Натаниель Готорн - Книга чудес Страница 20

– Я боюсь, жена, – воскликнул Филемон, – что какой-нибудь бедняк ищет пристанища у наших соседей, а они, вместо того чтобы накормить и приютить путника, по своему обыкновению спустили на него собак.

– Увы, – отвечала Бавкида, – и я хотела бы, чтобы наши соседи с большей добротой относились к своим ближним. Они испортили своих детей, гладя их по головке, когда те бросали камни в прохожих!

– Из этих детей никогда не выйдет ничего хорошего, – произнес Филемон, покачивая седой головой. – По правде говоря, не удивлюсь, если на деревню обрушится какое-нибудь ужасное бедствие за то, что никто из поселян не хочет изменять свои дурные привычки. Что же касается нас обоих, то пока Провидение посылает нам кусок хлеба, мы должны разделить его со всяким бедным и бездомным странником, если он в нем нуждается.

– Верно, верно! – подтвердила Бавкида. – Так и будем поступать!

Я забыл сказать, что два этих старика были очень бедны и должны были много работать, чтобы добыть себе скудное пропитание. Старый Филемон с утра до вечера копался в саду, а Бавкида почти все время или сидела за прялкой, или готовила масло и сыр, или прибирала в хижине. Пищу их составляли хлеб, молоко и овощи, изредка немного меда и винограда, однако эти добрые люди, скорее, вовсе отказались бы от своего скудного обеда, нежели прогнали усталого путника, остановившегося у их двери.

Убогое жилище Филемона и Бавкиды стояло на небольшом холме, неподалеку от деревни, что располагалась в долине, имевшей около полумили в ширину. В незапамятные времена эта долина являлась дном озера. Когда-то в его неизмеримых глубинах весело играли и резвились рыбы, вдоль берега росли камыши, а холмы и деревья любовались своим отражением в прозрачном зеркале воды.

Когда озеро высохло, люди построили на этом месте дома и стали возделывать землю, так что вскоре от озера не осталось никаких следов, кроме крошечного ручейка, который протекал посреди деревни и снабжал ее водой. Озеро высохло так давно, что могучие дубы успели вырасти, состариться и засохнуть, уступив место другим, столь же высоким и величественным. Не было долины красивее и плодороднее этой. Один вид такого изобилия, казалось, должен был сделать ее жителей добрыми и ласковыми, готовыми на всякое благодеяние для своих ближних.

Однако обитатели долины были недостойны жить в этом милом месте, над которым так ласково улыбалось небо. Это были очень эгоистичные и черствые люди, у которых не было ни капли жалости к бедным и сочувствия к бездомным. Они только смеялись, когда кто-нибудь говорил, что люди должны любить друг друга, так как у них нет другого способа отдать долг Провидению за его непрестанную заботу о нас. Вы, пожалуй, не поверите тому, что я сейчас буду рассказывать. Эти дурные люди учили своих детей подражать им и одобрительно хлопали в ладоши, наблюдая, как толпа малышей с криком бежит за каким-нибудь прохожим, забрасывая его камнями. Кроме того, они держали огромных злых собак, и всякий раз, когда путник показывался на улице, целая свора свирепых псов, оскалив зубы, бросалась ему навстречу с громким лаем, так и норовя схватить за ногу или за платье. Даже если прохожему и удавалось избежать участи быть разорванным в клочья, после встречи с собачьей сворой он являл собой довольно жалкое зрелище. Все это, разумеется, очень пугало путников, особенно если они были больными, старыми или увечными. Всякий, кто хоть однажды испытал на собственном опыте, как злы эти дурные люди, их дети и собаки, предпочитал сделать большой крюк, нежели еще раз пройти через деревню.

Но когда через эти места доводилось проезжать богачам в колесницах или верхом на красивых лошадях в сопровождении слуг в роскошных ливреях, жители деревни резко преображались, становясь исключительно вежливыми и покорными. Они почтительно снимали шапки и отвешивали нижайшие поклоны. Если дети бывали грубы с заезжими гостями, их сейчас же драли за уши, а если какая-нибудь собака осмеливалась залаять или только тявкнуть, хозяин немедленно наказывал ее палкой и сажал на цепь без ужина. Все это было бы хорошо, если бы не доказывало, что поселяне заботились только о деньгах, а не о человеческой душе, равно присущей и царю, и нищему.

Поэтому вполне понятно, что старый Филемон опечалился, услышав на другом конце деревни крики детей и лай собак. Скоро вся долина наполнилась шумом, гулом и воплями.

– Я никогда не слыхал, чтобы собаки так громко лаяли! – заметил добрый старик.

– Или чтобы дети так злобно кричали! – добавила его жена.

Пока они сидели и разговаривали, покачивая головами, шум значительно усилился, и вскоре они увидели двух путников, взбирающихся на холм, где стоял их дом. За ними гнались свирепые собаки, так и норовя укусить за ноги. Чуть дальше, пронзительно крича, бежала толпа детей, бросая камни в незнакомцев. Пару раз младший из путников (очень гибкий и подвижный на вид) останавливался и оборачивался, пытаясь отогнать собак палкой. Его товарищ, мужчина очень высокого роста, спокойно шел впереди, не обращая внимания ни на детей, ни на собак, старавшихся подражать детям.

Оба путника были очень бедно одеты, должно быть, у них не было денег, чтобы заплатить за ночлег. Боюсь, что именно это было причиной, по которой поселяне позволили своим детям и собакам так грубо обращаться с ними.

– Знаешь что, жена, – произнес Филемон, обращаясь к Бавкиде, – я пойду и встречу этих бедняков. По-видимому, они не решаются взобраться на холм.

– Хорошо, – отвечала Бавкида, – а я пока пойду посмотрю, не найдется ли у нас чего-нибудь к ужину. Кусок хлеба с молоком, несомненно, подкрепил бы их силы.

С этими словами она поспешила в хижину, между тем как Филемон пошел навстречу прохожим и так гостеприимно протянул к ним руки, что в словах уже не было нужды. Однако он все же проговорил от всего сердца:

– Добро пожаловать, дорогие гости, добро пожаловать!

– Спасибо! – с улыбкой ответил младший путник. – Это совсем не тот прием, что нам оказали в деревне. Скажи, пожалуйста, зачем ты живешь в таком дурном обществе?

– Быть может, Провидение поселило меня здесь, для того чтобы я, насколько это возможно, заглаживал негостеприимство своих соседей, – заметил старый Филемон с ласковой и спокойной улыбкой.

– Хорошо сказано! – смеясь, воскликнул юноша. – Откровенно говоря, мы с товарищем совсем не против этого. Эти маленькие негодники забросали нас грязью, а одна из собак разорвала мой плащ, и без того уже порядком потрепанный. Но я ловко хватил ее палкой по морде: слышишь, она визжит до сих пор!

Филемон был рад видеть гостя в таком веселом расположении духа. В самом деле, глядя на незнакомца, никто бы не подумал, что он утомлен длинным переходом или обескуражен дурным приемом в деревне. На голове юноши была довольно странного вида шапочка, поля которой чем-то напоминали крылышки. Несмотря на теплый летний вечер, он был тщательно закутан в плащ, быть может для того, чтобы скрыть изношенное нижнее платье. Филемон обратил внимание и на его не совсем обыкновенные башмаки (впрочем, он не мог точно определить, что в них особенного, так как начало смеркаться). Одно только было весьма удивительно – необычайная легкость и подвижность незнакомца. Порой казалось, будто его ноги сами собой отрываются от земли и ему стоит больших усилий не взмыть в воздух.

– В молодости я был очень легок на ногу, – сказал Филемон юноше, – но все же порядком уставал к вечеру.

– Ничто так не поможет в пути, как хороший посох, – заметил незнакомец, – а я, как видишь, обзавелся им.

Это был самый странный посох из тех, что когда-либо видел Филемон: он был сделан из оливкового дерева, а навершие его украшали крошечные крылышки. Вокруг посоха обвивались две вырезанные из дерева змеи, которые были сработаны так искусно, что старый Филемон (глаза которого, как вы знаете, видели довольно плохо) готов был принять их за живые, поскольку ему неоднократно казалось, что они шевелятся.

– Вот поистине чудесная работа! – произнес Филемон. – Посох с крылышками! Он мог бы послужить лошадкой какому-нибудь маленькому мальчику!

Тем временем Филемон и его гости подошли к дверям дома.

– Друзья, – радушно произнес старик, – присядьте на скамью и отдохните. Моя жена, Бавкида, пошла собрать что-нибудь к ужину. Правда, мы бедные люди, но охотно поделимся с вами всем, что у нас есть.

Младший из путников небрежно опустился на скамью и, словно нечаянно, выронил посох. И тут произошло нечто необыкновенное и в то же время забавное. Посох сам собой поднялся с земли и, распустив крылышки, не то подпрыгнул, не то вспорхнул, после чего преспокойно прислонился к стене хижины и замер, хотя змеи все еще продолжали шевелиться. Должно быть, зрение старого Филемона и на этот раз сыграло с ним злую шутку.