Худайберды Тухтабаев - Свет в заброшенном доме Страница 22

Щёголь не засмеялся, даже не улыбнулся. Огляделся по сторонам, собрался вставать, но я поспешно начал другой анекдот, не давая ему уйти:

– Совершил как-то афанди преступление, падишах велел его повесить. Перед повешением у Ходжи спросили, какое у него последнее желание, обещали выполнить. «Повесьте меня через живот», – попросил афанди. Палачи удивились, спрашивают, почему через живот. Мол, шея не любит щекотки, отвечает Ходжа.

– И это всё? – встал щёголь с места, взяв газету.

– А денег не дадите? – пошёл я за ним.

– Каких ещё денег?

– Вы же обещали…

– Ах, вот как! На! – И щёголь бросил к моим ногам пятикопеечную монету. Пять копеек! А одна дыня стоит самое меньшее десять рублей! Чтобы купить одну дыньку, нужно собрать ещё двести таких потёртых монет… Что он мне подал, когда у самого карманы полны денег? Не нуждаюсь я в твоей подачке, понял, умру – не возьму!..

Я еле сдерживался, чтоб не разрыдаться. Поднял с земли медяк и изо всей силы швырнул его вслед за щёголем, и – надо же! – пятак звезданул его по уху!

– Держи шпану! – заорал щёголь, но меня уже и след простыл.

Не сажайте меня, дяденька!

Избавившись от погони, я пошёл в овощной рынок. Как угодно, а я должен раздобыть дыню или несколько кистей винограда, сестрёнки мои, наверно, стоят возле красных ворот, глядя на дорогу, ждут, когда я покажусь. Умру, но раздобуду, это уж точно. Что я, так уж и стану вором, если стащу одну несчастную дыньку? Как вспомню бедняжку Рабию, прямо сердце разрывается… Увидев дыню, знаю, она скажет: «Это мне?» Потом я протяну ей виноград. «И это мне?» – спросит моя маленькая. Глядя на её радость, и Зулейхе станет легче, она поймёт, что не одна на свете, что у неё есть брат, который заботится о них.

Базар до краёв переполнен дынями и арбузами, разными фруктами. Чувствуется конец дня – торговля в самом разгаре.

Я бродил по дынному ряду, не зная, что предпринять, как вдруг услышал крики:

– Держи, держи вора!

Мимо меня пронеслись два паренька, прижимая к груди по дыне. Пожилая женщина, торгующая дынями, не решалась оставить свой товар, чтоб преследовать похитителей, и потому с места взывала истошным криком:

– Ах, мусульмане, хватайте же их, мусульмане, хватайте!

Поскольку мусульмане не спешили кого-либо хватать, да и не знали вроде, кого именно, женщина приподняла подол и припустилась за ворами. Большая куча дынь осталась без присмотра. Она манила меня, призывала к себе: бери сколько хочешь, какую хочешь. Взять или не взять? Я решился, схватил одну, но дыня эта показалась мне большой раскалённой головнёй – я швырнул её обратно в кучу. Но почему я, дурак, убегаю? Я же не взял ничего!

За мучным рядом я остановился, перевёл дух. С чего бы это, дрожу весь, точно из ледяной воды вылез. Вот-вот брызнут слёзы. Нет, нельзя так распускаться. Ведь ничего страшного не случилось… вот скоро вернётся отец, мы дадим нищим подаяние, искупим свой грех…

Базар переполнен спелыми-преспелыми виноградом, персиками, яблоками, сливами.

– Тётенька, – обратился я к женщине в парандже, – дайте гроздь винограду.

Женщина взглянула на меня, потом на ведро, полное винограда, оторвала кисточку, протянула мне. На кисточке было три виноградины. Представляете, три виноградины! Да ещё какие? Раздавленные, расплющенные! На кой мне такие сдались?..

– Я у вас просил гроздь, а не кисточку, поняли? – обозлился я почему-то, швырнул кисточку в ведро.

– О-о, да мы, оказывается, ещё с претензиями?! – воскликнула женщина, поближе придвинула к себе ведро, что-то прошептала на ухо соседке. Та испуганно ощупала свои карманы, оглянулась по сторонам…

Чуть поодаль торговали глубокий старец и паренёк старше меня года на два. Паренёк возился с весами. «Возьму у старика, – решил я, – пока он очухается, заковыляет за мной, я буду далеко». А вот и подходящий момент: старик отвернулся, высматривая, куда бы выплюнуть насвай[42]. Я подхватил ведро – оно было лёгкое, старик, видать, почти весь виноград распродал – рванул куда глаза глядят. Лечу, перепрыгивая через какие-то мешки, корзины, огибаю людей, раскинувших руки, чтобы поймать меня. За теми пацанами, что своровали дыню, никто не гнался, а за мной в погоню бросился вроде весь базар.

– Держи вора!

– Хватай шпану!

Куда бежать, где спрятаться? И слева, и справа, и сзади, и спереди – кругом люди. Я кинулся назад, сбил с ног того паренька, соседа старца, по пятам преследовавшего меня. Я запыхался, сердце готово выскочить из груди. Может, бросить ведро? Нет, ни за что!

Чуррр! – заверещал милицейский свисток. Я оглянулся, чтобы определить, откуда свистят, но тут чья-то могучая рука взяла меня за шиворот… Я очутился перед высоким худощавым милиционером с крупным удлинённым лицом.

– Проклятый, не мог попросить по-хорошему, коли винограду захотел?! – воскликнул старик, бросая под язык насвай. – Я б тебе и так дал.

Старик сунул мне в руку гроздь битого винограда, собрался уходить, подхватив ведро, но его остановил милиционер.

– Стойте, не уходите. Вы должны подписать акт.

Милиционер заставил меня взять ведро и, держа за плечо, точно беркут зайчонка, повёл в свою контору. Мы вошли в маленькую комнатку, единственное окошко которой было забрано решёткой. Милиционер что-то начеркал на листке бумаги, дал подписать старцу и тому пареньку, которого я сбил с ног. Уходя, старик обратился к милиционеру:

– Отпустите вы бедного мальчика, сынок. Он больше не будет.

– Дело не в винограде, – хмуро ответил милиционер. – Правительство дало приказ переловить всех таких вот беспризорников.

Только теперь я заметил, что в уголке забились ещё два пацана. Один был босой, короткие штаны превратились в лохмотья, лицо такое грязное, словно от самого рождения хозяина не знало воды. На голове блином сидела огромная, видно отцовская, полосатая кепка с длинным козырьком. Другой мальчик спал, сидя на полу, положив голову на колени. Не узнать, узбек ли, русский, разросшиеся рыжие волосы закрыли лицо.

– Как тебя зовут? – спросил милиционер.

– Арифджан.

– Прозвище имеешь?

– Да, Многодетный.

– Зафар! – повернулся милиционер в угол. Мальчик в кепке с готовностью вскочил на ноги. – Ты этого знаешь?

Зафар пристально всмотрелся в меня.

– Да, – кивнул головой.

– Знаешь, из чьей он шайки?

– Знаю, – шагнул в мою сторону Зафар. – Он из шайки Сороки. Фруктами промышляют. По карманам лазить трусят, драться не умеют. Щенки, одним словом.

Милиционер поглядел на меня, потом на Зафара.

– Хочешь попить? – подошёл к окну, зачерпнул кружкой без ручки воды из ведра, стоявшего на подоконнике.

– Хочу, – сказал я, хотя не до воды было мне.

Когда я напился, милиционер вернулся на место, опять принялся писать:

– Родители есть?

– Нет. Отец на фронте. На 2-м Украинском.

– А мать?

– Погибла.

– Один, значит?

Сказать, что есть у меня сестрёнки? Тогда ведь милиционер может пойти к ним и рассказать о том, что я сотворил. Ославлюсь как вор перед своими младшенькими, которых мне было поручено беречь как зеницу ока.

– Нет, – сказал я, – никого у меня нет. Был братишка, Султан Мирзаев, так он без вести пропал. Он вам не встречался? – О Султане я мог спрашивать, потому что, найдись Султан, его таким поступком не удивишь.

– Нет, не встречался, – ответил милиционер, подумав.

– Он потерялся. Пятнадцать дней уже. Дядя, я вас очень прошу, отпустите меня. Я должен его найти. С ним мы и остались вдвоём на всём белом свете. А украл я всего один раз. Вот это самое ведро с виноградом. Глядите, уже темнеет, отпустите меня, пока не поздно. А то я заблужусь. Я ведь приезжий. Если хотите, могу анекдот рассказать.

– Анекдот, говоришь? Ну-ка послушаем… – Милиционер перестал писать, уставился на меня.

– Однажды сосед говорит Ходже Насреддину: «Всё ли у вас в порядке, а то утром слышал, будто что-то упало с грохотом». – «Это мой халат упал», – отвечает афанди. «Но разве может халат упасть с таким грохотом?» – удивился сосед. «Так в халате был я сам», – ответил Ходжа Насреддин.

– Ха-ха-ха! – засмеялся милиционер. – Чудак он, твой Насреддин.

– Хотите ещё? – обрадовался я.

– Ну-ка, ну-ка? – подвинулся со стулом вместе ко мне милиционер.

– Как-то собираясь на базар, афанди всё высчитывал, что он там купит да сколько. «Нельзя так, – говорит ему жена, – добавляйте: «Если бог даст», а то не повезёт». – «Даст бог или не даст – всё равно куплю», – заявил Насреддин. Вот пришёл он на базар, а у него денежки-то тю-тю, стащили. Вернулся Ходжа домой ни с чем, стучится в дверь. Жена кричит: «Кто там?» – «Бог даст, твой муж», – отвечает Насреддин.

Странно, на сей раз милиционер даже не улыбнулся. Наоборот, по лицу его пробежали чёрные тени. Тяжело подошёл ко мне, поднял мою голову за подбородок ладонью широкой, как лезвие кетменя моего отца, и проговорил печально: