Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой) Страница 20

Возможно, он немного удивился, увидав, как мал был его благодетель, который сделал для него так много. Сейчас он стоял и смотрел снизу вверх на Хиггинса, как могли бы смотреть его собственные дети, на долю которых выпало столько невзгод; ему явно и в голову не приходило, какой важной персоной он стал.

— Я стольким вам обязан, милорд, — начал он, — стольким обязан! Я…

— Да что вы, — прервал его Фаунтлерой, — я только письмо написал. А сделал все дедушка. Вы же знаете, он такой добрый и всегда всем помогает. А как здоровье миссис Хиггинс?

Хиггинс слегка опешил. Казалось, он удивился, услышав столь лестный отзыв о старом графе, который вдруг предстал этаким благотворителем, наделенным самыми добрыми чертами.

— Я… мда… конечно, милорд, — бормотал он. — Хозяйке теперь лучше, когда она беспокоиться перестала. Это ее тревога доконала.

— Я очень рад, — сказал Фаунтлерой. — Мой дедушка очень огорчился, узнав, что у ваших детей скарлатина, да и я тоже. У него ведь тоже были дети. Вы знаете, я сын его младшего сына.

Хиггинс вконец растерялся. На графа он старался не смотреть — так оно было безопаснее! Все знали, как тот любил сыновей: виделся с ними раза два в год, не более, а если кто-то из них болел, тут же уезжал в Лондон, потому что врачи и сестры наводили на него скуку. Его сиятельство слушал весь этот разговор, сверкая глазами из-под насупленных бровей; странно ему показалось узнать, что его огорчила скарлатина.

— Видишь, Хиггинс, как вы все ошибались во мне, — заметил он с угрюмой улыбкой. — А вот лорд Фаунтлерой меня понимает. Когда тебе понадобятся точные сведения о моем нраве, обращайся к нему. Садись в карету, Фаунтлерой.

Фаунтлерой прыгнул в карету, и она покатила по зеленой аллее; она уже свернула на дорогу, а на губах графа все играла угрюмая улыбка.

Глава восьмая ФАУНТЛЕРОЙ УЧИТСЯ ЕЗДИТЬ ВЕРХОМ

Угрюмая улыбка еще не раз кривила губы графа Доринкорта по мере того, как шли дни. Однако по мере того, как его знакомство с внуком росло, она становилась все менее угрюмой. Следует признаться, что к тому времени, когда лорд Фаунтлерой появился на сцене, графу наскучили его возраст, подагра и одиночество. После долгой жизни, исполненной удовольствий и развлечений, грустно было сидеть в роскошных покоях одному, положив больную ногу на скамеечку, сердясь и крича, чтобы немного развлечься, на испуганного лакея, которому самый вид его был ненавистен. Старый граф был слишком умен, чтобы не знать, что слуги его не выносят и что даже навещавшие его изредка гости приезжают не из любви к нему, хотя некоторых и развлекали его язвительные речи, в которых он никому не давал пощады. Пока он был здоров и полон сил, он часто выезжал, делая вид, что это ему нравится, хотя не получал на деле никакого удовольствия; но когда здоровье его начало сдавать, все ему опостылело и он заперся в Доринкорте со своей подагрой, книгами и газетами. Впрочем, читать все время было невозможно, и его все больше одолевала, как он говорил, «скука». Длинные дни и ночи наводили на него тоску, и он становился все более раздражительным и нетерпимым. Но тут появился Фаунтлерой, и стоило графу его увидеть, как — к счастью для малыша — его тайная гордыня была удовлетворена. Будь Седрик не так хорош собой, старик, возможно, тотчас бы его невзлюбил, так и не успев оценить его достоинств. Граф про себя решил, что красота и бесстрашие Седрика объясняются тем, что в жилах его течет кровь Доринкортов и что он делает честь их семье. А позже, когда он узнал мальчика поближе и увидал, как хорошо он воспитан, хоть и не понимает всех обстоятельств своего нового положения, Седрик стал нравиться ему все больше и больше и порой даже развлекал его.

Передать в эти детские руки возможность оказать помощь бедному Хиггинсу показалось забавным старому графу. Бедный Хиггинс его сиятельство совсем не занимал, однако ему приятно было думать о том, как все в округе заговорят о его внуке, и фермеры станут им восхищаться, даром что он совсем ребенок. Приятно было и ездить в церковь вместе с Седриком, видя, что их появление вызывает всеобщее волнение и интерес. Он знал, как все будут говорить о красоте мальчика, восхищаться его крепкой, стройной фигуркой, его осанкой, лицом и золотыми кудрями и как все согласятся (граф слышал, как одна женщина сказала это другой), что он «с головы до пят настоящий лорд!». Граф Доринкорт был человек надменный, он гордился своим именем, гордился своим титулом и потому горд был показать всему свету, что наконец-то у дома Доринкортов есть достойный наследник.

В тот день, когда Седрик впервые сел на пони, граф испытал такое удовольствие, что совсем забыл о подагре. Когда грум вывел из конюшни красивого гнедого пони, который изгибал дугой изящную шею и высоко вскидывал породистую голову, граф уселся у открытого окна библиотеки и принялся наблюдать, как будет проходить первый урок верховой езды. Ему хотелось узнать, не оробеет ли мальчик. Пони был не маленький, а граф не раз видел, как дети теряют смелость при первой попытке. Фаунтлерой с радостью уселся в седло. Он никогда прежде не сидел на лошади и был в восторге. Грум по имени Уилкинс взял пони под уздечку и несколько раз провел под окном библиотеки.

— Смелый парнишка, право слово, — с ухмылкой рассказывал позже Уилкинс в конюшне. — Уж его-то на лошадь посадить было совсем не трудно. И до чего в седле хорошо держался! Не хуже самого графа, когда тот еще верхом ездил! А парнишка мне и говорит: «Уилкинс, — говорит, — я прямо держусь? В цирке наездники до того прямо в седле держатся!» Я ему и отвечаю: «Прямо, — говорю, — прямо как стрела, милорд!» А он ну смеяться, заливается от радости и говорит: «Ну и хорошо, — говорит, — а если не буду прямо держаться, так вы мне скажите, Уилкинс!»

Однако просто держаться прямо в седле, пока пони водят шагом, было не так уж и интересно. Через несколько минут Фаунтлерой обратился к деду, который следил за ним из окна.

— А можно мне самому попробовать? — спросил он. — И можно, я поеду быстрее? Тот мальчик на Пятой авеню и рысью скакал и галопом!

— Ты думаешь, что мог бы пройтись рысью или галопом? — сказал граф.

— Мне бы хотелось попробовать, — отвечал Фаунтлерой. Его сиятельство подал знак Уилкинсу, который вывел собственную лошадь и, вспрыгнув в седло, взял пони Фаунтлероя на длинный повод.

— А теперь, — велел граф, — пусть попробует рысью. Следующие несколько минут были волнующими для маленького наездника. Он обнаружил, что пройтись рысью не так легко, как пройтись пешком, и чем быстрее идет пони, тем труднее держаться в седле.

— Тр-трясет поря-рядочно, правда, — сказал он Уилкинсу. — А в-вас не тр-трясет?

— Нет, милорд, — отвечал Уилкинс. — Привыкнете со временем. Привставайте на стременах.

— Да я все время привстаю, — отвечал Фаунтлерой. Он неловко привставал и опускался, его так и бросало в седле. Лицо его раскраснелось, он тяжело дышал, но не сдавался и изо всех сил старался держаться прямо. Граф из окна все хорошо видел. Когда наездники выехали из-за скрывавших их деревьев и снова приблизились к окну, граф увидел, что шляпа у Фаунтлероя слетела, щеки побагровели, а губы плотно сжаты, но он продолжает мужественно держаться в седле.

— Остановись на минутку! — произнес граф. — Где твоя шляпа? Уилкинс притронулся рукой к козырьку своей шапки.

— Слетела, ваше сиятельство, — ответил он с явным удовольствием. — не разрешил мне остановиться, чтобы ее поднять, милорд.

— Он не из пугливых, а? — заметил граф сухо.

— Он-то, милорд? Да он и не знает, что такое страх. Я многих молодых господ ездить верхом учил, но чтобы кто так к седлу прилип, не видывал.

— Устал? — спросил граф Фаунтлероя. — Хочешь слезть?

— Я не ждал, что так трясти будет, — честно признался Фаунтлерой. — И устаешь немного, но слезать я еще не хочу. Вот отдышусь и поскачу назад за шляпой.

Вздумай какой-нибудь умник учить Фаунтлероя, как понравиться старому графу, он не смог бы придумать ничего лучшего. Неяркий румянец заиграл на увядшем лице графа, пока он смотрел вслед ускакавшему пони, а в глазах под нависшими бровями мелькнула радость, которую старый аристократ не ожидал уже вновь испытать. Он сидел и с нетерпением ждал, когда же снова раздастся стук копыт. Наконец через какое-то время лошади возвратились, однако теперь уже они шли быстрее. Фаунтлерой скакал без шляпы — Уилкинс держал ее в руке; щеки у Фаунтлероя еще пуще побагровели, волосы растрепались, он скакал галопом.

— Ну вот, — тяжело дыша, произнес он, когда поравнялся с дедом, — я взял в галоп. У меня еще так не получается, как у того мальчика на Пятой авеню, но я взял в галоп — и удержался в седле!

Он очень подружился с Уилкинсом и пони. Дня не проходило, чтобы их не видели на зеленых аллеях или на большой дороге, где они весело неслись вскачь. Фермерские ребятишки выбегали из дверей, чтобы взглянуть на горделивого гнедого пони и отважного маленького наездника, с такой уверенностью сидящего в седле, а маленький лорд срывал с себя шляпу и махал ею с криком: «Хэлло! Доброе утро!» Это произносилось от души, хотя и без особой аристократичности. Иногда он останавливался поболтать с детьми, а однажды Уилкинс вернулся в замок и рассказал, что Фаунтлерой потребовал, чтобы они остановились у деревенской школы, и уступил пони хромому мальчику, чтобы тот доехал на нем домой.