Божена Немцова - Дикая Бара Страница 2

Перегоняя стадо через реку вброд, Якуб сажал на хребет какой-нибудь корове Бару, говорил ей: «Держись!» — и плыл следом. Однажды Бара не удержалась и свалилась в воду. Лишай[5] вытащил ее за юбчонку, а отец как следует пропесочил. Тогда она его спросила, что нужно делать, чтобы плыть. Отец показал ей, как нужно двигать руками и ногами. Бара все запомнила и до тех пор пробовала удержаться на воде, пока не научилась. Ей так понравилось плавать, что она купалась все лето утром и вечером, плавала подолгу даже под водой.

Кроме отца, об этом никто не знал. Бара купалась в любое время: и на рассвете, и затемно, но водяного ни разу не встретила. Поэтому она в него не верила и воды не боялась.

И днем, и ночью Бара жила на свежем воздухе, летом чаще всего спала в конюшне на чердаке у открытого окна, и никто никогда ее не напугал, ничего необычного ей не привиделось.

Пасла она как-то стадо на опушке леса, прилегла под дерево, Лишай примостился рядом. И вспомнилась ей сказка о странствующем подмастерье, который тоже, лежа в лесу под деревом, мечтал жениться на принцессе, стать владельцем замка и готов был за это продать черту душу. Только подмастерье вспомнил про черта, а он тут как тут.

«А чего бы пожелала я, если бы сейчас передо мной черт явился? — задала она себе вопрос, почесывая Лишаю голову. — Гм, — усмехнулась Бара, — попросила бы я у него такой платок, в который можно завернуться, стать невидимкой, а как только скажешь: «Хочу быть там-то и там-то», тотчас там и очутишься. А хотела бы я сейчас быть у Элшки».

И она стала думать о черте, долго думала о нем, но кругом было тихо, ни одно дерево не шелохнулось. Наконец любопытство взяло верх, Бара тихонечко позвала:

— Черт!

Никакого ответа.

Тогда она позвала громче... еще громче, так что было далеко слышно:

— Черт! Черт!

В стаде подняла голову черная телка, а когда еще раз прозвучало «черт!», она отделилась от остальных и весело побежала к лесу. Но тут вскочил Лишай и хотел, как это было ему положено, вернуть ее в стадо. Телка остановилась, а Бара рассмеялась:

— Оставь ее, Лишай, не трогай, она послушная, думала, что я ее зову. Бара вскочила, погладила «черта» по шее и с той поры в сказки про черта не верила.

У самого леса, несколько сот шагов от реки, находилось кладбище. После того как отзвонят вечерню, люди боялись ходить мимо него, так как о ночных проделках мертвецов рассказывалось много небылиц. Но Бара проходила там и в ночное время, однако ничего страшного с нею никогда не приключалось. Так что она не верила, будто мертвые встают из гроба, пугают людей и веселятся на своих могилах.

Отправится, бывало, молодежь в лес собирать землянику и чернику, увидит где-нибудь змею и наутек! А если та поднимет голову и покажет жало, все бросались к воде, стараясь опередить змею.

Только Бара не убегала. Коль уж она не боялась даже злого быка, так что там говорить о змее или скорпионе. Если змея лежала поперек дороги, Бара сгоняла ее, а если прогнать не удавалось — убивала. Когда змея не мешала, девушка ее не трогала.

Короче говоря, Бара не знала страха и ничего не боялась. Даже когда гремел гром и гроза изливала свой гнев на долину, девушку не охватывала дрожь. Наоборот, когда в деревне закрывали окна и двери, зажигали свечи от грома, дрожа от страха молили бога не гневаться на них, Бара любила стоять на завалинке и любоваться небесным простором, открывающимся ее взору.

Якуб не раз говорил ей:

— Не знаю, дочка, что за радость тебе глядеть на небо, когда бог гневается.

— Такая же, как и тогда, когда он смеется, — отвечала она. — Посмотри, отец, на молнию, до чего же она красива среди черных туч!

— Не показывай пальцем! — кричал на нее Якуб. — Это посол божий, он тебе палец отрубит. Кто не боится грозы, тот не боится бога, ты что, не знаешь этого?

— Элшка, племянница священника, читала мне однажды книжку, и там было написано, что не надо бояться грозы и считать, что это гнев божий. Надо восхищаться всемогуществом господа. Пан священник всегда говорит в проповедях, что бог очень добрый, воплощение любви, не может быть, чтобы он на нас так часто гневался. Я люблю господа бога и не боюсь посла божьего.

Якуб не любил много говорить и оставлял Бару в покое. Соседи же, видя, что девушка ничего не боится и при этом ничего плохого с нею не случается, все больше утверждались в своем мнении о сверхъестественной силе, которая ее охраняет.

Кроме отца любили ее только Элшка и Йозефек, сверстники Бары. Элшка была племянницей священника, Йозефек сыном церковного служки, мальчик малорослый, бледнолицый, русоволосый, добросердечный, но очень боязливый. Бара была на голову выше его, и во время драк Йозефек всегда прятался за ее юбку, а она храбро его защищала от мальчишек, с которыми сам бы он не справился. За это Йозефек ее очень любил, приносил ей сушеные яблоки и груши, а по субботам белую вафлю.

Однажды в воскресенье, Бара тогда была еще маленькой, он привел ее к себе домой, хотел показать ей свой крохотный алтарь и как он играет в священника. Они шли взявшись за руки, а Лишай плелся за ними.

Во всех деревенских домах днем двери закрывались на щеколды, а вечером на запоры. В доме священника дубовые, обитые железом двери всегда были на запоре, и каждый, кто шел в дом, должен был звонить. У церковного служки на дверях тоже был колокольчик, и очень часто деревенские мальчишки, проходя мимо, приоткрывали двери, чтобы послушать, как колокольчик звякнет и жена служки станет сыпать проклятья. Если она их ругала крепко, они кричали ей:

— Баба-яга! Баба-яга!

Когда Бара и Йозефек открыли двери и колокольчик зазвонил, жена служки выбежала в сени. Кончик ее длинного носа был зажат очками, и потому она крикнула гнусавым голосом:

— Кого это ты сюда ведешь?

Йозефек остановился растерянный, опустил глаза и молчал. Бара тоже опустила глаза и тоже молчала. Следом за хозяйкой выбежал котенок и, увидев Лишая, выгнул спину, зашипел, засверкал глазами. Лишай сперва заворчал, потом залаял и погнался за котенком. Тот бросился под шкаф, а когда Лишай сунулся за ним туда, вскочил на полку с кастрюлями. Там он почувствовал себя в безопасности, но от злости вся шерсть у него встала дыбом. Лишай неуклюже кидался на полку и лаял так громко, что можно было оглохнуть.

На шум выбежал служка. Увидев разъяренных врагов, рассерженную жену, он тоже разозлился и, распахнув дверь, заорал на детей:

— Сейчас же убирайтесь с этой дрянью откуда пришли!

Бара не заставила повторять, кликнула Лишая, которого служка к тому же сильно огрел палкой, и бросилась бежать как от огня.

Йозефек звал ее, просил вернуться, но она, покачав головой, сказала:

— Даже если бы ты мне телку дарил, я все равно к вам больше не пойду.

И не пошла, как ни просил ее Йозефек, как ни уверял, что мать будет рада ее видеть, только пусть она оставит пса дома. Бара все равно не пошла. С той поры девочка перестала уважать и любить жену служки, но к Йозефеку это не относилось.

Бара считала, что церковный служка, все равно что пан священник, и относилась к нему с большим почтением, ведь он облачался так же, как и пан священник, в костеле все ему подчинялось, и, если кому-нибудь из мальчишек он давал подзатыльник, тот и пикнуть не смел, а соседи, если им что-нибудь от пана священника было нужно, сперва шли посоветоваться к куму служке. «Пан церковный служка должен быть очень хорошим человеком», — всегда думала девочка, но с того дня, когда он грубо указал ей на дверь и ударил Лишая так, что тот по пути домой долго скулил и прыгал на трех лапах, всякий раз, встречая обидчика, говорила про себя: «Нет, нехороший ты человек».

До чего же все выглядело иначе, когда Элшка в четверг или в воскресенье брала с собой Бару в дом священника. Как только раздавался звонок, прислуга открывала дверь, впускала девочек, да и Лишая тоже — с хозяйским псом они были хорошо знакомы. Девочки тихонько проходили в людскую и забирались на печь, где у Элшки были игрушки и куклы. Пан священник, старый уже человек, обычно сидел на лавке за столом, на котором перед ним лежали трубка и синий носовой платок, и, опершись головой о стенку, дремал. Только однажды они застали его бодрствующим. Бара подошла к нему поцеловать руку, а он погладил ее по голове и сказал:

— Ты хорошая девочка, идите играть, идите!

И панна Пепинка, сестра священника, тоже была доброй. С Барой она много не разговаривала, хотя с соседками болтала охотно и подолгу, но каждый раз в полдник давала девочке большой кусок хлеба с медом или пирог, побольше, чем Элшке.

Панна Пепинка была низкорослая — господь бог обделил ее красотой — толстая, краснолицая, с бородавкой на подбородке, с чуть плаксивым выражением глаз, но в молодости, как она уверяла, — красивая, что всегда подтверждал церковный служка. Она носила длинное платье (как у господ) с коротким лифом, большой передник с огромными карманами, на поясе у нее висела связка ключей. Седые гладкие волосы всегда были тщательно причесаны, в будни на голове у нее был коричневый платок с желтой каймой, а в воскресенье, наоборот, — желтый платок с коричневой каймой.