Евгений Спиридонов - Странный человек Валька Сорокин Страница 2

Больше всего на свете он боялся, как бы его не стали жалеть. В трамвае он уступал место женщинам, подхватывал самую тяжелую авоську, а добиваясь квартиры, ни разу не «козырнул» своей болезнью. Женя был гордый. И он имел право на гордость. Ни перед кем он за свою жизнь не согнул головы — ни перед врагами, ни перед болезнью, ни перед смертью.

Придя ненадолго в сознание в последние минуты жизни, Женя думал не о себе… «Ну вот, моим хорошим не спать сегодня», — сказал он медсестре. А чуть попозже, увидев плачущую дочь, стал подбадривать ее: «Держись пистолетиком!» И при этом пытался улыбаться.

Моему сыну скоро семь. Я был бы счастлив, если бы, став взрослым, он хоть немного был похож на Женю Спиридонова.

А. Нуйкин

Странный человек Валька Сорокин (повесть)

Идут часы

День, длинный-длинный день… Часы звонить и говорить умеют: тик-так, скучно так, в детском садике ремонт… Идут часы, двенадцатью глазами смотрят.

Отец сидит, не глядит и разговаривать не хочет.

Валь-Валь вздохнул:

— Пойду. Гулять пойду… Во дворе поиграю будто, а сам на улицу уйду… Я далеко уйду!

Молчит отец.

— Я на поезде уеду!

Молчит отец, хмурится. Когда он хмурится, у него на лице кожа лишняя.

Вот встал он, по комнате прошелся… На секретере авторучка лежит. С золотым пером авторучка. Хорошая. Такой ручкой что хочешь нарисовать можно. Отец осторожно, пальцем одним, погладил ее. Взял.

— Это мамина, — подсказал Валь-Валь. — А сломается когда, моей будет! Она скоро сломается?

Отец положил ручку на место и опять на диван уселся: локти в колени, подбородок на кулаки. Огорчился Валь-Валь: не хочет отец разговаривать — и все тут. Языка будто нет.

— Как хочешь… — Валь-Валь пуговку на рубашке завертел-закрутил… Оторвалась пуговка. Сунул Валь-Валь пуговку в карман. И из комнаты выкатился.

Изобрести бы… изобрести бы телевизор такой… включил его: «Вам что?» — «Мне курорт». — «Вам какой?» — «Куда мама уехала». Трах-трах! «Пожалуйста, вам курорт, куда мама уехала». Мама на берегу сидит, лечится, морем дышит. «Ой, — удивляется мама, — как ты здесь оказался?» — «Я по телевизору, придумал который. Я на минутку к тебе. Ты лечись давай поскорей, а то соскучился я». — «Я ведь только вчера уехала!» — «А я все равно соскучился. А папа… он, что ли, говорить разучился, ты не знаешь?» — «Не знаю! — Мама смеется и Валь-Валя на руки берет. — Хороший мой! Кенгуреночек… Дай я кнопку твою расцелую!»

Валь-Валь зажмурился, нос подставил… Трах-трах! — телевизор выключился. Нет курорта.

Обыкновенный двор. Солнце в глаза засматривает, щеки и нос печет, перила греет, крылечко высокое… А под старой грушей веник валяется. Веник длинный и тощий, как борода у Хоттабыча. Валь-Валь поднял его, повертел, к подбородку прикинул… укололся. Трах-тибидох!.. Над головой жук загудел — засмеялся. Валь-Валь подпрыгнул, взмахнул веником. Жук шлепнулся на землю, завертелся на спине, перевернулся… Не узнал Валь-Валя — попятился. «Это я!» — успокоил его Валь-Валь и на ладонь положил. Жук обрадовался, лакированными босоножками замахал… Валь-Валь подул ему на брюшко и побежал к отцу:

— На! Это тебе!

— Мне?

— Тебе. — Чтобы разговорился отец, чтобы не хмурился, Валь-Валь даже губу оттопырил. — Бери! Лапки, видишь, какие толстые? Во! Ты потрогай, не бойся.

Отец потрогал:

— Мда-а… Жук. Насекомое. И лапки действительно толстые. Прямо как живой!

— Он и есть живой! — Валь-Валь засмеялся, заставил жука лапками помахать. — Гляди! Ты, что ли, не видишь? Жуколей называется… Бери. Я его, знаешь, веником… А потом он хотел убежать. Он, когда на животе сидит, он летучий. Бери скорей!

— Да-а… — Отец постучал по твердой, как ореховая скорлупа, спинке жуколея. — Силен. Жук… жук-олей… жук-олень. Только это не жук-олень, а… Знаешь что, — сказал отец, — пока жуколей один, пусть он твоим считается. А мне…

— Я тебе бомбовозку! — заспешил-затараторил Валь-Валь. — Я тебе бомбовозку поймаю! Стрекоза такая. Большущая — во! По десять спичин таскает, если ей к ноге привязать. Хочешь бомбовозку?

Отец поклялся, что бомбовозка ему «во — как нужна», и отвернулся, а Валь-Валь немедленно обучением жуколея занялся: в кабину игрушечного экскаватора его посадил и посвистел потихоньку:

— Майна!

Жук не понял, из кабины полез.

— Куда?! Ты, что ли, неграмотный? — зашумел Валь-Валь, нитки принес: стал жуколея за лапки к рычагам привязывать.

Жук упирался, отмахивался… «Не хочу! Не хочу, чтобы я работал!» — кричал он Валь-Валиным тенорком, а Валь-Валь переодетым голосом уговаривал, увещевал нерадивого.

В комнате стало шумно. Отец вздохнул, встал.

— Вот что… Иди-ка умойся хорошенько и погулять сходим. Только не очень… не очень спрашивай. Уважь, брат!

— Уважу, — пообещал Валь-Валь и побежал умываться.

Улица Завокзальная, на которой живут Валь-Валь Сорокин и жук жуколей, похожа на деревенскую: широкая, в сильных травах и тополях, с сиренью в палисадниках… Всколыхнулись, зашипели гуси, вдоль тропы выстроились… Вредные они, злопамятные. Раскачиваясь на коромыслах, проплыли навстречу полные ведра. На углу, у водоразборной колонки, — очередь длинная. Женщины в платочках, чтобы солнце голову не пекло. А из мужчин — один Славка. Стоит Славка в очереди последним и раковину к животу прижимает. Настоящая раковина: большая, розовая, в черных пупырышках — рапан называется, в таких Черное море шумит.

— Твоя?

— А то чья?

Славка задиристый: чуть что — в драку лезет. «Боксером буду, — говорит он. — А может, инженером. Или врачом. Мамка говорит — хулиганом». Задиристый Славка, а раковина у него хорошая.

Валь-Валь долго придумывал, что бы такое предложить баш на баш, долго крутил раковину, прикладывал ее то к левому, то к правому уху… Славка снисходительно разрешил:

— Лизни.

— Зачем? — удивился Валь-Валь. — Может, она в микробах…

— Сам ты в микробах! — Славка рапан отобрал, об рубашку бережно вытер. — Тюлька! Рапан лизнешь — враз плавать научишься. А нырять научиться желаешь — из рапана воду пить надо. Только чтобы глубоководная вода была, не газировка какая-нибудь…

Валь-Валь обиду проглотил. Он поковырял землю ботинком, очередь оглядел:

— Давно стоишь?

— С утра. — Славка подбросил и поймал рапан. — Я, понимаешь, по третьему заходу. Попью, сбегаю — и опять сюда. Завтра на речку приходи. Поглядишь, как я нырять стану!

— Ех! — Валь-Валь даже подпрыгнул. — А у меня жуколей есть! Смотри, смотри!..

Жуколей приветственно помахал ребятам лапками и перевернулся на живот.

— Хороший жуколей. Броненосный, — скрепя сердце, признал Славка. — Только его лизать — труд мартышкин. Ни плавать, ни нырять. Пхе!

— Зато летать научишься! — Валь-Валь себе удивился: «Здорово выдумал». — А рапан, — сказал он, — мне мама привезет. С курорта. Еще пупыристее!

Славка развеселился:

— Во врать! Привезет!.. Дожидайся. Думаешь, не знает никто ничего? — Он опять подбросил и поймал рапан, покосился — каково впечатление, присвистнул: — Мать-то твоя тебя…

— Ах ты, бес рыжий! — Полная женщина в растоптанных тапочках ведра бросила и Славку за воротник — цап! — Ах ты!.. Это ты что, а? Прикусишь ты язык свой окаянный? Ну-ка, бабоньки, крапивы подайте!

Валь-Валь разглядеть и понять ничего не успел: его сразу с места сорвало. Издалека, оглянулся когда, видел, как Славка в другую сторону бежит: пятки до локтей достают.

На улице все интересно: даже то, как шагает отец. Он высокий. Когда под деревьями проходит, чуть пригибается. А под одним деревом подпрыгнул и самый хороший листок сорвал пожевать.

— И мне! — попросил Валь-Валь.

Отец не слышал. Валь-Валь перегнал его, в лицо заглянул:

— Тебя спросить можно? Один раз.

— Потом. Лучше потом… — И опять отец нахмурился.

Прошагали одну улицу, за ней другую, третью. Дома начались высокие, улицы еще шире, автомобили по ним — рекой, боками трутся, на перекатах блестят, переливаются. Посредине троллейбусы проплывают, к тротуарам причаливают, пассажиров выпускают-берут. Валь-Валь принялся считать магазины: один, два… четыре… десять… Стоп! Универмаг двухэтажный. Посчитать его за один — несправедливо, а вывеска одна. И пальцы на руках кончились. Валь-Валь посчитал универмаг за два и подогнул на ногах мизинцы. Идти стало неудобно «Ап-те-ка…» За аптекой река забурлила громче и в площадь разлилась.

А отец все шагал.

Трах-трах! — самостоятельно включился телевизор. Только теперь он показывает, что раньше было: «Значит, завтра? Окончательно решила?» — «Да, Сережа. Так лучше. Не могу… Ложью, ложью измучена! И тебе… для тебя…» — «Меня оставь!» — «Хорошо, я не буду». Валь-Валь глаза приоткрыл, из кровати выглянул: мать над чемоданом склонилась, отец у стола сидит, настольной лампой играет: чак — вспыхнуло, чак — погасло. Светло — темно, светло — темно… Чак-чак-чак-чак… Мать выпрямилась: «И зачем, зачем… почему я тебя разлюбила? Ведь ты красивый». Чак-чак-чак… Мать судорожно вздохнула, закрыла лицо руками: «Боже! Зачем я это говорю!» — и упала грудью на чемодан. Валь-Валь заволновался, одеяло откинул и в кровати сел…