Ганна Ожоговская - Не голова, а компьютер Страница 21

— Совсем не нравится. Пускай возмещает убытки.

— Черта с два, возместит она! В таких случаях предупреждать надо, говорит. И всего-навсего пять злотых дала.

— Ну, давай сосчитаем, сколько у нас наличными, — со вздохом сказал Марцин, садясь на скамейку. — У меня двадцать пять, а у тебя?

— Девять. Мама каждую неделю по злотому вычитает за белье. Значит, всего тридцать четыре.

— Десять Собирайскому, пять пятьдесят Пусе. Остается восемнадцать пятьдесят. Такие деньги тоже на дороге не валяются.

— На широкоэкранную не хватит…

— Подождем до следующего воскресенья. А в День ребенка в кино бесплатно пускают. Давай купим Пусе цветы?

— Давай.

— Покрасивей какие-нибудь. Розы? Нет, розы нам не по карману. Тюльпаны? Костик, у меня идея! Съездим после обеда в Зеленую Седловину? Там наш родственник живет, он был у нас на этой неделе, в гости приглашал. Тюльпаны, говорит, редкостные в этом году. Что ты на это скажешь? Дешево и сердито! Билет на электричку нам со скидкой. Увидишь, как там хорошо!

— Это ты здорово придумал!

— Котелок у меня варит! — заметил Марцин самодовольно.

— Не голова, а компьютер!

14

Экзамены в старших классах шли полным ходом. Волновались не только ученики, но и учителя. Расписание все сбилось: учителя ассистировали на экзаменах и вести уроки было некому. Положение спасали студентки, проходившие в школе педагогическую практику. Ребята в конце года, как водится, совсем разболтались, обычную школьную нагрузку воспринимали как «насилие над личностью» и не упускали случая уломать учителя сходить с ними на выставку, в музей, в соседний парк или в Лазенки. Как они выражались, «глотнуть кислорода».

Вокруг все зазеленело, солнце ярко светило, погода стояла великолепная. И сидеть взаперти в школе, даже в самой распрекрасной, было невыносимой пыткой.

Сдерживаемая в зимние месяцы энергия так и рвалась наружу, бурлила, мешая сосредоточиться.

В один из таких дней на последней перемене пронеслась весть: урок математики в шестом «А» будет вести практикантка по имени Зося. Ребята ее хорошо знали.

— Давайте сорвем урок. Целый час задачи решать — рехнуться можно!

— Пускай почитает нам, — сказала Ирена. — А если опять геометрия, площадь разных фигур определять, я не выдержу! Костик, пошевели мозгами, выдумай что-нибудь!

— Если б еще эти фигуры представляли из себя что-нибудь интересное, — говорила Эва, делая вид, что обращается к подругам. — Ну, например, голова с оттопыренными ушами… — Она быстро нагнулась, и предназначенный ей шарик из жеваной бумаги угодил в Казика Пионтковского.

— Ты! По шее захотел получить? — вскинулся Казик.

— Я не в тебя метил, а вон в ту, языкастую, — кивком показал Марцин на Эву.

— Не понимаю, чего тебе надо от меня? — спросила высокомерно Эва. — Или ты вообразил, что у тебя красивая голова? Лично я этого не нахожу… — и, понизив голос, прибавила: — Разве что уши…

— Марцин, не обращай на эту вредину внимания! — умоляли девочки. — Изобрети что-нибудь! Вся надежда на тебя! Тебе всегда приходят в голову гениальные идеи, — беззастенчиво льстили они.

Марцин лихорадочно перебирал в уме разные варианты: момент ответственный, надо действительно придумать что-то из ряда вон выходящее. Поддержать репутацию мыслящего человека. Недаром про него говорят: не голова, а компьютер. И нос этой противной Эвке не мешает утереть. Все время к нему с ушами пристает.

Тупо уставился он на стену, и вдруг на глаза ему попалось объявление, крупными буквами гласившее: «Роль наказания и поощрения в воспитании детей».

И его осенила гениальная идея.

Времени оставалось в обрез. Он едва успел переговорить с ребятами. Немек шепнул что-то девчонкам, и вот уже звонок.

В руках у практикантки был учебник математики для шестого класса. Значит, опасения были не напрасны: она собиралась использовать урок по назначению, то есть для решения задач.

— Можно вопрос? — раздался чей-то вежливый голос, когда практикантка листала учебник.

— Пожалуйста!

— Наша классная руководительница… Она к нам очень хорошо относится, и мы ее тоже очень любим, но вам больше доверяем… Вы ведь никому не скажете?

— Раз вы об этом просите, конечно, не скажу. Но пани Пусек тоже не сказала бы, если бы ее попросили. Ну так в чем дело?

— Может, и не сказала бы, — вмешалась Ирена, — но мы предпочитаем с вами.

— Очень приятно, что вы мне доверяете.

Практикантка была явно польщена.

— Нам хотелось бы поговорить об одном важном деле, — начал Костик. — Есть такой родительский университет, вы, конечно, знаете?

— Да, знаю.

— Там собираются родители?

— Да, слушают лекции, обмениваются мнениями, делятся опытом. Их знакомят с новыми достижениями в педагогике. Сейчас во всем наблюдается большой прогресс, в том числе и в методах воспитания. Теперь детей воспитывают иначе, чем во времена ваших бабушек…

— Вот об этом мы и хотели поговорить… Солянка, лучше ты скажи!

Марцин вскочил с места. Всегда немногословный, Костик и так превзошел сам себя. Начать предоставили ему, потому что он, как ни странно, был в школе на хорошем счету. Таким способом ребята рассчитывали усыпить бдительность практикантки и рассеять подозрения, если бы таковые возникли. Марцин предлагал выступить Немеку, это было бы еще лучше. Но Немек отказался от этой чести, пообещав принять участие в дискуссии.

— Вот в коридоре, — сказал Марцин, — объявление, что состоится лекция о роли поощрения и наказания в воспитании детей. И мы хотели бы высказать свое мнение по этому поводу.

— Вы? То есть как это? — растерялась практикантка.

— Да, мы, — подтвердил Марцин с достоинством. — Ведь наказывают и поощряют нас. Последнее, впрочем, бывает крайне редко. Так почему, хотели бы мы знать, если всюду применяют прогрессивные методы, наказывать нас родители продолжают по старинке?

— Ну вы скажете тоже! — улыбнулась практикантка. — В прежние времена отец приказывал сыну лечь на лавку и… Теперь это отошло в область предания.

— Как бы не так! — возразил Марцин.

— Все по-прежнему! Ничего не изменилось! — раздался хор возмущенных, укоризненных и обиженных голосов (во всяком случае, так показалось практикантке).

— Знаете ли вы, что одного нашего одноклассника отец привязывает к батарее (Костик, не дергай меня, нельзя об этом молчать!). На целый день. И отвязывает, только когда ему понадобится в одно место. А одну девочку родители запирают в темный чулан без окон (успокойся, Эва, фамилию я не буду называть!).

— А мне в наказание цепь велят чистить, — пробасил Бирюк. — Тяжеленную корабельную цепь. И вдобавок ржавую, как сто рыжих чертей! Иногда полметра вычистить, иногда метр. В зависимости от провинности. Взгляните на мои руки! — У Бирюка руки действительно были все в ссадинах и царапинах. — А отец еще приговаривает: «Эта цепь научит тебя терпению». У нас в подвале метров пятьдесят этой цепи, так что десять раз успеешь окачуриться, прежде чем…

— Дети! Послушайте меня, дети! — простерла руки практикантка, словно заклиная замолчать несчастных жертв родительской жестокости, не в силах выслушивать их дальнейшие признания.

— Меня на лестницу выставляют, когда по телевизору показывают что-нибудь неподходящее для детей, — пожаловался Чушка. — И уходить никуда не разрешают. Стоишь-стоишь иногда, сядешь на ступеньку и уснешь. Думаете, приятно?

— А Марцина как истязают? Своими глазами видел… Позвал его как-то гулять, а он выглянул в окно и говорит: «Не могу, меня приковали», — без зазрения совести врал Бирюк. — Поднялся я в квартиру и вижу — к ноге у него привязано пушечное ядро, — развел руками Бирюк, — вот такое! Кило двадцать пять весом, не меньше. С таким не погуляешь!

— А мне телевизор смотреть не разрешают… передачи по сельскому хозяйству смотри, говорят, пожалуйста, а на что мне они?

— А мне истощают организм, — мрачно заявил Собирайский. — Чуть что — двойка или замечание в дневнике — сразу без сахара оставляют. Кофе без сахара, чай без сахара, хлеб без сахара. Я, знаете, хлеб с маслом люблю сверху сахаром посыпать. Про конфеты, пирожные нечего и говорить! У меня тут, в середке, — ударил он себя кулаком в могучую грудь, — что-то не в порядке, жить без сахара не могу. Честное слово!

Там и сям раздавались отдельные жалобы: того не пускают в кино, тому денег не дают… Но по сравнению с уже сказанным все это были мелочи, пустяки. Переводя взгляд с одного лица на другое, практикантка потирала виски. Услышанное, видно, потрясло ее.

— Вы вот говорите, на скамье секли. И тут мало что изменилось. Правда, скамьи и гайдуков нет, но ремень-то всегда под рукой. Так что по сути все осталось по-прежнему!

— Моя мама, сколько я ей ни говорила, братьев за уши драла за малейшую провинность, — вмешалась Эва. — А так ведь можно на всю жизнь сделать их калеками. Вот в нашей школе учится один мальчик…