Жаклин Уилсон - Звездочка моя! Страница 20

У кухонной двери у меня уже текут слюнки, но как только я открыла ее, в горле пересохло. Папа! Он стоит спиной ко мне, копается в морозилке. Тоже мороженого захотел? Я улыбнулась. Вообще-то папа на диете. Роуз Мэй постоянно ему читает проповеди, что рок-звездам, тем более в его возрасте, толстеть нельзя. Папе можно только рыбу и курятину с овощами на пару; впрочем, он часто просит Маргарет что-нибудь поджарить с корочкой, как он любит. Сладкое ему нельзя, но прямо сейчас он доедает эскимо, разговаривая по телефону.

Я с упреком смотрю на него, хоть он меня и не видит. Если он в хорошем настроении, я его немного подразню. Дождусь, когда он закончит разговор, подкрадусь и крикну: «Ага, попался!» Вот будет смеху!

Он уже смеется, только тихо, очень-очень тихо и шепчет: «Плохая, плохая девчонка!»

Кому это он? Ни с кем из нас он никогда не говорил таким теплым и хриплым голосом, даже с Конфеткой.

— Но звонить больше не смей. И тем более кидать эсэмэски. Знаешь, какой скандал Сюзи закатила, когда прочитала твое последнее сообщение?

Я сглотнула и не шевелилась.

— Я знаю, знаю, я бы сейчас все отдал, лишь бы быть с тобой рядом, малышка, — пробормотал папа. — Эта ночь была просто волшебной, но я не могу больше рисковать. Роуз Мэй хочет заключить договор на выпуск нового альбома как раз к выходу фильма в большой прокат на следующей неделе. Да, да. Знаю, это отличный рекламный ход, но я же играю в порядочного семьянина. Одно из условий контракта. Да, меня самого это достало. Мы скоро будем вместе, детка. Я обещаю. Не могу больше ждать.

Дрожа, я крадусь обратно. Я стою в холле и слышу, как из гостиной несется «Навеки и навсегда». Навеки и навсегда! Папа нас бросает, он уходит от нас!

Я вбежала в гостиную. Мама на диване, белый топик помялся, волосы спутались, она сонно посмотрела на меня, улыбаясь. У нее в руках бокал белого вина. Кажется, она выпила намного больше.

— Я думала, ты уже в постели, Солнце, — промычала она и протянула мне руки, забыв про бокал. — Ой, — воскликнула она, облившись вином. — Вот неуклюжая. Иди сюда, дорогая. Иди сюда и смотри на своего старого умницу папку. Смотри, толпы народу поют вместе с ним, машут руками, все эти девицы наизусть шепчут слова…

— Мам.

— Все его хотят, а он наш, Солнце. Он наш Дэнни, мы его любим, дорогая, правда? Бывает, конечно, сбежит на полночи, чтобы мы тут все с ума сошли, гадая, где он, но в итоге-то он все равно вернется.

— Мама, а если однажды не вернется? — спросила я. — Если однажды он уйдет к другой?

— Что? Замолчи немедленно! Вечно ты все портишь! Что, без этого нельзя? Иди спать! И посмотри, где там папа. Он пошел за вином.

Она сказала, что я вечно ей все порчу? Тогда сейчас испорчу все окончательно! Но я посмотрела на ее помятую блузку, увидела, с какой злостью она смотрит на меня. Она похожа на раскапризничавшуюся Конфетку. Слишком молода для мамы.

И я ничего ей не сказала. Вышла в холл. Не знаю, закончил ли папа говорить по телефону.

— Папа! — позвала его я. — Папа, мама тебя ждет.

ГЛАВА 7

ДОЛЯ

Ну так вот, мистер Робертс собрал нас в школьном зале. Мы по очереди должны подниматься на сцену и показывать свои номера. Глупо, конечно: первая репетиция, никого, кроме нашего класса, мистера Робертса и миссис Эвери, учительницы по физкультуре, а мы нервничаем. Девчонки визжат и хохочут, мальчишки толкаются, и даже Ангелина струхнула, ходит туда-сюда, хрустя пальцами.

— Какой дурак это придумал? — сказала она. — Над нами все будут смеяться.

— Ага. Причем выступать мы не обязаны, — подхватил Джек Мэйерс.

— Еще как обязаны, иначе я вас всех отлуплю, — вмешался мистер Робертс.

— Не имеете права. Вас в тюрьму посадят, мистер Робертс, — сказал Джек.

— И чудесно! Больше никаких детей, никаких поурочных планов и четвертных оценок. То-то заживу! — воскликнул мистер Робертс. — Так, кто идет первым? Давай ты, Джек, зови своих ребят на сцену. Отмучатесь первыми — и гулять. Поехали, музыка!

— Да мы вообще не репетировали. Это не танец будет, а черт-те что.

И правда вышло черт-те что. Скачут по сцене, Джек за главного, остальные все за ним повторяют, даже не глядя под ноги, и постоянно натыкаются друг на друга. Танец закончили красные от стыда. Я бы на месте мистера Робертса сказала: «Натуральное черт-те что и сбоку бантик», но он из последних сил старается не падать духом.

— Скажем так, талант есть, но надо работать, ребята, — выдавил он с ударением на «надо работать». — А вы что скажете, миссис Эвери?

— Потенциал действительно есть, ребята. Джек, ты умеешь делать сальто?

— Конечно, — ответил Джек и, сплюнув на руки, перекувыркнулся в воздухе.

— Круто. Вокруг этого сальто и выстроим номер. Я помогу вам его подготовить, и вы все как один должны будете танцевать. Добавим, может быть, еще пару неожиданных элементов.

— Нечестно, мисс, если вы будете им помогать, — сказал Роки Самсон, один из танцевальной группы Быстрых.

— Миссис Эвери будет помогать всем, Роки, — ответил мистер Робертс. — Эта святая женщина согласилась каждый свой обеденный перерыв готовить вас к концерту. Так что рассчитываю на вашу ей благодарность. А также вашему покорному слуге.

И он легко и иронично нам поклонился.

Некоторым участникам нужно было помогать больше, чем другим. Девочки в принципе станцевали неплохо. Они уже репетировали во дворе, а движения взяли из телевизора. Рэймонд выступил отлично и совсем не был похож на девчонку, но мальчишки все равно тут же начали над ним смеяться. А над Ричи и Джеффом не смеялись вообще, хотя те по идее как раз вышли всех повеселить. Пьеса оказалась чудовищной: сначала девочки несли полный бред, потом вдруг начали спорить, да так раскричались и затараторили на таких скоростях, что понять их было совершенно невозможно.

Мистер Робертс вздохнул.

— Девочки, девочки, девочки! Говорите тише и — медленнее!

— А мы не можем, иначе не успеем все сказать. Вы же велели не больше десяти минут, — ответила Натали.

— Тогда будем сокращать, чтобы не вываливать текст залпом, — ответил мистер Робертс, записывая что-то в блокнот. — Похоже, и мои обеденные перерывы накрылись.

Фаред со своими фокусами тоже не смог порадовать: два раза уронил колоду, а Ханна при этом, склонив голову набок, не сдвинулась с места.

Мистер Робертс вздохнул.

— Сюда надо что-то попроще, ребята, — и он снова что-то записал. — Не волнуйтесь, как-нибудь выкрутимся.

Ангелина сегодня в плохом настроении и совсем не подготовила номер.

— Если мне нельзя танцевать с шестом, тогда я вообще танцевать не буду, — заявила она.

— Давай вместе поставим акробатический танец, — предложила миссис Эвери. — Как тебе сольный номер стритданс? Нравится идея? У тебя есть любимая песня? Только нужен очень четкий ритм. А с остальным я тебе помогу.

— Как скажете, — ответила Ангелина тем же скучным тоном, но, похоже, предложение ей страшно понравилось.

Моя очередь. Мистер Робертс бодро мне улыбнулся:

— Доля, теперь ты. Не передумала еще петь песню Дэнни Килмана?

— Нет.

— Тебе нужна фонограмма?

— Нет.

Он расцвел:

— Тогда, может быть, согласишься, чтобы я тебе подыграл на гитаре?

Нет, нет, нет!

— Если вы не против, мистер Робертс, я бы все-таки спела одна, как и собиралась. Гитара меня будет… будет отвлекать, — ответила я с запинкой.

— Очень хорошо. Но на выступление тебе точно понадобится фонограмма. Это трудная песня для исполнения а капелла[2].

Я не поняла, что он сказал. Короче, в гробу я видала его скрипучую гитару, которая испоганит мне всю песню. И фонограмма мне тоже не нужна. Песню «Сладкая ты моя доля» я слушаю почти каждый день на протяжении всей жизни. Я знаю каждую ноту наизусть, и все оттенки мне знакомы так же хорошо, как мое дыхание.

Мистер Робертс все еще сомневается. Мальчишки заскучали, девчонки вот-вот начнут хихикать. Ангелина зевает, раскачиваясь на стуле. Внезапно к горлу подкатила тошнота. Во-первых, сейчас все надо мной будут смеяться, во-вторых, завалю песню Дэнни.

«Это песня твоего отца», — стучит в голове мамин голос.

Я закрыла глаза. Я спою для нее. Открываю рот. Начинаю. С первой же строчки, «Сладкая ты моя доля», я вся ушла в мелодию, улетела на другую планету, я чувствую каждое слово, взлет и падение текста, меня пробирает дрожь, и я выдыхаю из себя песню до самой ее последней, красивой и длинной ноты.

Тишина.

Открываю глаза. Все смотрят на меня. Меня бросило в жар. Лицо заливает румянцем. Ну все, точно опозорилась. До моего выступления хлопали всем. Даже Фареду и Ханне, провалившимся с треском.

Но почему они с таким изумлением смотрят на меня?

Первой захлопала миссис Эвери. Она даже встала и аплодирует. Следом за ней захлопали другие. Мистер Робертс тоже, но сбивчиво, не в такт, как будто внезапно растерял свои ладони.