Светлана Лубенец - Дневник первой любви Страница 2

На физкультуру я тогда так и не пошла. Поскольку это был первый урок «физры» в новом учебном году, моего отсутствия никто не заметил, но дальше так, конечно, продолжаться не сможет. Елизавета Максимовна всегда зорко следит за посещаемостью, чтобы вовремя просигнализировать родителям и принять соответствующие меры.

Я достала из шкафа два легких шарфика и, задрав футболку, запихала их в чашечки бюстгальтера. Зажмурилась, опустила футболку и с замершим сердцем открыла глаза. Ну вот! Совсем другое дело! Я была бы не хуже Шевченко, если бы не… Но пока я хуже. Я хуже всех. Я специально потихонечку разглядывала наших девчонок по очереди. Даже у худющей Ольги Семеновой сквозь трикотажную кофточку проступает застежка бюстгальтера, а у меня… Уродина! Страшилище! Средний род!

Конечно, есть еще Галя Долгушина. Тоже не подарок. Но ее наличие в нашем классе меня абсолютно не утешает.

Сегодня буквально на всех переменах девчонки опять обсуждали парней. Я была права: Игорь Александров нравится всем. Конечно, никто об этом прямо не говорил, но все было ясно по тем словам, которые в адрес его звучали: Игорь то, да Игорь се, да как он классно играет в теннис, да какие на нем моднючие джинсы… Можно подумать, что больше и поговорить не о чем. Я попыталась перевести разговор на то, что совсем обалдевшая англичанка уже назначила первую самостоятельную, так девчонки вместо самостоятельной принялись обсуждать серьги англичанки. Серьги, конечно, красивые. Я и сама обратила на них внимание. Но нельзя же все время говорить только о парнях, нарядах и украшениях.

Когда мама пришла домой с работы, я ее спросила, нельзя ли мне проколоть уши.

– Это еще зачем? – спросила мама, будто не знает, зачем прокалывают уши.

– У нас почти у всех девочек есть серьги, – объяснила ей я. – У некоторых даже по несколько пар. Золотые, серебряные… Стальные тоже бывают ничего… Оригинальные.

– Сначала научись убирать за собой постель, а потом уже будем говорить о серьгах, – рыкнула мама.

Не понимаю, почему непременно надо рычать?! Почему нельзя говорить спокойно?!

– При чем тут постель? Я сегодня просто не успела! – с обидой в голосе крикнула я.

– Ты постоянно не успеваешь!

– Ничего не постоянно! Я вообще не вижу связи между серьгами и постелью.

– А я вижу! Серьги – это принадлежность уже взрослой девушки, а у тебя еще сплошное детство!

Я не знала, что она имеет в виду: неубранную постель или мою детскую фигуру. А спрашивать не стала, потому что и так уже с трудом боролась со слезами. Неужели я тоже стану такой же бессердечной, когда вырасту? Неужели я так же буду унижать собственную дочь? Ни за что! Вот если бы я была собственной матерью, то обняла бы меня и сказала:

– Давай, доченька, купим тебе серьги попозже, а то сейчас совершенно нет на них денег.

Это же совершенно другое дело, когда нет денег. Можно и другую подобную причину придумать уважительную. В таком случае даже и обмануть не грех. Главное ведь, чтобы не было обидно. Но мама почему-то все время пытается уколоть меня побольнее. И что я ей такого сделала? Может быть, она меня не любит? Да, скорее всего, она меня не любит. Наверно, такую уродину нельзя любить…

Конечно, Игорь Александров тоже меня полюбить не сможет, когда по классу фланируют такие, как Настька Шевченко и предательница Наташка Погорельцева. Конечно, сколько бы Погорельцева ни пыжилась, до Настьки она все равно не дотягивает, но выглядит в сто раз лучше меня.

Вот я все время думаю, что любовь и дружба – это то, чего на самом деле не бывает в жизни. Люди думают, что они дружат, а на самом деле они просто собираются вместе для того, чтобы друг другу про себя рассказывать. Не станешь ведь всему классу рассказывать, какие тебе купили кроссовки или что тебе нравится Игорь Александров. Вот и приходится выбирать того, кто согласится это слушать. Наверное, Настьку слушать интереснее, чем меня. Ей родители такое покупают, что мне и не снилось. Например, наборы косметики. Возможно, Настька не только рассказывает Наташке про нее, но и дает изредка помазаться. А я что? Чем я могу похвастаться? Ничем.

А любовь… Любовь – это вообще непонятно что. Девчонки помешались на любви, как ненормальные. А Игорь, между прочим, ни на кого не смотрит. Я за ним специально наблюдала. Дай, думаю, посчитаю, сколько он знаков внимания кому-нибудь окажет. Так он никому не оказал! Разве что Машке Калашниковой – перед географией ей крикнул: «Отойди от шкафа! Не видишь, что сейчас карты свалятся прямо тебе на голову!» Машка отошла, а стопка карт действительно свалилась. Я думаю, Машке было приятно, что Игорь о ней так позаботился. Хотелось бы мне быть на месте Машки…

А еще я думаю, что любовь – это проявление самого ужаснейшего эгоизма. Вот, например, мне нравится Игорь. Очень может быть, что я к нему испытываю то, что как раз является любовью. И что? Я хочу, чтобы он обратил на меня внимание, был рядом со мной, держал за руку, а все девчонки бесились бы от зависти. Что это, если не эгоизм? И почему это назвали любовью?

В общем, я поняла, что названия и определения на самом деле могут здорово уводить в сторону от предмета и приукрашивать действительность. А если посчитать, что никакой дружбы и любви не существует, то можно презирать тех, кто до сих пор еще этого не понял.

Сегодня на английском ко мне подсела Машка Калашникова и стала делать вид, что между нами не произошло никакого разговора на повышенных тонах и что она не слиняла из класса, когда его надо было убирать. Я решила ей об этом не напоминать. К чему? После английского она уселась ко мне и на алгебре, хотя кабинет математики большой и свободных мест – навалом. По-моему, Машка хочет со мной дружить, потому что ей больше не с кем. Всякие там Настьки Шевченко со своими прилипалами ее к себе не допускают. Рылом не вышла. Как и я.

Глядя на Машку, я утвердилась в своей теории, что люди ищут дружбы, чтобы поговорить о себе. С конца английского и всю перемену до математики Калашникова трещала, как здорово она отдохнула в летнем лагере в Сиверской. Очень хотелось сказать ей, что мне ровным счетом на это наплевать, но я так говорить не стала. Успею. А то противно ходить одной по школе. Нет, вообще-то мне нормально, но другие могут подумать, что я какая-нибудь ущербная, раз одна. Так что пусть Машка пока рядом трещит. От меня не убудет. Я и отвечаю-то ей через раз. Когда захочу.

12 сентября

Сегодня мама опять нудила про свет в ванной, про то, что я не мою за собой чашки и оставляю их, грязные, в разных местах квартиры. Да, это правда. Я оставляю, но не специально, как и свет в ванной. У меня очень мало радостей в жизни. Одна радость – прийти домой из школы (разумеется, важно, чтобы родителей дома не было), налить себе чаю, отрезать от батона горбушку, намазать ее маслом, а сверху положить ягодки клубничного или вишневого варенья и сесть смотреть телевизор, все равно что. Или слушать музыку по центру. Я и оставляю поэтому чашки в разных местах – то у телика, то у центра, то еще на подоконнике, потому что люблю смотреть из окна на улицу.

Я вот что думаю: если бы я всегда гасила свет в ванной, мыла чашки и все остальное делала правильно, то мама вообще со мной не разговаривала бы, потому что – не о чем. И в конце концов, возможно, она даже забыла бы, как меня зовут. А так своими немытыми чашками я ей постоянно о себе напоминаю, и у нас таким образом сохраняется некое подобие семьи.

В школе тоже тоска. Самостоялки, контрошки, параграфы, уравнения… И еще классные часы. Какие же идиотские у нас классные часы! Сегодня Елизавета своим сопящим голосом отчитывала нас за то, что мы плохо ведем себя на уроках, ничего не учим и что все учителя на нас жалуются. Если бы мы все всё учили и хорошо себя вели, то на классных часах тоже не о чем было бы говорить.

Взрослые боятся говорить с нами о чем-нибудь другом, кроме успеваемости и поведения на уроках. Вдруг мы другое поймем неправильно и сразу напьемся, обкуримся, забеременеем, а им отдувайся. Вот глупые. Да если мы захотим, то и без всяких разговоров напьемся, обкуримся и забеременеем.

А на физкультуру я хожу. Во-первых, для того, чтобы Елизавета не донесла родителям, что, мол, я прогуливаю уроки, а во-вторых, потому, что вдруг поняла: для всего класса я – пустое место, и никто даже не подумает пристально меня разглядывать ни на физкультуре, ни в каком-нибудь другом месте. Я специально надела самую облегающую футболку из тех, что нашла дома. Моя жуткая фигура под ней очень хорошо просматривалась. Как я и думала, никто не обратил на меня никакого внимания. Слишком много чести рассматривать какую-то жалкую Катерину Максимову. В нашем классе есть на кого посмотреть. Например, на Настьку Шевченко. На Наташку тоже можно. Она теперь ходит на физкультуру в такой навороченной футболке ярко-голубого цвета со всякими иностранными надписями вдоль и поперек, что от нее вообще глаз не оторвать.