Вероника Кунгурцева - Ведогони, или Новые похождения Вани Житного Страница 20

Девочка, которая кружками вино пила, сильно оживилась и стала тыкать себя в грудь, дескать, я Стеша, это Ваня, а это — лешак по имени Березай, лешаков‑то, вы, верно, знаете? Но женщины качали головами отрицательно.

— Ну, леший, полесовый, лесовик он! — стал помогать Ваня. — Маленький лесовичок…

Но, оказалось, и эти имена ничего дамам не говорили. Вот ведь! Выходит, хоть и попали они в этот Другой лес через посредство лешака, а знакомых тут у него не водилось!

А Степанида Дымова, раздухарившись, стала спрашивать у крылатой, как, де, ее зовут, а то, де, неудобно как‑то… Женщина, нахмурившись, отвечала, что зовут ее зовуткой, величают уткой, но потом обе женщины пошептались, и Златыгорка представила мать, Вида, де, ее зовут.

— Какое имя‑то видное! — одобрила девочка.

А крылатая Вида встала, подняла корыто с вином и зерном, так что птички, всё еще клевавшие белоярую пшеничку, вынуждены были вспорхнуть с бортов, и принялась пить с узкого края посудины. Выпила всё, зерном закусила, корыто отбросила к забору с черепами — и заявила, что плясать пойдет! Ежели, де, чужане ее перепляшут, тогда могут идти на все четыре стороны, ну, а ежели нет… Тогда уж, дескать, не обессудьте, и кивнула бессердечная женщина на пустые тычинки… Глаза у черепов ярко взблеснули — и опять стали гореть вполнакала. Стеша вскочила, ногой притопнула, идет, дескать!.. Ну и ну! Ваня только головой покачал, он‑то никогда в жизни не плясал, а десантнице, видать, приходилось…

Златыгорка принесла гусли–самогуды[38] — и принялась наяривать на них, длинные пальцы залетали по струнам, как стая белых птиц. Видать, приучена была к музыке бескрылая девушка, такие ладные звуки полились, что Ванины ноги, вопреки воле хозяина, ударять стали в землю. Лешачонок рядом с ним топтался, как цирковой медведь. А уж крылатая Вида тут такое учинила!

Босые ноги женщины выписывали замысловатые кренделя, руки обняли воздуха, сколь смогли и поглаживали его, крылья развернулись и засияли при мертвенном свете черепов таинственным блеском. Схватились Вида со Златыгоркой за руки — и давай кружиться да вертеться, а соловей с жаворонком вокруг мечутся, соловей‑то еще и подпевает, выщелкивает по–соловьиному. По одной руке расцепили женщины — и, ухая, стали высоко, чуть не к носу, колени вскидывать, а руками, скрепленными замком, взмахивать.

Но и Стеша не отставала от хозяек, ох, походила, видать, девчоночка по дискотекам! Такие‑то движенья не известны оказались лесным женщинам — Вида со Златыгоркой даже плясать перестали, на девочку с раскрытыми ртами уставились. Но быстро переняли танцорки странные вихлянья, перевихляли десантницу в два счета! А после замахала красавица Вида самоцветными крыльями — и, покинув землю, кверху взлетела.

Все, задравши головы, смотрели, как она мечется в воздухе стрижом, порхает воробушком, летает ласточкой… Потом опасную игру затеяла красавица: к земле бросалась — вот–вот ударится грудью о твердь, но нет, скользнув над самой землей, кверху взмывала крылатая женщина…

Стеша явно приустала, Златыгорка выдохлась, а Вида в воздухе вертелась да вертелась. Ох, перепляшет ведь она десантницу, подумалось Ване, который по–прежнему сидел на месте и держал свои ноги в руках. Тут взгляд его упал на колодец с журавлем, стоявший у страшной ограды… А что если… Неизвестно, получится, нет ли, и ежели выйдет, то как еще подействует на крылатую?! Но попробовать стоит, утопающий хватается и за соломинку…

Ваня неприметно набрал в карман камней и танцующей походкой направился к колодцу, обернулся: никто на него не смотрит, разве только эти — черепа с глазами… Ну, они‑то уж ничего не скажут, не нажалуются… Тогда перекидал он в колодец один за другим все камни, бормоча про себя: «На море, на окияне, на острове Буяне стоит престол. На этом престоле сидит Марья Моревна. К ней приходил Гром Громович. — Ой ты, Гром Громович, ты–ко стань надо мной, посмотри на мою муку. Моя мука велика. Возьми Марью Моревну на руки и неси–ко сюда. Кинь свой молот боёвый — пусти дождь проливной, заливной, разгончивый».

И тут гром как громыхнет! Собрались на призыв тучи, взблеснули молнии и ленул такой дождь! Ваня и сам не ожидал столь быстрого результата своих действий! Прежде ему никогда не доводилось вызывать дождик, только теоретически знал он, как это делается…

Спасибо бабушке Василисе Гордеевне за зимнюю науку!..

Освеженная дождем, Стеша принялась с новой силой выплясывать в лужах и взятку дождю предлагать, дескать, дождик, дождик пуще, дам тебе гущи!.. Златыгорка бросилась птичек своих прятать в широкие рукава. А Виду‑то спрятать некому и некуда, крылышки у нее и намокли, потяжелели — опустилась она на землю, и плясать больше не смогла, так и повалилась, бедная, в грязь!..

Стеша же продолжала выгибаться, бедрами вихлять, да голубым беретом помахивать, дескать, а я еще танцую, а я еще танцую!.. Вида‑то не встает с земли, и девочка тогда закричала, в ладоши сплеснула:

— А я выиграла, а я выиграла!

Ваня попытался осадить ее, кто его знает, как проигрыш подействует на гордую плясунью… А та встала и пошла, мокрые крылья следом поволоклись, обернулась и велела Златыгорке запереть чужаков.

— Так нечестно! — заорала, выкатив глаза, Степанида Дымова. — Свое слово надо держать! А ну отпустите нас! — и ногами затопала.

Совсем разошлась, еще буянить начнет, — вздохнул Ваня, — как сосед его, пьяница Коля Лабода… А Стеша откупаться тут принялась, дескать, у них клад скоро будет, подождите, де, только до Иванова дня… Вида же отвечала, что черные деньги ей ни к чему, и желтые мониста[39] — тоже, она, де, и так хороша, а вот что с них взять, она подумает… У тебя, де, молодица, белые груди еще не выросли, придется довольствоваться парой девичьих глаз, хоть и разные, де, они у тебя, как вроде и не парные, а в придачу зенки мальчика возьмет белая Вида, и еще очи лешака. А девочка, вместо того чтобы испугаться, смертельно обиделась:

— У меня такая грудь, что всякая позавидует! Не выросла, вот еще! Скажет тоже! А еще с крыльями!..

Но Златыгорка схватила тут разбушевавшуюся девицу, на плечо закинула, а Ване с лешачонком кивнула: дескать, а ну за мной!

Нет, не стали им сию минуту глазыньки выкапывать. Вновь заперли ребят в избушке–гнезде. Повалились они на плетенье и захрапели. Пьяным‑то море по колено!

А утром солнышко ранёшенько всех разбудило: прямо в круглое окошко заглядывает, дескать, я встало, и вы вставайте, дождик давно уж кончился! Встали и они. Эх, пожалели утром‑то, что не захватили со вчерашнего пира горсточку пшеницы для куколки… Авось подсказала бы кукла выход из положения!

И опять Златыгорка пришла за ними — и во двор повела. Может, отпустить хочет?! Ведь не видно нигде белой Виды…

Но поднял тут Ваня голову — и увидал ее: камнем летела крылатая женщина с поднебесья. Только что это с ее лицом? Покрылось оно перышками, вместо носа — загнутый клюв, глаза круглые, желтые и злые! Коршуном бросилась Вида на Стешу и повалила на землю — девочка, упав, скрючилась, лицо ладонями прикрыла. Глаза хочет вырвать белая Вида, понял Ваня, и выхватил топор… И вдруг голосок раздался:

— Ой, какая бабочка! До чего красивая бабочка! Да большая! Никогда таких не видела! И девчонками питается — красота! — это Кровохлебка, вчерашним ливнем политая, проснулась в котомке за Ваниными плечами.

И оставила крылатая Вида свою жертву, ударилась о землю, повернулась к Ване — а лицо‑то у ней опять женское, не птичье, только не белое, а до того красное, что цветом может посоперничать с плащом Березая! Да что такое! Неужто смутилась злая красавица?! Но от чего? Может, знакомые, — если они у нее были, — величали ее только вороной или совой, ну, или, в крайнем случае, кукушкой…

А живинка продолжает болтать:

— А ты ночная бабочка‑то или дневная?

И такая, де, и сякая, ответствует зарумянившаяся «бабочка».

И подняла Вида девочку в растерзанном платье, отряхнула, потом подошла к Ване и велела показать растение. Мальчик повиновался — вынул из заплечной котомки кастрюльку с цветком и протянул крылатой женщине. Та долго разглядывала живинку, потом сказала: впервые, де, вижу такое разумное растение! А уж Кровохлебка при такой похвале как расцвела! И Ваня тогда тихо сказал:

— Возьмите цветок себе!

Глаза крылатой Виды заблестели, она опять зарделась, но от подарка не отказалась. А Кровохлебка завопила, ура, дескать, я у чудесной бабочки буду жить!..

И крикнула тут белая Вида во всю голову, что отныне она для этой девочки и для этого мальчика, а также для лешачонка — помайчима[40]!!! А, дескать, в свидетели она берет Старую Планину, да красное солнышко, да буйный ветер!

«Помайчима — это что ж такое?» — шепнула Ване не совсем еще пришедшая в себя Степанида Дымова. Ваня подумал–подумал и сказал: «Видать, названая мама…» Девочка оторопела, да и сам он оторопел от своих слов…