Лора Инглз Уайлдер - Домик в прерии Страница 21

— Никак не пойму, отчего они называют южный ветер северным и как ветер с юга может быть таким ледяным. Я никогда ничего подобного не видел. Здесь, в этих краях, самый холодный ветер дует с юга.

Папа выпил кофе, вытер усы и сказал:

— Ну, Каролина, ты в самую точку попала! Теперь я начал оттаивать.

Потом он подмигнул маме и велел ей развернуть квадратный пакет, который лежал на столе.

— Только осторожно, смотри не урони.

— Ах, Чарльз! Не может быть! — воскликнула мама, развертывая пакет.

— Разворачивай, не бойся‚— сказал папа.

В квадратном пакете лежало восемь маленьких квадратиков оконного стекла. Теперь у них в доме будут окна со стеклами.

Ни один из квадратиков не разбился. Папа в целости и сохранности довез их до дому. Мама покачала головой и сказала, что не надо было тратить столько денег, но на лице у нее сияла улыбка, а папа смеялся от радости, Все были очень довольны. Теперь можно всю зиму смотреть из окон, и в окна будет светить солнце.

Папа знал, что маму и Мэри с Лорой стекло порадует больше любого другого подарка. Все трое были счастливы. Но это еще не все. Он привез бумажный пакетик чистого белого сахара! Мама развернула пакетик, девочки полюбовались блестящими песчинками, а потом им дали попробовать по ложечке. Потом мама тщательно завязала пакетик. Сахаром будут угощать гостей.

Но лучше всего было то, что папа благополучно вернулся домой.

Мэри с Лорой легли спать, Они были очень довольны. Раз папа дома, значит, все в порядке. Теперь у них есть гвозди, кукурузная мука, свиное сало, соль и прочее. Папе еще долго не надо будет ездить в город.

Высокий индеец

Три дня подряд над прерией выл и ревел северный ветер, Наконец он утих, пригрело солнце, подул теплый ветерок, но в воздухе уже запахло осенью.

На тропе, проходившей рядом с домом, появилось несколько индейцев, Они ехали мимо дома, словно его там и вовсе не было.

Тощие коричневые голые индейцы ехали верхом на своих низеньких лошадках без седла и уздечки. Они сидели очень прямо, не глядя ни направо, ни налево. Их черные глаза ярко блестели.

Мэри с Лорой прислонились к стене и смотрели на индейцев. красновато-коричневая кожа индейцев ярко выделялась на фоне голубого неба, пучки волос были переплетены разноцветными ленточками, а перья качались на ветру. Лица у индейцев были такого же красновато-коричневого цвета, как дерево, из которого папа вырезал маме полочку.

— Я думал, что по этой тропе давным-давно никто не ездит,— сказал папа.— Если б я знал, что это проезжая дорога, я бы не построил дом так близко,

Джек терпеть не мог индейцев, и мама сказала, что она его за это не осуждает,

— Здесь развелось столько индейцев, что оглянуться не успеешь, а они уж тут как тут.

Не успела она это сказать, как перед ней и впрямь вырос индеец. Он стоял в дверях и молча смотрел на них, а они даже не слышали, как он подошел к дому.

— О Боже! — вырвалось у мамы.

Вдруг Джек бросился к индейцу. Папа едва успел схватить его за ошейник. Индеец даже не шевельнулся, словно Джека тут и не было.

— Хау! — сказал индеец.

Папа, не выпуская ошейника, ответил: «Хау!» — оттащил Джека и привязал его к кровати, а индеец тем временем вошел в дом и уселся на корточках у очага.

Папа уселся рядом с ним, и оба молчали, но дружелюбно сидели, пока мама готовила обед.

Лора с Мэри, прижавшись друг к другу, забились в угол на своей кровати. Они не сводили глаз с индейца. Он сидел так тихо, что красивые орлиные перья у него на макушке неподвижно застыли. Только тощая грудь и ребра слегка шевелились от его дыхания. На ногах у него были кожаные гамаши с бахромой, а на мокасинах блестели бусинки.

Мама подала папе и индейцу еду на жестяных тарелках, и они молча пообедали. Потом папа дал индейцу табака для трубки. Они набили трубки, зажгли их угольниками из очага и молча курили, пока в трубках не кончился табак.

За все это время никто не проронил ни слова. Наконец индеец что-то сказал папе. Папа покачал головой и ответил: «Не понимай».

Они еще немножко посидели , продолжая молчать. Потом индеец встал и беззвучно вышел из дома.

- Силы небесные! – вздохнула мама.

Лора и Мэри подбежали к окну. Они увидели прямую спину индейца, уезжавшего верхом на лошадке. На коленях он держал ружье, и концы ружья торчали по обе стороны от него.

Папа сказал, что это был не простой индеец. Судя по пучку волос у него на макушке, это был индеец из племени осейдж.

— Я думаю, он говорил по-французски, — сказал папа. — Жаль, что я не знаю ни слова на этом языке.

— Пускай эти индейцы держатся друг друга, — заметила мама,— и мы будем поступать так же. Мне совсем не нравится, когда они здесь бродят.

Папа сказал, чтоб она не беспокоилась.

— Этот индеец был вполне дружелюбно настроен, — объяснил он.— Те племена, что живут здесь среди утесов, совершенно мирные. Если мы будем с ними хорошо обращаться и присматривать за Джеком, они не причинят нам зла.

На следующее утро, когда папа открыл дверь и хотел пойти в конюшню, Лора увидела, что на индейской тропе стоит Джек. Он стоял как вкопанный, шерсть у него на спине торчала дыбом, зубы оскалились. Перед ним на тропе верхом на своей лошадке сидел тот самый высокий индеец.

Индеец и лошадка словно застыли. Джек ясно говорил, что стоит им двинуться с места, как он на них прыгнет. Одни только орлиные перья на голове у индейца качались и развевались на ветру.

Увидев папу, индеец поднял ружье и направил его на Джека. Лора кинулась к Джеку. но папа ее опередил. Он встал между Джеком и ружьем. нагнулся, схватил Джека за ошейник, убрал его с дороги, и индеец поехал по тропе дальше.

Папа широко расставил ноги, засунул руки в карманы и смотрел, как индеец все дальше и дальше уезжает в прерию.

— Еще минута — и Джеку был бы конец! — воскликнул папа,— Ничего не поделаешь, это их тропа. Индейцы пробили ее задолго до нашего приезда.

Папа приделал к стене дома железное кольцо и посадил Джека на цепь. С этого дня Джек все время сидел на цепи. Днем он сидел возле дома, а по ночам — у двери конюшни, потому что в округе появились конокрады. Они украли лошадей у мистера Эдвардса.

Оттого что Джек сидел на цепи, он с каждым днем становился все злее и злее. Но делать было нечего. Он ни за что не хотел признать, что тропа принадлежит не папе, а индейцам. Лора понимала: если Джек обидит индейца, случится ужасное несчастье.

Под блеклым небом поблекла трава, ветер выл так, словно искал что-то и не мог найти. Дикие звери нарядились в густые зимние меха, и папа поставил в русле ручья капканы. Каждый день он их проверял и каждый день ходил на охоту. Теперь, когда ночи стали морозными, он добывал оленей на мясо, а лис и волков — на шкуры. В капканы попадались бобры, ондатры и норки.

Папа растягивал шкурки и аккуратно прибивал их к наружным стенам дома для просушки. По вечерам он разминал руками просохшие шкурки, чтобы они стали мягче, связывал их и складывал в угол. С каждым днем связка шкурок все увеличивалась.

Лора любила гладить густой лисий мех, мягкие коричневые шкурки бобров и лохматые волчьи шкуры, Но больше всего ей нравился шелковистый мех норки. Все эти шкурки папа весной отвезет в Индепенденс и там обменяет на провизию. У Лоры с Мэри теперь были шапки из кроличьего меха, а у папы — из меха ондатры.

Однажды, когда папа был на охоте, явились два индейца. Они вошли в дом, потому что Джек сидел на цепи.

Индейцы были грязные, противные и злые. Они вели себя так, словно пришли к себе домой. Один залез в мамин буфет и вытащил все лепешки, второй взял папин кисет с табаком. Индейцы посмотрели на крючки, где всегда лежало папино ружье. Потом один из них схватил связку шкурок.

Мама держала Крошку Кэрри на руках, а Мэри с Лорой стояли рядом. Они смотрели, как индеец забирает папины шкурки, но помешать ему не могли.

Индеец донес шкурки до двери. Потом второй индеец что-то сказал ему, и они стали переговариваться хриплыми гортанными голосами, Потом первый индеец бросил шкурки, и оба ушли.

Мама села на кровать, прижала к себе Лору с Мэри, и Лора услышала, как у мамы громко стучит сердце.

— Ничего,—— улыбаясь. сказала мама.— Спасибо, что они не забрали семена.

— Какие семена? — удивленно спросила Лора.

— Все семена на будущий год, они завернутые в связку со шкурками, — объяснила мама.

Когда папа вернулся домой, они рассказали ему про индейцев. Папа огорчился, но сказал: «Все хорошо, что хорошо кончается».

Вечером, когда Мэри с Лорой уже легли спать, папа заиграл на скрипке. Мама сидела в кресле, укачивая Крошку Кэрри. Прижав ее к груди, она тихонько запела:

Кто не видел, кто не знаетИндианки Альфараты,Кто не слышал грустной песниНад волнами Джуниаты?«Где ты, милый? Что с тобою?Возвратись скорей ко мне,Как стрела лети в каноэПо неверной быстрине!

У тебя огонь во взоре,О любимый Альфараты,Перья на твоем уборе —Словно волны Джуниаты.Ты тропой войны шагаешьВдоль далеких берегов:Нежный друг — для Альфараты,Грозный воин — для врагов!»

Вот какую песню пелаИндианка АльфаратаТам, где быстро катит волныГолубая Джуниата,Унесли ветра и времяЗвонкий голос Альфараты,Но течет, течет, как прежде,Голубая Джуниата.

Голос мамы и звуки скрипки потихоньку замерли, и Лора спросила: