Эрвин Штриттматтер - Тинко Страница 22

Дедушка сам не свой. Он так стучит кулаком по подоконнику, что стекла дребезжат.

— Я тебе говорил! — кричит он. — Сперва яйца, теперь картошка, а под конец он простыню из-под тебя утащит!

— Кшш! Тихо ты! — Бабушка дергает ругающегося дедушку за рукав, словно расшалившегося ребенка, подмигивает мне и потихоньку оттаскивает деда от окна.

Хочет старик того или нет, но он вынужден сесть на диван: бабушка так таинственно ведет себя, что дедушку начинает разбирать любопытство.

Бабушка рассказывает все, что я ей говорил про нашего солдата и фрау Клари. Дедушкины замшелые брови медленно сдвигаются и так же медленно снова расползаются. Старик откусывает кусок жевательного табака и, покачивая головой, пускается в рассуждения.

Скажите пожалуйста! Оказывается, они ничего против фрау Клари не имеют! А про Стефани дедушка и бабушка и вовсе не говорят. Вот небось удивятся потом! «А где же наш Тинко?» — «Разве его нет здесь?» — «Я его уже два дня и две ночи не видел». — «Где же это мальчик наш? Внучек наш где?» — «Кукушка Стефани выбросила его из гнезда». — «Ах, какой ужас!»

Дедушка с бабушкой подробно обсуждают женитьбу.

— По мне, пусть таскает ей картошку. Все одно ее свиньям выкидывать. Тайком вот, окаянный, зачем?

— А ты разве не видел, как он ее нес? Где же это тайком-то? — спрашивает бабушка и лукаво щурит глаза. — Он ведь мог мешок отнести, когда совсем стемнеет. И мы бы ничего не знали. Ему что важно? Не спрашивать. Понял? Ну, упрямый он. А от кого упрямство? — И старушка быстро проводит маленькой, сухонькой ручкой по дедушкиным волосам.

— Кто это замуж собрался? Ты или фрау Клари? — говорит дедушка и грубо отталкивает бабушкину руку. — В балансе оно что получается? Молодые-то кости не трещат! А она — баба молодая. К тому же на стекольный завод бегает. Стало быть, деньжонки у нас заведутся. Да и в поле работа будет спориться!

Бабушка довольна. Она разглядывает свои сведенные подагрой пальцы. Они трещат.

Я хочу быть летучей мышью. Я бы тогда каждый вечер заглядывал в окошко к старикам Краске. И смотрел бы, как на моем месте сидит Стефани и уплетает яичницу. А меня бы никто не видел ни днем, ни ночью. И пусть все меня тогда ищут, пока не заболеют и не станут грустные-грустные. Только Стефани выйдет вечером во двор, я ей сразу же в волосы вцеплюсь. Прибежит фрау Клари с большими ножницами и — чик-чик! — отрежет Стефани ее косички. Голова у Стефани будет тогда как кочан капусты, изъеденный гусеницами. И в школу она такая пойдет. Это ей в наказанье!

Кто там стучит? «Заходите, заходите!» Дверь медленно открывается. В прошлом году наша дверь часто так открывалась. Кто же тогда заходил к нам на кухню? Это была фрау Клари. И теперь она пришла. Что это? Бабушка мышкой юркнула в комнату, сделала дедушке какие-то знаки, одернула скатерть, пододвинула стул. А дедушка осматривает фрау Клари, как он по воскресеньям после чистки осматривает нашего Дразнилу. Он так и порывается сказать фрау Клари: «Ну что, коза тонконогая?», но спохватывается и говорит только:

— Ну-ну, так это ты, стало быть?

Фрау Клари садится и с удивлением смотрит на суетящуюся бабушку. Дедушка возится со своей табакеркой. На фрау Клари ее цветастое летнее платье. Ноги у нее голые и совсем белые. Ну да, на стекольном заводе, где она работает, солнышко ведь не печет.

— Ты что, Тинко, смотришь на мои ноги? Белые, точно творог, да? — говорит фрау Клари и прячет ноги под стул.

Словно маленькие ласкающиеся котята, ее матерчатые туфельки поглаживают друг дружку. Фрау Клари сейчас совсем как молодая девушка. Все равно я люблю, когда она к нам приходит, хоть дома у нее и сидит эта кукушка Стефани!

— Вы на меня не сердитесь? Я так давно не заходила к вам.

Нет-нет, дедушка и бабушка совсем не сердятся на фрау Клари, ни чуточки.

— Напротив… Кх, кх! — Дедушка глупо улыбается.

Фрау Клари, бабушка и дедушка говорят о погоде. Пора дождю быть, а то как бы свекла не посохла. А вот для ржи дождь и не надобен вовсе… нет-нет, ей он ни к чему. Картошка хорошо поднялась.

Так, беседуя, дедушка подбирается к совершенно определенной картошке:

— Да-да, картошка уже цветет. Помяните мое слово, картошка нынче богато уродится. Не то что в прошлом году. Тяжелый год был — беда, да и только! Небось кое у кого в подполе уже давно пусто. А как у тебя? Есть еще картошка в подполе?

У фрау Клари, правда, нет подпола, но картошка еще есть.

— Гляди-ка! — И дедушка с бабушкой переглядываются.

Фрау Клари много шила для крестьян, те ей заплатили картошкой, вот и хватает пока. Она даже поделилась своей картошкой с другими переселенцами — Вурмами и Бограцки, теми, что живут в старой школе.

— Вот даже как? Кх, кх! — посмеивается дедушка.

— Эрнст, сыночек наш, — говорит бабушка, — дома-то вас не застанет. Он ведь к вам пошел. Да, да, так оно и бывает, сами понимаете…

— Ко мне? — удивляется фрау Клари. — Это вы его послали?

— Нет-нет, мы его не посылали. Как можно!

Дедушка поспешно убирает табакерку, будто он обжегся об нее. Бабушка поправляет платок на голове:

— Сами понимаете… Вроде в гости он к вам пошел. Ну, как оно бывает между молодыми людьми.

Фрау Клари не припоминает, чтобы наш солдат заходил к ней в гости. Она краснеет, брови у нее дергаются. Ну хорошо, ведь Стефани дома, она и передаст, что фрау Клари пошла к старикам Краске. Бабушка, ища помощи, смотрит на меня. А чем я могу ей помочь? Я же не видел, как фрау Клари и наш солдат возили крапиву на тележке. Это Фриц Кимпель видел.

Как бы там ни было, но и дедушка и бабушка сомневаются в том, что наш солдат никогда к фрау Клари не заходил. И уж вовсе они ей не верят, когда она тут же предлагает нам свою помощь на время жатвы: у нее скоро отпуск на заводе, и она хочет работать у нас, как прежде.

— Скажи пожалуйста! — восклицает бабушка, уперев руки в бока. — Так ни с того ни с сего нам помогать вздумали? И что только нынче молодым людям в голову не взбредет!

А дедушка наш доволен.

— Вы теперь можете у нас работать, как своя, — замечает он.

Фрау Клари снова краснеет. Она встает и торопливо начинает прощаться:

— Так я, значит, приду, если вы не против?

— Совсем не против, нет-нет! Кх, кх! — хихикает дедушка и хлопает себя по ляжкам.

Куда же это тогда наш солдат картошку отнес?

Давно не было дождя. Свекла опустила листики. Когда идешь по картофельному полю, поднимается пыль. Трава по краям дороги пожелтела. Фуры вместе с лошадьми скрываются в тучах пыли, колеса скрипят. Лошади то и дело пофыркивают: они устали. Удары копыт звучат глухо, словно по муке.

Дедушка плачется: «Слюна во рту и та высыхает!» У бабушки кожа на лице и руках стала совсем как пергаментная бумага. Наш солдат еще поутру, до того как мы, вспотевшие и уже усталые, вылезли из постелей, отвез на свекольное поле бочку воды. Но дедушка все равно недоволен. «Дразнила уже устал, — говорит он, снова запрягая мерина. — И все из-за квашеной капусты, черт бы ее побрал!» Но эти замечания дедушка делает тихо: он остерегается разозлить нашего солдата — скоро жатва, и солдат ему до зарезу нужен!

А наш солдат спас не только свеклу, но и капусту, потому что белокочанная, кудрявая, красная и цветная капуста посажена у нас между рядами свеклы.

— Уроки приготовил? — спрашивает меня солдат.

— Нам не задали. Жарко чересчур, — вру я ему в ответ.

— Да, это он прав… Хочешь гусениц собирать с капусты? Десять пфеннигов за каждые сто штук.

— Это мне раз плюнуть!

И я собираю гусениц. Ладони у меня зеленые от гусеничного сока. Вечером я сижу и отсчитываю гусениц нашему солдату. Вместе со мной их отсчитывают наши куры. Они дерутся и готовы друг друга заклевать из-за каждой брошенной им гусеницы. Наш солдат дает мне тридцать пфеннигов.

На следующий день он меня опять спрашивает про домашнее задание.

— Все еще слишком жарко, — снова вру я ему.

— Странно… Когда ж вы тогда учитесь? — говорит он задумчиво.

На третий день он меня опять спрашивает. Чтобы он ничего не заподозрил, я говорю ему, что мне теперь надо делать уроки.

— Сделай, а потом ступай гусениц собирать.

До чего ловко у меня все это получилось! Я бегу в комнату и ловлю там мух. На самом-то деле мне надо было написать, что́ я знаю про какую-то французскую революцию. «Передрались они там все — и готово дело. Чего еще писать!» — сказал Фриц Кимпель, когда мы с ним шли домой. Не буду я ничего писать. Даты я все равно не могу запомнить. Лучше я еще и на кухне всех мух переловлю. Вон у меня сколько их в тазу плавает — наверняка больше ста штук. Поглядишь — и не скажешь, что мухи: похоже на суп из черники. А наш солдат небось думает, что я уроки делаю.

— Да, да, так оно и бывает… — говорит он задумчиво. — Надо уметь договариваться. Тогда все можно уладить. О трудных вопросах надо всегда говорить начистоту. Ты ведь у нас паренек понятливый, Тинко? — И похлопывает меня по плечу.