Марсель Паньоль - ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ Страница 21

Я спросил:

— Где ты достаешь таких муравьев?

— Таких вот? Да это ж крылатки. Они есть во всех муравейниках, только никогда оттуда не выходят. Нужно рыть землю киркой больше чем на метр вглубь или ждать первого дождя в сентябре. Как только выглянет солнце, они улетают. А если ты положил в яму мокрый мешок, тогда легче.

Он снова зарядил ловушку и поставил на прежнее место под столбиком. Я с любопытством следил за его движениями, стараясь все запомнить.

Наконец мальчик встал и спросил:

— Ты кто? — И, чтобы внушить к себе доверие, назвался первый: — Я-то Лили из Беллонов.

— И я из Беллонов. Он засмеялся:

— Ну нет, ты не из Беллонов. Ты из города. Ты, наверно, Марсель?

— Да, — ответил я, польщенный. — Ты меня знаешь?

— Я тебя никогда не видел. Но мой отец возил вашу мебель. Он-то и говорил мне про тебя. Твой отец — это тот самый, у которого двенадцатый калибр, он убил королевских куропаток?

Я преисполнился гордостью.

— Да, — ответил я. — Он самый.

— Расскажешь про них?

— Про кого?

— Про королевских куропаток. Про то, где это было, как он их подстрелил, — про всё, про всё?

— О да.

— Расскажи сейчас, — попросил он. — Я только обойду свои ловушки. А сколько тебе лет?

— Девять.

— А мне восемь, — сказал он. -Ловушки ставишь?

— Нет. Я бы так не сумел.

— Хочешь, научу?

— О да! — горячо ответил я.

— Пойдем, я как раз иду их осматривать.

— Сейчас я не могу. Я тут устроил облаву; отец и дядя прячутся в ложбине. Мне нужно выгнать на них куропаток.

— Куропаток-то сегодня и не будет. Обыкновенно здесь ходят три стаи. Но нынче утром тут побывали лесорубы и их спугнули. Две стаи полетели к Гаретте, а третья спустилась на Пастан. Мы, может, шугнем отсюда одну здоровенную зайчиху, она где-то здесь должна быть, я видел помет.

Итак, мы отправились осматривать ловушки, а заодно и ворошить палкой кусты.

Мой новый приятель нашел в ловушках несколько каменок, или «попутчиков», как еще называют этих птичек, еще двух подорожников (Лили объяснил мне, что они «вроде жаворонка») и трех сорокопутов.

— По-городскому их зовут «клесты». А по-нашему — сорокопуты, потому что это глупая птица. Если есть хоть один сорокопут в округе и хоть один силок — будь уверен, он найдет силок и непременно в нем удавится. А вообще сорокопут очень даже вкусный, — добавил Лили. — Эге, гляди-ка! Попалась еще одна дурища — ящерица!

Он подбежал к другому столбику и подобрал великолепную ящерицу, угодившую в ловушку. Она была ярко-желтая, с мелкими золотыми крапинками на боках и лазоревыми полумесяцами на спинке. Лили высвободил ее из ловушки и швырнул в кусты. Я побежал за ящерицей и подобрал ее.

— Дашь мне ее? Лили засмеялся:

— А на что она мне сдалась? Говорят, когда-то их ели и будто бы они очень вкусные. А вот мы не едим холодных тварей. Она, наверно, ядовитая.

Я спрятал красивую ящерицу в свою сумку, но, пройдя метров десять, выбросил, потому что в следующей ловушке оказалась другая, длиною почти в мою руку и еще более нарядная. Лили ругнул ее по-провансальски и взмолился к богородице, чтобы она избавила его от «этих слизней».

— Да почему же? — спросил я.

— Не видишь разве, что они забивают мне ловушки? Раз поймалась ящерица, значит, не поймается птица. Выходит, у меня одной ловушкой меньше!

Затем стали попадаться крысы. Они «забили» две ловушки. Это были крупные серебристые крысы с очень мягкой шерстью. Лили опять рассердился, но потом сказал:

— Из таких вот мой дедушка делал рагу. Это чистая тварь, живет под открытым небом, ест желуди, корни, терновые ягоды. Она, по правде говоря, такая же чистая, как и кролик. Только она все же крыса…— и он брезгливо поморщился.

В последние ловушки угодили четыре клеста и сорока.

— Ого-го! — закричал Лили. — Трещотка поймалась! И зачем только лезла! Ведь сунулась в пустую ловушку, прямо без ничего! Уродилась, как видно, такая дура в ихней семье, потому что…— Он не договорил и, приложив палец к губам, указал на заросли багряника: — Там что-то шевелится. Обойдем кругом, только тихо-тихо…

Он двинулся к чаще, легкий и безмолвный, словно истый команч, каким он и был, сам того не зная. Я следовал за ним по пятам. Но он показал знаком, что я должен сделать полукруг несколько более широкий и взять влево от зарослей. Лили шел не спеша по направлению к багрянику, а я все же пустился бегом, чтобы осуществить наш маневр окружения.

Пройдя десять шагов, он. швырнул в кусты камень, несколько раз подпрыгнул, раскинув руки в стороны, и диким голосом заорал. Я подражал ему. Внезапно Лили бросился вперед. Из чащи выскочил огромный заяц: он бежал, наставив уши, и прыгал так высоко, что между его брюхом и травой был виден просвет. Мне удалось перерезать ему дорогу; он свернул к гряде и нырнул в «камин», в узкую расселину. Добежав до края плато, мы увидели, как он скатился кубарем прямо вниз и улепетывал под кустарниками. Мы ждали с бьющимся сердцем. Грянули два выстрела кряду, потом снова два выстрела.

— Двенадцатый калибр стрелял вторым, — заметил Лили. — Надо помочь им найти зайчиху.

Лили с проворством обезьяны спустился по «камину»:

— Дорога вроде бы неудобная, а на самом деле идешь, как по лесенке.

Я спустился за ним. Он с видом знатока одобрил проявленную мною сноровку.

— Для городского мальчишки — ничего, справился. От подножия скал мы пустились бегом вверх по холму.

Вблизи от источника под очень высокими соснами раскинулась тенистая полянка. Отец и дядя были там; они разглядывали поверженного зайца и с довольно гордым видом повернулись к нам. Я не без волнения спросил:

— Кто его убил?

— Оба, — ответил дядя. — Я попал в него дважды, но он дал тягу и свалился, лишь когда твой папа всадил в него два заряда. Эти бестии долго могут носить в, себе пулю.

Это звучало так, словно дядя отдавал должное умению зайцев носить визитку или котелок.

Посмотрев на моего нового дружка, он воскликнул:

— Ага! Нашего полку прибыло!

— Мы с ним знакомы, — сказал отец. — Ты ведь сын Франсуа?

— Да, — ответил Лили. — Мы с вами виделись у нас дома, на пасху.

— И ты, кажется, знаменитый охотник. Я слышал это от самого Франсуа.

— О, да что вы! — пробормотал, краснея, Лили. — Я просто ставлю ловушки для птиц.

— И много попадается?

Лили огляделся по сторонам, затем высыпал содержимое своей сумки в траву. Я замер в восторге: там было штук тридцать птиц.

— Знаешь, это не очень трудно, — сказал мне Лили. — Главное, иметь летучих муравьев. Я приметил одну иву, внизу, в логе… Если ты завтра утром свободен, мы пойдем туда за ними, у меня уже мало крылатиков.

Дядя рассматривал добычу мальчугана.

— Ого! — сказал он, грозя ему пальцем. — Так ты настоящий браконьер?

Лили удивленно ответил:

— Я-то? Да я же из Беллонов!

Отец спросил, что он хочет этим сказать.

— Что мы здешние, стало быть, эти холмы наши. Мы, стало быть, не браконьеры!

Лили рассуждал чрезвычайно просто: все браконьеры родом из села Лятрей — охотники по праву, но охотники из села Аллока или из города — браконьеры.

С того дня, как началась моя дружба с Лили, для меня наступила новая жизнь. Когда, выпив свой кофе, я выходил на рассвете с отцом и дядей, Лили уже поджидал нас.

Теперь мы вдвоем, и очень добросовестно, выгоняли дичь для наших охотников. Однако мы успевали расставить свои ловушки то на земле, у края гряды, то на развилистом суку; мы его отламывали и вставляли в листву фисташника, или, по выражению Лили, «хлопушника».

Это дерево, так усердно насаждаемое в буколических поэмах, увешано гроздьями красных и синих плодов, до которых лакомы все птицы. Ловушка в фисташнике — верное дело, непременно попадется славка, либо зеленый зяблик, или черный и певчий дрозд.

Все утро, поднимаясь на вершины холмов, расставляли мы ловушки; затем наша четверка делала привал у источника и завтракала под ажурной тенью сосны.

Походные сумки всегда бывали битком набиты провизией, но мы поедали все до крошки. Пока мы уничтожали омлет с помидорами — изумительно вкусный в холодном виде, — на углях, оставшихся от костра из сучьев розмарина, потрескивая, жарились отбивные.

Когда же от отбивных оставались лишь косточки, а от сыра — корка, охотники дремали на ложе из бауко, прикрыв лицо носовым платком, чтобы не докучали мошки, а мы с Лили отправлялись к гряде и совершали обход нашего «участка».

Мы отлично запоминали места, деревья, кусты, камни. Сравнительно издалека я сразу же замечал, когда какая-нибудь ловушка оказывалась не на месте, и с азартом траппера, который надеется увидеть в западне соболя или черно-бурую лисицу, бросался вперед.

Я почти всегда находил под деревом или подле наших каменных столбиков птицу, попавшую в ловушку. Когда же мы ничего не обнаруживали, наше волнение доходило до предела. Так обладатель лотерейного билета, услышав во время розыгрыша, что первые три цифры счастливой серии совпадают с четырехзначным номером его билета, замирая, ждет, не совпадет ли и четвертая цифра.