Михаил Подгородников - Нам вольность первый прорицал: Радищев. Страницы жизни Страница 2

Он подождал, кивком головы подтвердил невежественность пажей и с силой обрушил на них звенящие, как рыцарские латы, слова:

— В битве с норманнами принц Готфрид Арагонский был низвергнут с коня. Он лежал на поле, истекая кровью, когда король смочил четыре пальца в крови принца и провел ими по щиту. С тех пор короли Арагонии, а также графы Барселоны и Прованса на золотых щитах герба имеют четыре алые линии.

Радищев затаил дыхание: перед его взором мощно неслась лавина всадников и в золотой, колосе их строя вспыхивали и загорались красные следы благородной крови арагонских королей.

Морамберт, довольный тем, что поразил воображение учеников, перешел к сухой теории:

— Прошу назвать основные геральдические фигуры, Янов.

Янов перечислял, тайком поджимая пальцы на руке:

— Глава, столб, перевязь, стропило, крест…

— Бьен! Хорошо! — Морамберт взмахнул рукой, останавливая перечисление. — Назови виды крестов, употребляемых на гербах.

Янов загундосил, как дьячок:

— Головчатый, уширенный, заостренный, якоревидный, трилистный…

— Рубановский, о чем ты думаешь? Продолжай.

Рубановский снисходительно поднялся и нехотя стал перечислять, как будто это ему смертельно надоело:

— Шаровидный, змейный, георгиевский, прусский, мальтийский, французский.

Морамберт покойно прикрыл глаза, будто слушал дивную музыку. Рубановский перевел дыхание и с невинным видом продолжал:

— Чухонский, рязанский, парикмахерский…

Морамберт очнулся:

— Что?

— Извините, сударь, я оговорился.

— Ах, ты оговорился! — Морамберт приблизился к Рубановскому. Казалось, мгновение — и Рубановский будет испепелен. Но Морамберт сдержался и, опалив шутника взглядом, отошел к кафедре.

— Это недостойно! — шепнул Радищев Рубановскому.

— Молчи, выскочка! — быстро отозвался Рубановский. — Или я проткну тебя шпагой.

Морамберт оперся о край кафедры и сморщился в раздумье.

— Скажи, Рубановский, что такое негеральдические фигуры?

— Птицы всякие… Ангелы…

— Птицы… Может быть, — раздумывал Морамберт. — А если я изображу человека с копьем в одной руке и малым его же изображением в другой. Что сие означает?

— Остроумие.

— Нет, Рубановский, это означает благородство. Но ты не знаком с этой темой. Поди к сторожу Василию и скажи, чтобы он дал тебе пять розог.

Рубановский выбежал из комнаты. У дверей он мрачно оглянулся на Радищева.

Морамберт тихо произнес:

— Перейдем к начертанию девизов. Вам известно, что многие гербы украшаются письменным девизом. У графа Воронцова: Семпер иммота фидес — Верность всегда неколебимая.

Пажи склонились над тетрадями.

— Когда поединок? — с довольной улыбкой спросил Рубановский. Он обожал дуэльную процедуру.

— Тебя выставили, а значит, уже наказали, — хладнокровно ответил Радищев.

— Нет, ты не уйдешь от возмездия! Раскаешься, что подсвистывал парикмахеру. Плебей, сбежавший из Франции, слуга, которого аристократы не пускали дальше передней, пытается нас учить родовой чести.

— Морамберт — достойный человек. А ты шутил как истинный плебей.

— Защитник плебеев. Когда поединок?

— Изволь, в одиннадцать. На манеже, — вспыхнул Радищев.

Сторож Василий звонил в колокол, перемена кончалась, начинался урок истории, Морамберт шел в классы, держа в руках тяжелый том Корнелия Тацита.

— Итак, час назад вы убедились, какой достославной может быть история дворянского рода, как важно понимать смысл родовых гербов, — сказал Морамберт. — Если некоторые из вас не имеют фамильного герба, то это не означает, что вас миновала доблесть. Грядущее открывает дорогу славы, и каждый из вас может ступить на эту дорогу. И тогда ваша судьба украсится и обретет символ, воплощенный в гербе.

Морамберт широким жестом очертил класс, словно это был целый мир, и пажи повели глазами за его рукой, чтобы увидеть сияющие впереди гербы, но не увидели. А за окном узрели свиту государыни, медленно текущую с прогулки.

— Обратимся к далекому прошлому, — продолжал Морамберт. — Вчера Корнелий Тацит рассказывал нам о философе Сенеке, которым был недоволен всемогущий римский император Нерон. Кутузов, ответь, чем прогневил Нерона Сенека?

Радищев прикрыл глаза.

…Сенека медленно поднимался по широким мраморным ступеням. Придворные провожали его взглядами, исполненными ненависти. Они были уверены, что это последний путь наставника императора.

Нерон напряженно всматривался в своего учителя.

Сенека склонился перед цезарем: «Я проповедовал довольствоваться малым. Ты одарил меня безмерно. Возьми мое имущество и отпусти. Я буду заниматься земледелием, я буду хозяйствовать в своем имении».

Нерон отвечал: «Ты полон сил. Мы еще в самом начале нашего царствования. Не могу отпустить тебя. Не могу взять твоих богатств. Все обвинят меня в безмерной жадности…»

— Александр, проснись, в каких краях ты странствуешь? Кутузов плохо приготовлен. — Морамберт, как дирижер, властным движением руки усаживает Кутузова и поднимает Радищева.

Радищев отвечает, Морамберт удовлетворен. Затем поднимается Янов и путано начинает рассказывать о последних днях Сенеки.

— Разве Нерон не любил Сенеку? — Морамберт строго смотрит на Янова, так толком и не разобравшегося в любви и ненависти римского императора.

…Да, Нерон любил философа. Но с тем большей сладостью он послал его на смерть, как только заподозрил, что Сенека причастен к заговору против него.

Центурион объявил Сенеке приговор и не уловил страха на лице философа. Сенека приказывает принести его завещание, но центурион препятствует этому. Тогда, обратившись к друзьям, Сенека восклицает: «Раз меня лишили возможности отблагодарить вас, то я завещаю вам свою единственную драгоценность — образ жизни, которого я держался». Сенека завещает им стойкость в бедствиях, равнодушие к богатству, умение довольствоваться малым и искусство избавляться от зависти и страха смерти…

…Голос Морамберта звучит где-то далеко. Янов, облитый презрением учителя, опускается на место. Пажи скучают, перешептываются… Янов толкает локтем Радищева. Тот вздрагивает и с неудовольствием возвращается из Древнего Рима в Санкт-Петербург.

— Что?

— Небось ты тоже ел ворованные пирожные?

— Отведал.

— Значит, ты тоже должен сознаться?

— Изволь, я сознаюсь.

— Вот и славно. — Янов вздыхает с облегчением. — Втроем веселее.

Морамберт медленно открывает тяжелый том Корнелия Тацита и торжественно читает:

— «Всеми государствами и народами правят или народ, или знатнейшие, или самодержавные властители; наилучший способ правления, который сочетал бы и то, и другое, и третье, легче превозносить на словах, чем осуществить на деле, а если он и встречается, то не может быть долговечным…»

Морамберт поднял наставительно палец:

— Пусть мудрость древнейших ораторов осеняет вас.

— Я уложу тебя с первого укола, — говорил Рубановский и нетерпеливо гнул, мял шпагу.

— Мавры разбегались от одного только вида принца Арагонского, — загадочно ответил Радищев. Он надевал на голову железный рыцарский шлем.

— Но один мавр остался на поле битвы, и принц увидел свою смерть в его глазах. — Рубановский надвинул маску на лицо. Из отверстий маски смотрели глаза, в которых должны были отразиться ужас и смерть противника.

— Меньше слов, — сказал Радищев и сделал легкий выпад. Рубановский отскочил. Грозный рыцарь, гремя шлемом, наступал на него.

— Оп! — крикнул Рубановский, провел дегаж, стремясь избежать соприкосновения шпагами, но Радищев сделал купе, отсек укол. Рубановский снова атаковал, но Радищев увернулся.

— Колю кварт! — в ярости закричал Рубановский. Он махнул шпагой, и вместо изящного кварта звонкий оглушающий удар, как палицей, пришелся прямо по железному шлему. Рыцарские доспехи свалились с плеч принца Арагонского, раскрасневшееся потное лицо беззащитно замерло перед устремленным на него стальным жалом. Удивленно смотрели ясные карие глаза под широким разлетом четко очерченных бровей.

— Что ж, это тебя не спасет, — холодно сказал Рубановский, — надевай шлем!

С другого конца манежа к ним уже спешил гофмейстер Ротштейн.

— Так нельзя, господа! Займите позиции! Рубановский, я дам вам абшит, я дам отставку!

Ротштейн был толст, но ловок и очень любил, чтобы все было по правилам.

— Рубановский, стань ан-гард! Каблуки прямые! Ты колешь кварт… ты парируешь кварт… Ты колешь терс… Айн! Цвай! Радищев, ты рассеян. Забыл про батман! Гут! Фехтование — это большой наука! Шпагу держать мягко! Делай цвай! Гут!