая и не ношу очков и вообще все замечательно. А на лице у бабушки не осталось ни одной морщинки, руки ее стали гладкими и нежными, а сама она ласковой. Жалко было просыпаться, такой был чудесный сон.

Утром я пошла в школу и всю дорогу повторяла стихотворение. Я его хорошо знала. Но в школе выяснилось, что Анне и не думала его учить и не может прочесть вслух учительнице. А все потому, что она просто не хочет выступать на новогоднем вечере. Я понять не могла, как это можно не хотеть выступать, да еще на новогоднем вечере! Когда учительница стала допытываться, почему Анне не хочет выступать, та расплакалась и сказала:

– Я потом вам скажу.

Почему-то на душе у меня стало тяжело, и я почувствовала, что должно случиться что-то плохое. И, когда я возвращалась из школы, сердце у меня болело, а стоило мне вспомнить, как радостно шагала я утром, боль становилась еще сильнее.

На полдороге меня догнала Юта, еще издали закричавшая, что должна сказать мне что-то важное. Она, задыхаясь, подбежала ко мне и быстро затараторила:

 – Знаешь, почему Анне не хочет выступать на новогоднем вечере? Я подслушала ее разговор с учительницей. Анне сказала, что не хочет стоять рядом с тобой, потому что от тебя плохо пахнет.

Меня будто ударили. Я кинулась домой, не обращая внимания на Юту, которая что-то кричала мне вслед.

Бабушка еще не вернулась, и я могла наплакаться вдоволь. Я плакала и плакала, потом начала нюхать свою одежду, но одежда ничем не пахла, и я снова заплакала.

С каким лицом я завтра приду в школу? Как жалко, что бабушка не послушалась учительницу и не оставила меня на год дома! Вечером я принялась упрашивать бабушку:

– Бабуся, милая, возьми меня из школы! Я больше не хочу ходить туда.

Но бабушка только рассердилась:

– Что же ты там натворила?

Мне ничего не оставалось, как рассказать бабушке о том, что я услышала от Юты. Бабушка еще больше рассердилась и принялась ругать Анне и ее родителей, хотя вовсе их не знала. Я уже испугалась – вдруг она отправится к родителям Анне и «выложит им всю правду в лицо». Я стала просить ее не делать этого.

Я надеялась, что другие ученики не узнают об этой истории, но уже назавтра о ней знали все. Об этом позаботилась Юта. Ей-то какое было дело? Сама Анне никому, кроме учительницы, ничего не сказала.

Сколько дней я потом мучилась! Проходя мимо меня, мальчики многозначительно поводили носами. И некому мне было пожаловаться на свою беду. Правда, Анне сердилась на мальчишек, да разве они кого послушаются! А когда я принималась плакать дома, бабушка только бранилась. И я снова попыталась вообразить, что бабушка колдунья, а я заколдованная принцесса, но меня это больше не утешало...

Хуже всего было то, что как-то вечером к нам зашла учительница. Когда я увидела, как она оглядывает нашу комнату, мне захотелось залезть под кровать. От смущения я сначала даже не расслышала, о чем они говорили с бабушкой. Потом я поняла, что учительница настойчиво советует бабушке почаще проветривать комнату, иначе одежда и все вещи пропахнут подвальной затхлостью, да и для здоровья эта сырость вредна. Я заметила, что слова эти обидели бабушку, и побоялась, как бы она не наговорила чего-нибудь, но она лишь пожаловалась на нашу тяжелую жизнь. Зато после ухода учительницы она уж отвела душу:

– Тоже мне ученая! Учила бы лучше детей в школе, а меня, старуху, оставила бы в покое! Дай нам новую квартиру, тогда и плесенью пахнуть не будет!

Я начала спорить с бабушкой. Разве учительница может дать нам новую квартиру, разве она виновата в том, что мы живем в подвале? Но бабушка еще долго ворчала себе под нос. Однако учительница не зря к нам приходила: потом к нам прислали какую-то комиссию. И бабушке пришлось бегать по разным учреждениям. Но квартиры нам почему-то все не давали и не давали, и тогда бабушка махнула рукой. Ее, оказывается, кто-то обидел. Сказал: «Просись, бабка, в богадельню, а девчонку в детский дом отдашь».

Теперь бабушка то и дело грозится: «Смотри у меня, учись получше, а то в детский дом отдам».

Но меня не проведешь, я уже не маленькая. И я отлично знаю, что в детском доме вовсе не так плохо. Там, наверно, даже лучше, чем у нас дома. Поэтому я ничуть не боялась и не боюсь бабушкиных угроз, но в детский дом мне все же не хочется – ведь у меня есть свой дом и своя бабушка. Как же мы будем друг без друга?

Но перед самым Новым годом я заболела, а потом начались каникулы. А когда я потом вернулась в школу, мальчики уже успели забыть об этой истории. Но водиться со мной и после каникул никто не стал.

Ведь я нескладная, я отстающая. Меня дразнят Вонючкой, а еще Растрепой. И еще я самая некрасивая в классе. Хотя никто не говорил мне этого, но я и сама знаю, потому что у нас дома есть зеркальце, правда крохотное, но и оно все скажет. Так что радости мало. А тут еще это несчастье с ногой. Хоть доктор и уверяет, что все пройдет и я буду прекрасно ходить и даже бегать, но бабушка не перестает вздыхать, когда навещает меня: «Не хватало, чтоб ты еще стала калекой!»

Но я стараюсь верить доктору, а не бабушке...

Тетя с соседней койки спросила меня сегодня, добрый ли у меня отец. Сначала я растерялась, а потом нашлась и сказала, что отец у меня очень, очень добрый. Тогда тетя снова спросила:

– Не собирается ли он привести домой новую маму?

Ах, вранье это ужасная штука! Начнешь врать, а потом никак с этим не развяжешься. Это все равно, что снежный ком: он катится с горы и все больше обрастает снегом.

Если они узнают, что я соврала, меня и тут начнут презирать. Как было бы хорошо, если бы думали, что я немая, и не приставали бы ко мне со своими каверзными вопросами!

Сегодня сестра спросила меня, не скучно ли мне. Я сказала, что скучно, и она принесла мне журнал «Пионер», и не один, а за целый год. Вот здорово!

Нет для меня большей радости, чем книга. Это только в первом классе я не любила, да и не умела читать.

Читать я научилась во время первых летних каникул. У нас был ремонт. Все вещи стащили в коридор и свалили в груду. Дома стало очень тесно и очень скучно. Некуда было деться. Все ребята уехали – кто в деревню, кто в лагерь. Только Хелле, что жила наверху, осталась в городе, но от нее толку мало, уж очень она маленькая. Правда, иногда ее мама уходила на рынок или в магазин и просила меня посидеть с девочкой. И я соглашалась – все-таки занятие.

У Хелле была интересная книжка с картинками, и мы рассматривали ее. Чудесные были картинки. Красивые, будто сон, будто те сказки, что рассказывала нам мама Хелле.

Я попросила у Хелле ненадолго книжку. Пошла домой, уселась на груде вещей в коридоре и принялась изучать эту чудесную книжку.

Очень уж хотелось узнать, о чем там идет речь. Особенно заинтересовала меня картинка, где была нарисована одна красавица с горящей звездой во лбу.

Я принялась складывать буквы и вдруг поняла прочитанное. Оказывается, я уже умела читать! Так я прочла «Сказку о царе Салтане». Я читала ее часами, и часы эти были такие замечательные!