Ирина Карнаухова - Наши собственные Страница 21

Ребята дружно хохочут.

— Странно, — сказал Юра задумчиво, — или я, или она что-то перепутали.

— Ну, конечно, она, — убеждал Юру верный Пинька.

— Муся, — сказала Лиля, — давай-ка я заплету тебе косички. Вон какие у тебя выросли за болезнь волосы! Я тебе и ленты приготовила. — Лиля протянула Мусе розовые ленточки. И опять все смеются, хотя в этом нет ничего смешного. Просто всем хочется смеяться и радоваться оттого, что все вместе, все на ногах, никто не лежит и не стонет в спальне, не пахнет лекарствами, не ходит с суровыми глазами Таня. Оттого, что светит солнце, поют птицы, летают, трепеща стеклянными крыльями, стрекозы, а главное — оттого, что маленькая Муся — «пичуга», как называет ее Василий Игнатьевич, — которая так напугала всех, сидит в кресле и будет поправляться с каждым днем. Поэтому всем хорошо и все вызывает смех: и пучеглазая лягушка, и то, как Пинька надул толстые губы, и как Катя зацепилась за ножку стула, и как запрыгал шальной воробей по ступенькам террасы, потом опомнился, перепугался и с отчаянным чириканьем улетел восвояси.

Хорри подошел к Мусе и протянул ей вырезанного из дерева северного оленя. Сколько часов провел Хорри, готовя эту игрушку?! Он резал ее своим острым охотничьим ножом, прячась в сарае и в глухих уголках сада. Он тер оленя наждачной шкуркой, он оглаживал его кусочком замши, и вот он дарит его сейчас Мусе — этого гордого дикого оленя с выпяченною грудью, с сухой закинутой назад головой, увенчанной ветвистыми, тяжелыми рогами.

— Олень! — говорит Муся восторженно. — Какой хорошенький! — И тянется к игрушке.

— А зачем тебе его олень? — вдруг говорит Пинька. — Ничего тебе от него не надо.

И Муся растерянно переводит глаза с оленя на Хорри и внезапно отталкивает его руку.

— Не надо! Мне ничего от тебя не надо! Ничего! — повторяет она за Пинькой, прячет лицо в подушку и горько плачет.

Таня и Лиля начинают ее утешать. Юра, ткнув кулаком Пиньку, бросается к Хорри, а тот вдруг швыряет оленя на пол и топчет его ногами. Отлетают стройные ноги, с хрустом ломаются ветвистые рога, а Хорри все топчет и топчет его ногами, и слезы потоком льются по его смуглому лицу.

— Что ты?! Что ты делаешь? — пытается остановить его Лиля.

— Если олень или человек никому не нужен, — его надо убить! — срывающимся голосом говорит Хорри.

Вот и нет оленя… Только безобразные обломки валяются на полу.

Ребята не смотрят друг на друга. И только Лиля говорит дрогнувшим голосом:

— Стыдно вам. Это ведь не Хорри…

22. Друзья пришли

Друзья пришли совсем не так, как их ждали ребята. Не стройным отрядом со знаменами и пулеметами, как думал Юра, не ползком, замаскированные зелеными кустами, как заверял Пинька, а просто в сумерки, когда солнце скрылось за лесом, тихо отворилась дверь и на пороге, показались две фигуры. Высокий, широкоплечий человек с двумя ружьями, закинутыми за левое плечо, поддерживал, обняв за плечи, тоненького юношу с бледным, до синевы, лицом. У юноши подгибались колени, он то и дело повисал на руке своего спутника, глаза его то прикрывались, то смотрели невидящим взглядом. Он держался рукой за бедро, и через его пальцы, как красная ленточка, набегала струйка крови.

Это было так неожиданно, что в первый момент никто не двинулся с места, потом вдруг Анна Матвеевна шагнула вперед и прошептала чуть слышно:

— Николай Петрович…

— Что? — неопределенно протянул вошедший. — Вы мне говорите?

— Николай Петрович, милый! — лихорадочно заговорила Анна Матвеевна.

— Подождите, мамаша, — помогите-ка мне посадить его.

И тут только ребята бросились к нему, оттеснили Анну Матвеевну, подтянули кресло и стали бережно усаживать раненого. Он уже не стоял на ногах, начал бредить, пытался бороться с облепившими его ребятами. Его спутнику и Василию Игнатьевичу было трудно справиться с ним, возбужденным и бредящим. Тогда Лиля открыла дверь в комнату Геры.

— Гера, иди помоги!

Гера вошел и остановился на пороге; он восторженно смотрел на пришедших, шагнул было вперед…

— Стой! — властно бросил мужчина с винтовкой и внимательно оглядел Геру, задержался взглядом на его сапогах и вдруг, багрово покраснев, проронил:

— Так… Ну пока помогай…

Все обратили внимание на это.

— Видишь, Пинька, как им трудно притворяться! Начальник даже покраснел весь. А надо. Это кон-спи-рация, — зашептал Юра. — Правда, Костик?

Костик согласно кивнул:

— Ага.

С помощью Геры легко справились с раненым. Он бессильно затих, откинувшись на спинку кресла.

— Вот, — сказал начальник, вытирая пот со лба, — шли к вам и не убереглись — ранен. Зовите его… ну, хотя бы Сережа. А Николай Петрович, он пристально посмотрел в глаза Анне Матвеевне, — Николай Петрович давно убит. Вы спутали меня с ним, мамаша. Мы действительно… похожи. А меня зовут — дядя Миша. Вы поняли меня, мамаша?

Анна Матвеевна открыла было рот, хотела что-то сказать, но Василий Игнатьевич сильно дернул ее за передник.

— Да, поняли, — ответил он за нее.

— Так вот, — продолжал дядя Миша, — надо человека уложить, перевязать, спрятать пока, чтобы никто о нем ничего не узнал. Кто может за ним ухаживать?

— Лиля, — быстро сказал Гера. — Не беспокойтесь, дядя Миша, она все сумеет, она очень хорошо перевязывает.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Таня.

— Да уж знаю…

— А куда же вы его уложите? — Дядя Миша значительно поглядел на Лилю, здесь ему шумно будет.

— Его спрятать нужно, — прошептала Таня.

Лиля как будто бы совсем не волновалась. Можно было подумать, что ей не раз приходилось перевязывать и прятать раненых людей.

— Я понимаю, — сказала она, — я сейчас подумаю.

— Мы его в старой баньке уложим, — решила Таня. — Там ему будет спокойнее; это в самом конце усадьбы, около леса.

— Молодец, девушка, — сказал дядя Миша.. — Ну-ка, пойдем, я его сам устрою. Куда идти? Вот и товарищ пойдет с нами, а вы оставайтесь, ребята, здесь, не надо лишнего шуму.

Дядя Миша и Василий Игнатьевич, сделав из рук скамеечку, понесли Сережу в старую баньку. Таня сейчас же принялась за дело.

— Возьми, Лиля, простыни, подушку, бинты, марлю. Девочки, принесите чистый тазик, кружку и кувшин воды. Только не суетитесь и делайте все тихо.

Вскоре в бельевую корзину было уложено все необходимое, Таня и Лиля понесли это в баньку, а остальные ребята молча сгрудились вокруг Анны Матвеевны.

Прошло полчаса, час. И вот, наконец, вернулись Таня, Василий Игнатьевич и дядя Миша.

— Ну как? — спросила Анна Матвеевна.

— Уложили, — ответил Василий Игнатьевич, — хорошо устроили и перевязку сделали. У него сейчас Лиля сидит, она действительно ловко все делает.

Старушка недоверчиво поджала губы.

Дядя Миша оглядел ребят и покачал головой:

— Вот вы какими стали… Хуже, чем мы думали… Да, трудно вам…

— Ой, плохо, Михаил… — запнулась Анна Матвеевна.

— Иванович… Иванович…

— Иванович, очень плохо, совсем извелись ребята. Уж мы ждали-ждали…

— Так… так… Ну вот что: мы решили вас отсюда забрать.

Ребята сгрудились около дяди Миши, а он продолжал: — Гитлеровцы в этом лесу появились. Хотели мы вас завтра увести, а теперь вот из-за Сергея на два — три дня задержаться придется. А пока, — дядя Миша оглядел ребят, — вы хлеба в дорогу и нам и вам напеките, мы вам муку принесем…

— А дым? — спросил Леша хмуро. — Мы печку не топим, дыму боимся.

— Как дым замаскировать, я вас научу. Да и печь будете ночью, все не так видно.

И только тут все вдруг зашумели, обрадовались. Обрадовались, что, наконец, пришли друзья, что, наконец, они не одни, а вместе со всеми, со своим народом; а вместе уже не страшно.

Вот дядя Миша и кто-то еще будут думать о них, ребятах. Да, наверное, думали уже. Не они ли присылали и хлеб, и мясо, и лекарство, которое поставило на ноги Мусю?

Дядю Мишу окружили, старались до него дотронуться, погладить по плечу, прижаться к руке. Только Хорри, сжавшись в комок, сидел в углу, и ребята не окликали его, не звали порадоваться вместе.

— А я мастерица хлебы печь, — улыбалась и гордилась Анна Матвеевна. — Во какая мастерица; уж я спеку, уж вы увидите!

— Мы вам много напечем, — утверждала Таня.

— Главное вы мне Сережу сохраните; это такой человек, такой драгоценный человек!

— Мы все сделаем, все, что нужно, всем поможем, — перебивали друг друга ребята.

— О товарище Сергее вы не беспокойтесь, — сказала Анна Матвеевна, — мы хорошо за ним ухаживать будем.

Дядя Миша поглядел на взволнованные лица, на преданные глаза и усмехнулся.

— Ладно, ребятки, я вам верю, вижу, какие вы. Только это не шуточное дело.

— Мы знаем, — сказала Таня, хотя она еще ничего не знала. Узнать ей пришлось позже.