Катерина Грачёва - Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом Страница 2

Я не подумала, что скажет мама.

Мама сказала:

— Это и есть «Тайны океана»?

С нас ручьями лилась вода.

— Это мой гость, его зовут Гелий, — невозмутимо ответила я.

— Он что, будет у нас жить? — с иронией проговорила мама, указывая на чемодан.

— Я живу на вокзале, — сказал Гелий.

Мама очень-очень странно на нас посмотрела.

— Он имеет в виду, что только что приехал, — поспешила я объяснить.

— Ну что же, проходите, — вздохнула мама.

Я взглянула на вешалку: четыре куртки. Куртки Вадика не было!

Вадик заскребся у двери через семь минут.

— Добрый день, Тамара Ильинична, — сказал он с лёгким поклоном и галантно вручил ей букет, только что ручку не поцеловал. — Добрый день, Оля, — и сунул мне второй. — Какая, однако, гадкая сегодня погода! Слякоть, грязь…

— Тогда, наверное, тебе бы следовало сказать: «Гадкий день», — негромко заметил стоявший в дверях комнаты Гелий. Вадик смотрел, смотрел на него, потом, видимо, напряг свою извилину и наконец выдал:

— Погода гадкая, а день добрый. Потому что день рождения… Если бы я распоряжался погодой, дождей бы вообще не было, — добавил он и с вызовом поглядел на Гелия. Тот слегка улыбнулся и шепнул мне:

— Как хорошо, что он не распоряжается погодой.

Потом мы сели за стол.

Когда Вадик хотел в пятый раз перегнуться через стол за бутербродом, в комнату вошла мама, и он попросил:

— Не соблаговолите ли вы передать мне вон тот бутерброд?

— Соблаговолим, отчего бы и нет, — согласился Гелий. — Вам какой: вон тот или вот этот? Пожалуйста. Нужно ли еще что-нибудь соблаговолить?

Вадик хотел обвинить его в невоспитанности, но девчонки рассмеялись, и он не решился.

Мы съели горячее, и я отправилась относить посуду на кухню. Гибкий Женька сдвинул стол в сторону и взялся за магнитофон. Он вообще занимался в танцевальной студии и понемногу учил нас к этим самым танцам, а мы не возражали, особенно Райка. Даже точнее сказать, он учил Райку, а мы по мере сил оказывали им двоим моральную поддержку.

А вот о медленных танцах мы на моих днях рожденья не вспоминали, поскольку тут был Вадик, историю которого мои друзья прекрасно знали. Но на этот раз, стоило нам вставить штепсель в розетку, домой заявился папа и бесцеремонно поставил какую-то свою кассету, пояснив, что запись эта чрезвычайно хорошая. Дело было ещё и в том, что, сравнивая меня с моими одноклассницами и особенно с Тоней Булкиной, у которой не было отбою от поклонников, папа считал, что в нынешние времена надо идти в ногу со временем, чтобы не засидеться в старых девах и не помереть от одиночества. А поскольку, как он считал, это он воспитал меня в «слишком целомудренном духе старых времён», ему теперь эту беду и поправлять. Он уже осторожно осведомлялся у меня, почему мы с друзьями «только скачем», а мне пришло в голову ответить, что какая есть музыка, под такую и скачем. Вот он и принес нам что-то медленное. Вот так подарочек на мою голову!

Райка с Женькой были вне конкуренции, а за Павлика первей меня спряталась Галка, не дожидаясь приглашений. Вадик тихонько вытер пальцы о скатерть и начал было привставать, но Гелий быстро-быстро поглядел на меня, на него, на других, а потом выскочил вперед него и сказал:

— Можно?

Танцевать он, конечно, не умел и дважды наступил мне на ногу, но зато строил уморительные лица, косясь на Вадика, а потом увлекся наблюдением за Женькой и Райкой, потому что они-то танцевали проникновенно, куда-то улетая и оттуда не возвращаясь. В общем, когда папа заглянул в комнату в возможной надежде увидеть «сына иностранцев» в обнимку со мной, то увидел его совсем в другом месте.

Вадик сидел к папе спиной, не видел его и поэтому преспокойно лопал бутерброды, положив ногу на соседний стул. Скорее всего, такая картина папу слегка разочаровала: Вадик ассоциировался у него с очень вежливым и примерным мальчиком. Тем не менее, папа принял вид дипломата и невозмутимо осведомился, не найдется ли для него партнеров по игре в шахматы? Тогда Вадик, чувствовавший себя, должно быть, не очень уютно, подал голос, что умеет играть, и ушел с папой.

— Что тут делает этот странный гражданин? — спросил Гелий, отпустив меня, когда дверь за ними закрылась.

— Да ты сам-то кто такой? — поинтересовался Женька, плюхнувшись на диван. — Его мы хоть знаем, а тебя вот первый раз видим.

— Я во второй раз вижу, — возразила Райка.

— Знакомый, — сказала я.

— И как давно вы знакомы? — не унимался Женька.

— Пять лет, — заявил Гелий, пока я думала.

— Продолжим анкету. Отвечает Ольга, — распорядился Женька. — Сколько лет твоему знакомому?

— А сколько дашь? — спросила я.

Женька откусил от яблока, прищурился, неодобрительно покачал головой и сказал:

— Сорок один.

Гелий тоже покачал головой, вытащил из кармана паспорт и кинул Женьке:

— На, сам посчитай. Счастливые годов не наблюдают.

Женька погрузился в изучение паспорта, сказал:

— Надо же… Оля, какая фамилия у твоего старого знакомого?

— Менделеев, — наобум сказала я.

Женька фыркнул и бросил паспорт на стол. Страдальчески сказал:

— Гелий Менделеев, ты один меня здесь поймешь! Меня зовут Евгений Онегин! — и опять прищурился:

— Ты хоть слышал, кто такой Евгений Онегин?

— Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, так воспитаньем, слава Богу, у нас не мудрено блеснуть, — усмехнулся Гелий и забрал паспорт, мельком показав мне первую страничку: Менделеев и есть!

— Почему же мы никогда его раньше не видели? — спросил Павел, перебирая книжки на полке.

— Он только что приехал из другого города, — ответила я.

— К родственникам? — наивно уточнила Галка.

— Ко мне! — сказала я. — Ко мне на день рожденья. Вот пристали к человеку! Гелий, пойдем на кухню чай и бутерброды готовить, все равно танцор из тебя никакой.

И мы пошли на кухню, где хлопотала мама.

— Вай, вай! — воскликнул Гелий, посмотрев, как она режет сыр, углядел на полочке точильный камень и срочно наточил все ножи, а потом бойко взялся за посуду. Бутерброды мне делать не дал, отнял продукты и навертел из них целое произведение искусства. Потом полил цветы, потом заворчал, что грязно, и стал мыть пол. Мама вконец умилилась и пошла звать папу, чтобы тот полюбовался на настоящего мужчину.

— Час от часу не легче, — сказала я. — Мало мне настоящего джентльмена, который погодой не распоряжается, теперь еще и настоящий мужчина будет!

Гелий засмеялся, поднял голову от своей тряпки, сдул волосы с лица. И сказал:

— Не переживай: я никогда не остаюсь у хороших людей больше, чем на два дня.

— Почему?

— Да так… правило такое. Мне ни к чему друзья. С ними хочется быть вместе, а я бродяга.

— Да откуда ж ты такой взялся? Не с пеленок же ты бродишь! Да, ты даже говорил, что твои родители — химики…

— Ну, это я преувеличил, — вздохнул Гелий. — Это мне в детстве так хотелось мечтать. Понятия я не имею, какие химики меня на этом свете нахимичили. Лет после трех меня усыновила одна замечательная женщина, но с ней скоро произошел несчастный случай. Потом классе в пятом — я отличником был — снова усыновили меня какие-то богатенькие, но я от них скоро так затосковал! Как представил, что это на всю жизнь, ужаснулся и сбежал. Меня вернули, но я опять сбежал, повстречал одного цыгана веселого, прибился к табору. Очень не хотел, чтоб опять поймали. Да и школа надоела: медленно, скучно и все не о том, что интересно. Стал с книжными торговцами знакомиться, помогал им там по мелочи, книжки у них за это читал. Потом освоился, стал один бродить. Вот и вся моя история…

— Где же ты брал деньги? Еду, одежду? Воровал?

— Нет, — сердито отрезал он. — Побираться приходилось, пока маленький. А так я себе перед побегом целый месяц кодекс сочинял — о том, чего я никогда не буду делать, и планов кучу, как прожить. Я ж все-таки не от безделья бежал, а чтоб жизнь свою самому строить. Сейчас уже все намного проще: паспорт есть, даже с пропиской в какой-то там деревне, голова да руки на месте, иди да работай кем хочешь.

— Значит, у тебя действительно никого нет… — вздохнула я.

— Сейчас у меня есть ты. Потом будет еще кто-нибудь.

Мне было его жалко до слез. Гелий Менделеев…

— Какой ты несчастный, — сказала я.

— Нет. Я самый счастливый на свете, — он ушел выливать воду из ведра, а вместо него явились ребята и понесли в комнату бутерброды.

Вечером мне пришлось немного повоевать с родителями, но предусмотрительно надраенная Гелием кухня сделала его изгнание нетактичным. И мама сдалась…

Потом, засыпая, я думала: пройдет два дня, и этот странный человек уедет. Как это, наверное, тоскливо — не иметь друзей. Человек, у которого нет дома, друзей, то и дело нет денег, в конце концов… Как он живет? Я бы ни за что так не смогла.