Ян Грабовский - Муха с капризами (с илл.) Страница 21

«Столько шуму — и из-за чего? Из-за такой малости. Да мне эта сладкая слизь и не понравилась! Ещё и сейчас меня от неё тошнит».

Тётка Катерина заметила собаку, когда зажигала лампу.

— Ах, ты сюда залез! — грозно сказала она и направилась к Куцему, держа в руке порядочную лучинку.

Куцый вскочил. Но, вместо того чтобы убежать во двор, потянул носом и побежал по лестнице вверх. Уселся на верхней ступеньке и лает. А сам всё время поглядывает на Катерину:

«Прошу мне не мешать! Я знаю, что делаю! Откройте дверь чердака. Отоприте, говорю!»

Катерина бегом за мной:

— Воры! Конечно, воры! Куцый так и надрывается!

— Где?

— На чердаке. Залезли туда, куда никто не ходит, чтобы нас ночью обокрасть, ограбить, зарезать…

— Да не говори ты, Катерина, таких глупостей! — пытаюсь её успокоить.

— Глупости? — обиделась она. — Не снились мне разве сливы? А когда мне сливы снятся, обязательно беда будет.

— Как они туда могли пробраться, когда там только и есть что слуховое окно, в которое и кошке не пролезть!

— А сливы? Я же говорю, мне сливы снились! — отвечает мне на это тётка Катерина.

Вот и толкуй с ней! Беру свечку, иду. Куцый лает, из себя выходит. Отворяю дверь чердака. Собака кинулась туда и сразу пропала где-то в соломе. Я пошёл за ней.

— Катерина, Катерина, позови Крисю и сама иди сюда!

— Буду я ещё ребёнка звать!

— Крися, Крися, скорей иди сюда!..

Котят было трое. Один белый, а два рыженьких. Кто их видел — сразу согласился бы, что самым подходящим именем для кошки было Европа Милочка! Такая она была милая мамаша.

— Какие прелестные! — восхищалась Крися.

— Уже видят! А глазки-то у них голубенькие, словно бусинки! Ропка, чудные у тебя дети! Как на картинке! — вторила Катерина.

Как видите, и Катерина примирилась с именем кошки, только сократила его по-своему.

— Ян, Ян, ты что же не хвалишь котят! Кошка бросит малышей, если их не похвалят! — напомнила мне она.

Я хвалил, восхищался. Но больше всех радовался Куцый. Он скулил от радости, лизал кошку, обнюхивал котят.

«Правда, они милые?» — мурлыкала Европа, поглядывая то на нас, то на Куцего.

— А где же твои жулики? — спрашиваю у тётки Катерины.

— Снились мне сливы, наверно, к тому, что Куцый у меня крем сожрёт…

— Зато он Европу нашёл! — вступилась за собаку Крися.

— Ну ладно уж, Куцый, иди сюда, — согласилась Катерина и погладила пса.

«Ура, Европа нашлась, Европа нашлась!» — отвечал ей Куцый виляя хвостом и бегая то к кошке, то к Катерине и обратно.

Европа с детьми осталась на чердаке. И, видимо, тётка Катерина хорошо знала кошек, а может быть наша Европа была исключительно самолюбивой мамашей: стоило мне один день не побывать на чердаке, Европа появлялась у меня. Она клала передо мной на стол котёнка.

«Видишь, какой красавец?» — мурлыкала она.

— Кися, кисонька! Чудесный котёночек! — отвечал я.

Европа с гордостью смотрела мне в глаза, забирала пищащего детёныша и возвращалась на чердак.

Наконец, однажды поутру, когда мы все сидели в кухне, вошла Европа. Мурлычит, кричит, оглядывается.

— Дядя, дядя, смотри! — кричит Крися.

— Она детей в кухню ведёт! — сказала Катерина и развела руками от удивления.

Первым показался беленький. За ним двое остальных. Европа тёрлась о ноги тётки Катерины, подлизывалась.

«Дайте молока моим детям, пожалуйста! Они уже такие большие, что я их сама не могу прокормить!»

Так дети Европы вышли в свет.

Собаки наши приняли котят ласково. Заботливый Чапа даже старательно вымыл их. Правда, однажды вышло у него с ними небольшое недоразумение. Два рыжих котёнка заняли корзину для картофельной шелухи — любимое место послеполуденного отдыха Чапы.

Сперва Чапа попробовал объяснить котятам, что они залезли в чужие владения.

«Простите, но это моя корзинка!» — убеждает он их, виляя хвостом.

Уговоры не помогают: котята носятся по корзинке и превесело играют в прятки.

«Тогда простите», — повторяет Чапа и пробует, несмотря ни на что, забраться в корзинку.

Он сел с краешку. Котята ничего. Залез поглубже. Ещё глубже, ещё… Занял всю корзинку. Котята фыркнули и скок на ящик.

У Чапы вовсе не было охоты лежать в корзинке. Он проворчал:

«Буду я ещё валяться, когда на свете столько интересного!»

А тут Куцый как раз выгреб откуда-то старую, побелевшую кость и со скуки грыз её.

«Куцый, Куцый, дай косточку!» — просит Чапа. Глаза у него на лоб лезут, так ему эта кость полюбилась. И вдруг что-то защекотало ему лоб. Он отряхнулся. Нет, опять что-то щекочет.

«Наверно, муха надоедная!» — думает Чапа и снова отряхивается, а глаз с кости не сводит, тем более что Куцый начал её катать по двору и подбрасывать, явно приглашая его принять участие в игре.

И тут Чапу больно царапнуло. Он подскочил. Ящик закачался. Что-то ужасно острое впилось Чапе в голову. Пёсик взвыл от боли.

«Ой, ой! Как больно! Колет! Щиплет!» — завизжал он, улепётывая во всю прыть.

«Не приставай к Европкиным детям!» — поддразнил его Куцый.

С тех пор котятки полностью завладели Чапиной корзинкой.

Однажды всё европейское семейство играло на дворе. Мама лежала, как обычно, на крыше сарая. Было тепло. Она дремала и лишь время от времени открывала один глаз и посматривала по сторонам. Собаки спали. Чапа, вытянув все четыре ноги, дёргался и глухо взлаивал во сне.

Ему снилось, что он ловит кролика. Вдруг возле калитки появился какой-то пёс. Совершенно незнакомый. Заглянул во двор, потом спрятался за забором. Потом высунул морду из-за угла, снова нерешительно шагнул вперёд.

Порядочная собака, которая приходит в гости, никогда так себя не ведёт.

Незнакомец, крадучись как вор, наконец вошёл. Шёл он волчьей походкой — на самых кончиках когтей. Хвост у него был поджат. Он осмотрелся, увидел ведро с утиным кормом. Хлебнул оттуда раз, оглянулся, хлебнул ещё раз. Потянул носом, долго принюхивался.

И, крадучись, оглядываясь исподлобья, начал подбираться к собачьей миске, к самой маленькой. Надо же было случиться, чтобы оттуда пил молоко беленький котёнок.

Чужой пёс оскалил зубы. Ещё секунда — и он бросится на малыша!

Одним прыжком Европа очутилась у него на загривке. Но пёс был большой, сильный, голодный и потому готовый на всё.

Почувствовав когти Европы, ослеплённый жестокими ударами по глазам, он подскочил и упал на спину. Притиснул кошку к земле. Перевернулся. Ухватил её страшными зубами.

Европа жалобно вскрикнула.

Все собаки бросились ей на помощь. Чужак должен был отпустить кошку и защищаться, потому что Тупи уже сидел у него на голове, Куцый рвал ему брюхо, Чапа впился в бок, а Амур схватил за горло.

Европа с трудом поднялась с земли. Душераздирающим голосом позвала детей.

— Иисусе! Что там делается?! — кричала Катерина.

Мы вбежали во двор.

— Киска, кисонька, Ропонька! Что с тобой? — плакала тётка Катерина над Европой.

Я принёс котят. Европа укрыла их своим телом. Подняла голову тяжело, с трудом. Облизала детей. И голова её упала…

Но не думайте, что она заплатила жизнью за свою отвагу. Болела она очень долго. Но теперь снова, как прежде, спит на крыше сарая.

Пипуш

История Пипуша начинается весьма загадочно.

Однажды утром — было это в самом разгаре лета — возле наших ворот появился никому неизвестный мужчина. Он непременно желал повидаться со мной. Катерина сказала ему, что я ушёл и вернусь никак не раньше чем через час.

— Гм, гм, — пробормотал себе под нос таинственный незнакомец и покачал головой.

Обратите внимание: только пробормотал что-то себе под нос и не произнёс ни единого разумного слова. Не менее упорно молчал он, когда Катерина попыталась выведать, какое у него ко мне дело. Он делал вид, что не слышит её вопросов. Сел на ступеньки, которые вели к террасе, поставил возле себя корзинку, самую обыкновенную плетёную корзину с крышкой, и стал ждать.

Катерина потом рассказывала, что этот таинственный незнакомец ждал «нахально». Почему? Потому что не только не обращал на неё внимания, но якобы даже слегка насвистывал.

Мне так и не удалось установить, правда ли всё было так, как рассказывала Катерина. В известной мере сомневаюсь я также, можно ли вообще «нахально ждать». Впрочем, в нашей истории речь пойдёт не о том. Самое важное то, что, когда я вернулся домой, неведомый гость с корзинкой не сказал и мне ни одного слова. Он только подал мне конверт. В нём было письмо. Значилось там следующее:

«Вы как-то говорили мне, что хотели бы достать ворона. Прошу принять его от меня».

Под этим было изображено несколько замысловатых завитков. И всё.

Повертел я этот листок и так и сяк… Ничего не понимаю. Понятия не имею, кто бы это мог прислать мне в подарок ворона. Да, а где же посланный? Его и след простыл. Исчез, растворился, улетучился! Осталась только корзинка, а в ней, в этой корзинке, — Пипуш.