Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева Страница 24

Тогда я пустил в него бутылкой, и мы вместе с ребятами выскочили вон.

Даже руки дрожат от усталости — до того приходится спешить с зачетами. Из-за всех зимних историй у меня запущены все предметы, а ведь лето на носу: если не сдать теперь, то и погулять летом как следует не удастся. Да еще говорят, что будет летняя школа. Я думал раньше, что эта летняя школа только для первой ступени, а для второй отменена, а теперь оказывается, что и нам ее нагрузили. Значит, опять начнутся экскурсии. Сережка Блинов говорит, что во время летней школы должно обнаружиться полное несоответствие шкрабов: еще зимой-то, по его мнению, шкрабы кое-как справлялись, а летом обязательно засыплются.

У меня новый товарищ — Юшка Громов. Он и раньше был в школе, и даже в нашей группе, но я с ним не очень водился. Он очень веселый парень и не любит задумываться над вопросами. Я ему кое-что раскрыл про себя, — например, рассказал про капустники, но он говорит, что все это — начхать на ветер, и надо как можно скорей забыть про все это дело.

В школе началось очень странное явление. Вчера я проходил мимо математической и вдруг слышу страшный хохот… Я сейчас же вбежал туда и вижу: сидят друг против друга Нинка Фрадкина и Стаська Велепольская, обе из четвертой группы, и — хохочут. Мне самому смешно стало, и я их спрашиваю:

— Вы чего?

А сам хохочу. Они еще пуще, и вдруг я заметил, что у Стаськи в горле что-то булькает. Потом бульканье перешло в хрипенье, и мне стало жутко. Я скорей за дежурным шкрабом, — это был Алмакфиш, — мы с ним прибежали, а девчата так и закатываются рыданиями. Алмакфиш сказал, что это — истерика, я сбегал за водой и полотенцем, и обеих девчат уняли. Ребята меня спрашивали потом, не желаю ли я заняться их излечить, все равно как зимой Зою Травникову, но я ответил, что теперь это не мое дело и пусть теперешние учкомы следят.

А у меня и без того дела много. Еще месяц тому назад нашу школу губернское ОНО привлекло для борьбы с беспризорностью в специально-правовую охрану несовершеннолетних (СПОН); ввиду истории с Алешкой Чикиным, когда он украл шесть лимардов, а я потом видел его в разваленном подвале, школа выбрала для сношений со СПОНом меня. Вот теперь я и хожу в СПОН. Приходится иметь много дела с беспризорниками, и почти все без толку. Говорят, что после трех месяцев работы с ними взрослые попадают в нервные санатории. А по-моему, надо так: организовать отряды из таких же ребят, как я, вступать на каждом перекрестке с беспризорниками в драку, устраивать стенки, а после стенок раскуривать с ними цигарки и пить водку, — так они охотней вступят в знакомство, а там уж и грамота пойдет. Или рассказывать сказки, как Ванька Петухов. И тогда никаких нервных санаториев не нужно будет. Тут только одно возражение, что времени много пойдет и некогда будет нашим ребятам учиться. Я рассказал этот проект секретарю СПОНа, а она только смеется. Смеяться нечего, нужно было бы обсудить. Когда надо мной смеются, терпеть не могу. Во всяком случае, ихний способ тоже никуда не годится, и я, должно быть, в СПОНе работать больше не стану.

У Алешки Чикина задавил отца грузовик комхоза, и Зин-Пална взяла Алешку к себе на воспитание. Вся школа считает, что это она сделала очень хорошо, только Сережка Блинов утверждает, что это она из тщеславия.

По поводу истерики девчат было собрание учкома, на которое меня позвали как свидетеля. Тут же были и «милиционеры». «Милиция» введена в школе уже с месяц — для того, чтобы снять с учкома административные обязанности. «Милиционеров» полагается двое, они бродят по всей школе — аккурат как французские полицейские в кино: вид, по крайней мере, такой же дурацкий. Я рассказал, как было дело, и ушел. Они, кажется, так ничего и не решили.

На текстильную фабрику, к ячейке которой мы приписаны, мы несколько раз ходили в экскурсию. В остальном ячейка и наша фракция комсомола почти никак не влияют на школьную жизнь, и это, по-моему, плохо.

В аудитории произошла страшная драка, и Володьке Шмерцу разбили в кровь всю физику; Володьку так часто бьют, что мы его прозвали «Два Небитых»; и, конечно, «милиционеры» ничего не могли поделать с ребятами, так что пришлось звать дежурного шкраба.

На общем собрании разбирался новый проект самоуправления. По этому проекту предполагается, что учкомы будут избираться на три месяца, а не на месяц, как прежде, и это для того, чтобы учкомы больше могли войти в курс дела, а то — не успеет привыкнуть, и сейчас же сменяется. Сережка Блинов привел, что, во-первых, чем дольше учком, тем больше он заедается властью, а во-вторых — все равно: на сколько ни избирай учком, подчиненный шкрабам, хотя бы на год, все равно — толку не будет, потому что такой учком никогда не будет пользоваться никаким авторитетом. На это Зин-Пална сказала:

— Я вижу, что Блинов опять принимается за старое. Неужели он хочет, чтобы школа опять разделилась на две партии, и это перед самым окончанием занятий и в наиболее ответственный момент сдачи общих зачетов? Я думаю, что это просто на него действует весна.

Сережка ответил на это, что весна тут ни при чем и что он просто хотел выразить свое мнение. Но так как все страшно нервничали — разозлился и Сережка и повысил голос. На это внезапно Алмакфиш закричал, что Блинову давно место не в школе, а в вузе, и произошел скандал. Зин-Пална своей властью закрыла собрание.

Сережка обещал после этого в коридоре, что он всем шкрабам покажет, и покажет из принципа, что он — революционер прежде всего, потом — школьник и все остальное.

Вышел «Икс» с такой статейкой:

Посадила Зава репку, сорта «Самоуправление». Выросла большая-пребольшая. Ухватилась Зава за репку — тянет-потянет, вытянуть не может.

Позвала Зава на помощь Учкома. Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Подумал Учком и позвал Хозкома. Хозком за Учкома, Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвали Санкома. Санком за Хозкома, Хозком за Учкома, Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Позвал Санком, Шкрабиловку. Шкрабиловка за Санкома, Санком за Хозкома, Хозком за Учкома, Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Не выдержала Шкрабиловка, заорала благим матом:

— Ми-ли-ци-о-нер!

А Милиционер — тут как тут, исправный. Милиционер за Шкрабиловку, Шкрабиловка за Санкома, Санком за Хозкома, Хозком за Учкома, Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Милиционер позвал на помощь Трехмесячный проект. Проект за Милиционера, Милиционер за Шкрабиловку, Шкрабиловка за Санком, Санком за Хозкома, Хозком за Учкома, Учком за Заву, Зава за репку — тянут-потянут, вытянуть не могут.

Стоят, обливаются потом, а репка все в земле торчит.

— Черт их знает, когда они вытащат репку? — спросил кто-то из зрителей.

По мнению «Икса» — никогда.

Сейчас же около стены, где висел «Икс», образовался митинг, Сережка Блинов держал горячую речь, и все согласились с ним, что, конечно, на кой такое самоуправление, которое ничего сделать не может. И что, в общем, лучше совсем отказаться от самоуправления. Но тут же постановили отложить дело до окончания зачетов, а пока — молчать.

Потом еще Сережка говорил, что так как наши шкрабы не соответствуют своему назначению, то их нужно сменить, и что только тогда школа вступит на революционный путь, будет всем нам легче жить и учиться. Многие с этим не согласны. Я, например, на опыте убедился, что Зин-Пална и Никпетож вполне соответствуют своему назначению. Конечно, против Елникитки и отчасти Алмакфиша я кое-что имею, но все же и они приносят иногда пользу. Но Сережка говорит, что если против всех предпринимать, так уж против всех.

После этого мы с Никпетожем долго ходили по гимнастической и рассуждали. Никпетож сам меня позвал. Между прочим, он меня спросил, почему я больше не дружу с Сильвой. Я объяснил ему, что это после истории с Линой. Сильва меня в чем-то подозревает, а я виноват только в том, что ходил на капустники. Потом, она говорит, что у меня не комсомольская идеология.

— Да, хорошая девочка — Сильфида Дубинина, — говорит Никпетож и вздохнул.

— Хорошая-то она хорошая, только злючка, — ответил я. — А по-вашему, в чем ее хорошесть?

— Она строго относится к себе и другим, но зато если уж привяжется, так вся без остатка… А как, по-вашему, Рябцев, счастливый я человек или нет? — ни с того ни с сего спросил Никпетож.

— Конечно, счастливый.

— Плохая же у вас наблюдательность, Рябцев.

— Да видите, Николай Петрович, — сказал я. — По-моему, тот человек несчастливый, который совершенно одинок и которому, чтобы забыть о своем одиночестве, приходится пускаться в общественную работу. Потом, тот несчастлив, которому посоветоваться не с кем.