Владимир Киселев - Любовь и картошка Страница 23

Сережа не ошибся. Они с Олегом и Ромасем устроили наблюдательный пост недалеко от усадьбы председателя. Не прошло и часа, как Вася выехал из усадьбы на велосипеде. К багажнику была привязана лопата. Они отправились за ним скрытно. Пешком. На расстоянии.

Из боковой улицы во главе стада появился огромный черный бык Ганнибал. Увидев Васю на велосипеде, он наклонил голову к земле, заревел и с неожиданной легкостью пустился за велосипедистом. Вася оглянулся и закрутил педали так, что спицы замелькали, как пропеллер самолета.

Ганнибал, отогнав велосипедиста, остановился, поджидая стадо.

— Нашего Ганнибала, — рассудительно сказал Сережа,— надо пускать на велосипедные гонки. Большие рекорды появятся.

— Эй, хлопцы,— послышался голос из-за плетня.— А идите-ка сюда.

Ребята остановились. Их звала маленькая, сухонькая старушка Марта Пидопличко.

— А куда это вы собрались?

— Да так, погулять...— замялся Сережа.

— А зайдите-ка сюда. Я вам дам по яблочку. Такие яблочки уродились... Каждое даже светится.

— Спасибо.

Ребята вошли в калитку.

Старая Марта вынула из корзины, которая стояла рядом с плетнем, шесть крупных кремовых яблок и дала каждому по паре:

— Ешьте на здоровье.

«Что ж это она,— с досадой подумал Сережа,— дежурит тут возле плетня со своими яблоками?» Он спешил. За Васей. Но не подойти, если звала старая Марта, никто в селе не решился бы.

— Спасибо.

— А уроки вы сделали?

— Сделали,— ответил Олег.

— Тогда гуляйте.

Черные веселые глаза старой Марты смотрели из-под надвинутого на лоб белого платочка на ребят так доброжелательно и внимательно, словно она знала о всех их прошлых шалостях и ошибках и о всех будущих, но не сердилась на них за это, а любила их еще больше.

У старой Марты Пидопличко был муж и четверо сыновей. Один другого краше. До войны. Все они погибли на войне. Пали в боях за Родину. За ее честь и независимость. И осталась она одна. Все эти годы прожила одна. Но не ожесточилась. Не стала равнодушной. Не утратила интереса к жизни. К людям. И всегда пела. Лучше всех. У нее и научилась петь народные украинские песни Елизавета Дмитрук.

Однажды в село Бульбы приехал известный московский композитор. В багажнике его автомашины стояли в ряд, как чемоданы, магнитофоны. От Елизаветы Дмитрук он слышал, что в селе Бульбы больше всех знает песен старая Марта Пидопличко и что поет она лучше веех.

Композитор преподнес старой Марте свежий «Пражский» торт, сказал, что в жизни не ел такого вкусного борща, как тот, которым накормила его Марта, а затем попросил ее спеть самую любимую песню.

— «На вгороді верба рясна»,— сказала Марта.— Знаете такую?

Марта спела, а композитор записал «На вгороді верба рясна» на магнитную пленку. Затем он проиграл на магнитофоне записанное. Люди не узнают своего голоса, если он записан на пленку. Не узнала себя и старая Марта. Она даже похвалила неизвестную певицу.

— Славно поет.

— Если б вы услышали, что так поют,— спросил композитор,— и захотели бы подпеть?.. Что бы вы делали?

— Я бы вторила.

— А попробуйте.

В этот раз, вторя, старая Марта пела совсем по-другому. Получился дуэт.

— А если бы двое пели и вы подпевали?

У композитора на пленках собралось сначала трио, потом квартет, квинтет, секстет и септет Март Пидопличко. После семи она сказала, что тут уже подпевать не нужно, а следует петь, как все.

Замечательный, на редкость гармоничный хор, составленный из одной Марты Пидопличко, исполнивший старую украинскую песню «На вгороді верба рясна», фирма «Мелодия» переписала на пластинки, заключила в цветные конверты с портретом Марты и фотографией вербы на ее дворе, и разошлись эти конверты по свету, зазвучала песня по радио. Пела старая Марта Пидопличко, отдавшая Родине больше, чем может отдать человек.

Будь вовеки благословенна святая украинская земля! С твоими морями пшеницы, темной зеленью картофельных полей и бескрайними лугами. С густыми твоими лесами и медленными чистыми реками. С певучим твоим языком, на котором говорят и поют песни, краше которых нет ничего на свете, твои добрые и задумчивые люди. Очень добрые и очень терпеливые люди.

За селом на лугу, между кустами ольхи и лещины, стоял огромный старый дуб. Он был окружен низкой оградой из металлических прутьев. В землю перед оградой был врыт столбик с табличкой: «Памятник природы районного значения. 500-летний дуб. Охраняется государством».

Вася вытащил из кармана компас, положил его на землю, стал на четвереньки и вбил в землю колышек. К колышку он привязал шпагат, отсчитал семнадцать шагов, вбил другой колышек, натянул шпагат, еще раз пересчитал шаги и принялся рыть яму. Лопата так и мелькала у него в руках. Вскоре он углубился в землю чуть ли не по колено.

Сережа, Олег и Ромась наблюдали за ним из кустов лещины и получали большое удовольствие от своих наблюдений.

— Серег,— шепотом спросил Ромась,— когда он насквозь прокопает, он в Америку выйдет или куда?

— Не знаю, как «насквозь»,— заметил Олег,— но до воды он при таком темпе докопается. Нужно будет потом края камнем обложить. Хороший колодец получится.

Сережа посмотрел на дуб, от которого Вася отсчитал семнадцать шагов.

— Сколько лет этому дубу, на табличке указано,— обратился он к Ромасю.— А высоты там нет. Знаешь, как измерить высоту дуба?

— Знаю,— самоуверенно ответил Ромась.— Забраться на верхушку, спустить вниз веревку, а потом веревку измерить.

— А если не забираться на дуб?

— Тоже можно. Связать три или четыре удилища и достать ими до верхушки.

— А если не связывать удилищ?

— Тогда не знаю...

— Очень просто,— стал объяснять Сережа.— Нужно возле дуба воткнуть палку. Потом измерить, какой длины будет тень от этой палки. И измерить, какой длины будет тень от дуба. Теперь, если мы знаем, какой длины палка, так узнаем, какой высоты дуб. Потому что дуб во столько раз выше палки, во сколько раз тень от него больше тени от палки. Сечешь?

— А если вечером? — спросил Ромась.— Когда нет тени ни от дуба, ни от палки?..

Вася по-прежнему взмахивал лопатой так часто, словно за ним все еще гнался Ганнибал и он собирался спрятаться от быка под землю. Рядом с ямой росла горка земли. Но вдруг Вася отбросил лопату, склонился над ямой и вытащил из нее небольшой кувшин, облепленный землей. Сережа первым бросился из кустов прямо к Васе. За ним Ромась и Олег.

— Что это? — спросил потрясенный Сережа.— Неужто в самом деле клад?

— Ясно! — торжествовал Вася.— А ты спрашивал, что такое «сокров».

Вася встряхнул глиняный кувшин, горло которого было заткнуто полусгнившей деревяшкой. В кувшине что-то звякнуло. Он вынул затычку, перевернул кувшин, и на траву посыпались монеты.

— Деньги?

Сережа был ошеломлен. Ведь он сам все это придумал. Он сам на «пергаменте» из Васиного мяча написал эти семнадцать шагов от дуба и этот «сокров». И вот Вася, которого он собирался разыграть, нашел на этом месте настоящий клад. Кто же кого тут разыгрывал?

Вася потер пальцами одну монету, потом другую.

— Это ведь медь,— сказал он несколько разочарованно.— Копейки. Пошли,— вдруг предложил Вася, снова собирая монеты в кувшин.— К Платону Иннокентьевичу.

— Подожди, — нерешительно возразил Сережа.

— Пошли, пошли,— настаивал Вася.— Хоть золота или серебра тут нет, но, может, это все равно большое историческое открытие.

Платон Иннокентьевич выхватил из-за кушака оба своих пистолета и выстрелил вверх. Так он выражал высшую степень удовольствия.

— Клад,— подтвердил он.— Самый настоящий клад.

Он внимательно осмотрел кувшин, затем деревянную затычку, расстелил на земле плащ и высыпал на него монеты из кувшина.

— А почему вы избрали старый дуб для поисков клада? — с интересом спросил он.

— Так мы же с документом,— ответил Вася.— Древним. На пергаменте. Сережка нашел в старой Библии.

И Вася подал свой «древний пергамент» Платону Иннокентьевичу.

Платон Иннокентьевич прочел надпись, улыбнулся и подмигнул Сереже единственным своим глазом.

— Такие документы в истории уже встречались, — сказал он удовлетворенно.— Заверенные печатью и с точной датой. Сто лет до рождества Христова.

— А откуда они знали, что через сто лет будет это самое рождество? — удивился Вася.

— Вот это-то как раз и непонятно,— уклонился от прямого ответа Платон Иннокентьевич.

— Платон Иннокентьевич, а что нам делать с этими монетами? — поспешил спросить Сережа.

— Сейчас решим,— снова принялся рассматривать одну за другой монеты археолог. —1842, 1835, 1849... Пусть это будет вкладом в ваш школьный музей.

— А вам это не нужно? — спросил Вася.

— Нет. Нам не нужно. И Сережин пергамент школьному музею не нужен. Хоть документ это интересный, крепкий. Из такого хоть мячи делай.