Ирмгард Койн - Девочка, с которой детям не разрешали водиться Страница 20

Не успела я подумать о том, что Хенсхен Лаке, наверно, говорит ей про опьяняющую сладость жгучего красного мака, как вдруг ко мне подошел Борис Кастор в пальто и шляпе. «Малышка», — сказал он на бегу и потащил меня за руку. Я никогда не позволила бы тети Миллиным мужьям бить меня, я отдавила бы им за это ноги. Но он и не собирался меня бить. Он вынул из кармана три монетки, дал их мне и быстро проговорил: «Малышка, скажи той толстой даме, что сидела у окна, а сейчас говорит по телефону, — она только что пила кофе, вон та, в цветастом платье, — скажи ей, что ее знакомому стало плохо-у него приступ малярии, которую он подхватил в тропиках, с тех пор приступы все время повторяются. Пусть она не ждет его», И он скрылся.

Сначала мы с Хенсхеном Лаксом разменяли десять пфеннигов в табачном магазине, потом мы разыскали за киоском «Соки — воды» на Рудольфплац грязного мальчишку, дали ему пять пфеннигов и показали, где сидит тетя Милли. Он должен был передать ей, что у ее знакомого начался приступ тропиков и что ей незачем ждать.

Затем мы пошли есть мороженое — ведь мы вернули деньги, которые потратили на разговор из автомата. Все в этом мире было нам непонятным. Почему он сбежал? Может быть, он еще вернется. Может быть, княгиня — это слишком мало и нам надо было назвать тетю Милли королевой?

Вечером дома был большой скандал. Я этого никак не ожидала. У тети Милли тоже был приступ, похуже, чем у бледного молодого человека. Все говорили, что в этом деле замешана я. Сначала я сказала, что так думать обо мне — настоящая подлость. Потом все начали донимать меня вопросами и донимали до тех пор, пока все из меня не вытянули. Тетя Милли кричала, что я разрушила счастье всей ее жизни, расшатала нервную систему моего отца и отравляю жизнь матери. А что делают взрослые, когда они вне себя от злости и досады? Они начинают бить бедного ребенка. Пришел господин Клейнерц и сказал, что тетя Милли от души должна быть мне благодарна, но это не помогло. Тетя Милли кричала, что Борис Кастор — чуткая, благородная натура и что его отпугнули: ведь он подумал, что она пускает в ход подлую и неуклюжую ложь. Его нервы расшатались в тропиках, и теперь, когда он узнал, что она лгунья, и разочаровался в ней, это потрясение вызвало у него приступ малярии. Наверно, этот несчастный молодой человек в отчаянии бродит по городу. «Он даже забыл уплатить за порцию утки, кто возместит мне этот расход?» — «Ловкий вам попался мошенник, нечего сказать!» — воскликнул господин Клейнерц, а тетя Милли закричала, что господин Клейнерц грубиян, что человек, страдающий смертельным недугом и стоящий одной ногой в могиле, забывает иногда о земном и что во всем виновата я.

Потом пришел дядя Хальмдах, и отец ему тут же сказал: «Ты опять малость хлебнул!» Дяде Хальмдаху все подробно рассказали. Сначала я очень боялась, что он забыл про историю с коньяком и опять его потребует. Но ему, слава богу, сразу же дали стакан мозельского, которым отец в этот момент успокаивал свои нервы.

Тетя Милли глотала пилюли, плакала и говорила, что никогда не переживет того, что предстала лгуньей в глазах скромного и застенчивого молодого человека, который владеет огромной недвижимостью в Венгрии, хотя только вскользь упоминает об этом. И что я не ребенок, а настоящий черт.

Тогда дядя Хальмдах стукнул по столу кулаком и, чтобы меня утешить, пообещал принести мне из зоологического сада одну из маленьких пантер, которые мне очень нравятся. Но, к сожалению, он почти никогда не выполняет своих обещаний.

КАК Я БЫЛА ВУНДЕРКИНДОМ

Вся эта дурацкая история произошла из-за того, что у мамы в буфете хранилось огромное количество цукатов. Я их очень люблю, но они мне никогда не идут на пользу. После того как я их съела, мне пришлось целую неделю пролежать в кровати. Я мучилась и скучала, к тому же я еще поссорилась с Хенсхеном Лаксом, который пришел навестить меня и поиграть со мной в дельфийского оракула. Дело в том, что когда я очень сильно прижимаю руки или подушку к лицу, то вижу маленькие и большие светящиеся звезды; у меня перед глазами кружатся разноцветные яркие солнца и мелькают сверкающие полосы. Я вижу тогда такие замечательные цвета, какие бывают только на небе. Я рассказала об этом Хенсхену Лаксу, и он решил, что я должна стать дельфийским оракулом.

Хенсхен Лаке пришел ко мне с Швейневальдовскими детьми, на подносе они принесли угли, которые стащили из утюга у нашей Элизы. Эту гадость они поставили около моей кровати и зажгли, чтобы мне, как настоящему оракулу, дымом затуманило глаза. Потом я прижала к лицу подушку и должна была нараспев рассказать о том, что вижу, а Хенсхен Лаке толковал эти видения и угадывал в них повеления свыше. Он изрек, что еще сегодня должен пойти с Швейневальдами на Старый рынок и дать там представление кукольного театра. Меня очень разозлило, что они хотят начать это дело без меня, хотя мы давно уже задумали его все вместе, для того чтобы заработать немного денег. Мы сшили кукол, смастерили ширму и разучили замечательные пьесы, — я уверена, что зрителям понравилось бы, а Хенсхен Лаке и я должны были по очереди ходить с тарелкой и собирать деньги. Может быть, когда-нибудь мы со своим театром объедем весь мир.

Меня, конечно, разозлило, что они собирались начать представление без меня, а меня превратили в оракула, да еще Хенсхен Лаке сказал в присутствии Швейневальдовских детей, что оракул, то есть я, — лишь ничтожное орудие в руках толкователя, главное лицо — это он, толкователь. Это мне показалось слишком уж большим нахальством, и я нараспев объявила: «Хенсхен Лаке — подлая свинья». Подраться как следует мы, к сожалению, не смогли, потому что я была больна и лежала в кровати. Хенсхен Лаке обиделся и убежал, за ним побежали Швейневальдовские дети, а вонючие, тлеющие угли остались, и мне стало плохо. Когда после болезни меня отправили в школу, мама дала мне записку для нашей классной руководительницы фрейлейн Шней. Фрейлейн Шней даже и не взглянула на записку и тут же бросила ее в ящик своего стола. Я это очень хорошо запомнила.

Из-за ссоры с Хенсхеном Лаксом я не могла заработать денег кукольным театром, а приближалась пасха, и я решила продать свои старые учебники девочке, которая на один класс моложе меня. Дома об этом ничего не должны были знать. Я только сказала, что хочу еще раз перечитать свои старые учебники и проверить, не забыла ли я чего-нибудь. Все согласились, что это очень хорошо, но несколько сомневались в истинных причинах моего усердия. Я ужасно долго договаривалась об этих учебниках с Мютти Кугель из младшего класса — более глупую девочку трудно себе представить. Она думает, что ее не переведут в следующий класс, и поэтому боится просить у матери деньги на учебники, которые ей понадобятся в следующем году, а ведь я продаю ей эти книги по самой дешевой цене. Правда, книги не в очень хорошем состоянии, и каждому известно, что Мютти Кугель ни за что не переведут. Но я изо всех сил убеждаю ее, что ее все-таки переведут, во-первых, чтобы ее утешить, и, во-вторых, чтобы продать свои книги. Когда я все рассказала нашему соседу господину Клейнерцу, он сказал, что, по его мнению, легче продать брюки настоятельнице монастыря, чем договориться с Мютти Кугель. Теперь я начинаю понимать, какая у моего отца трудная работа — ведь он коммерсант.

Получить с Мютти Кугель плату было нелегким делом, я просто выбилась из сил, совсем как папа на своей работе. Но в конце концов она дала мне немного денег, и я сразу же побежала разыскивать двух своих лучших подруг. У нас троих в тот день была страшная неприятность. Гретхен даже плакала, а мы ее утешали. Во французском диктанте она сделала двадцать семь ошибок, но это ее как раз меньше всего беспокоило. Плохо было то, что ей нужно было на другой день вернуть тетрадку с подписью матери, а она, идиотка, не догадалась сразу же сказать, что ее мать уехала путешествовать на север. Вот потому-то Гретхен и плакала.

Надо сказать, что мы давно договорились между собой. Нам не раз приходилось вызывать в школу наших родителей только для того, чтобы дать возможность учительницам самым подлым образом обругать нас, а после этого дома у нас были большие неприятности. Поэтому мы заставили своих родителей вести очень интересную жизнь, такую, как ведет богатая фрау фон Кравальд, которая живет в квартире под нами. Мы с грустью в голосе сообщаем учителям, что наши родители беспрестанно разъезжают по всему свету. Мы посылали их как можно дальше и в такие места, откуда не так-то просто вернуться обратно. Кое-что мы знали из уроков географии, и, кроме того, мне всегда помогал господин Клейнерц. Элли Пукбаум, Гретхен и я по-честному поделили между собой страны. Я очень надолго отправила своих родителей в Египет, а Элли сказала, что ее отец принимает участие в чрезвычайно опасной экспедиции в Южную Америку.