Евгения Яхнина - Шарло Бантар Страница 24

Бой начался бомбардировкой версальских позиций у Нейи, длившейся до самой ночи. После этого были спущены мосты через крепостной ров, и батальон Национальной гвардии под личным командованием Домбровского бросился на неприятеля в штыки и обратил его в бегство. Подоспевшие резервные батальоны отбросили версальцев дальше и, преследуя их, гнали до полуночи.

Наутро Домбровский с двумя батальонами из Монмартра напал на версальцев уже в другом пункте — в Аньере. Успешно вытеснив их оттуда, он овладел пушками, железной дорогой, блиндированными вагонами и открыл фланговый артиллерийский огонь по Курбевуа и мосту Нейи. Другой отряд, под командой Жаклара[46] и Теофиля Домбровского — брата генерала, с боем захватил замок Бэкон.

В боях с врагами Домбровский проявлял беспримерное мужество и храбрость. Генерал считал, что спасение Парижа в переходе от обороны к нападению. Но тщетно добивался он у правительства Коммуны изменения военной тактики. Коммуна оставалась глуха к его настояниям и ничего не делала, чтобы упорядочить руководство обороной Парижа и устранить безначалие, царившее в военном ведомстве. Тактика Домбровского встревожила версальское правительство. Тьеровские агенты в Париже тайно предприняли яростную атаку против генерала Коммуны. Злостные слухи, фальшивые документы широко распространялись повсюду с целью набросить тень на славное имя Домбровского.

Ничто не могло поколебать стойкость этого мужественного революционера, но происки тайных врагов всё же многого достигли: они помогли противникам Домбровского в военном министерстве опорочить его наступательные планы.

В этот день, объезжая бастионы крепостной стены, Домбровский особенно остро ощутил, как пагубна тактика военного министерства.

Он снова поднялся на самое высокое место крепостного вала и пристально смотрел туда, где должен был появиться неприятель. Военный опыт подсказывал генералу разгадку, почему противник ослабил вдруг наступательные операции.

— Несомненно, это затишье перед бурей, — сказал он, спустившись к Монтерре. — Зверь готовится к решительному прыжку. Пусть же он станет для него смертельным!

И Домбровский поскакал галопом к воротам Ла-Мюэтт. Здесь, в центре западного участка обороны Парижа, помещался его полевой штаб.

Укреплённый район тянулся более чем на десять километров — от предместья Монмартра до самой Сены, в предместье Отей.

Именно сюда был направлен главный удар наступающего врага. Три корпуса версальских войск — около восьмидесяти тысяч солдат — было брошено против этого участка. Триста орудий поддерживали наступающих. Таким образом, здесь против каждого километра фронта неприятель располагал наступательной силой в восемь тысяч бойцов и тридцать полевых орудий.

Что было в распоряжении коммунаров? Чем они могли ответить?

В день, когда ожидался решительный, всеобщий штурм, у Домбровского было не более восьми тысяч бойцов, и те заметно убывали во время непрерывных упорных боёв. Незначительные подкрепления, поступавшие на внешние оборонительные бастионы, не могли покрыть потери. Таким образом, силы версальцев превосходили оборону в десять, а на отдельных участках даже в пятнадцать раз.

Сегодня и в Ла-Мюэтт наступила неожиданная тишина. Неприятельская артиллерия молчала. В штабе Домбровского было также сравнительно спокойно. Офицеры сидели за столами, что-то писали и подсчитывали.

Среди посетителей, ожидавших командующего, была Елизавета Дмитриева. Женский батальон послал её добиться у генерала отмены приказа о направлении женщин на рытьё рвов. Они не хотели менять ружьё на лопату.

Елизавета была одной из самых энергичных, предприимчивых и смелых русских женщин, ставших в ряды парижских коммунаров. Участница I Интернационала, она понимала, что, сражаясь на французских баррикадах, она борется в то же время и за освобождение своей: родины — России, где ещё не наступил час восстания.

В первом написанном ею воззвании к женщинам Парижа она говорила им:

«Настал решительный час! Надо покончить со старым миром. Мы хотим быть свободными! И не одна Франция теперь поднимается. Глаза всех народов направлены на Париж. Они ждут нашей победы, чтобы, в свою очередь, освободиться…»

Елизавета была талантливым организатором и пламенным оратором. Она хорошо владела пером и с одинаковой ловкостью держала шаспо и перевязывала раны.

Во время осады Парижа она основала Женский союз защиты Парижа и помощи раненым, а во время Коммуны состояла постоянной корреспонденткой Генерального совета I Интернационала и принимала горячее участие в создании женских клубов.

Природа не пожалела для неё даров: наделив её разносторонними способностями, она наградила её и замечательной внешностью. Нельзя было не обратить внимание на её чудесные, сверкающие чёрные глаза, мягкие, красивые, тёмные кудри и тонкие черты выразительного лица. В ожидании Домбровского Елизавета нетерпеливо ходила большими шагами взад и вперёд по просторной приёмной.

Адъютант генерала подсчитывал оставшиеся запасы боевого снаряжения, прикидывая, как его распределить по укреплённым районам. Взглянув на Дмитриеву, он отложил в сторону перо, встал и подошёл к ней.

— Вы надеялись на Международное общество помощи раненым, — сказал он. — Действительно, председатель общества обратился к Тьеру с протестом против его приказания стрелять в лазареты Коммуны. Но кровожадный Карлик ответил, что в войне с коммунарами хороши все средства и что он не намерен ограничивать действия своих войск какими бы то ни было предписаниями международных обществ.

— Этот негодяй — достойный союзник Бисмарка! — воскликнула Дмитриева. — Ведь прусский канцлер несколько раньше ответил тому же Тьеру не менее бесстыдно и нагло. «Вы жалуетесь, — написал ему Бисмарк, — что прусские солдаты стреляют в раненых, но ведь ваши солдаты поступают ещё хуже: они стреляют в наших здоровых солдат».

Адъютант хотел что-то ответить Елизавете, но в это время в дверях появился Домбровский.

Генерал попросил адъютанта принести ему какую-то справку, а сам направился в свою комнату, пригласив Дмитриеву следовать за собой.

Как только они остались вдвоём, он сказал:

— Я догадываюсь, зачем вы здесь. Не надо лишних слов! Как только будут готовы траншеи для батареи Монтерре, весь ваш батальон направится на укрепление и оборону Монмартра.

— Как это понять? — удивилась Дмитриева. — Неужели готовится отступление за крепостную ограду? Разве нет больше возможности держать неприятеля вдали от стен Парижа?

— Думаю, что есть… Но в военном министерстве придерживаются иных взглядов, иной тактики.

— Делеклюз — не Клюзере и не Россель и, полагаю, должен хорошо знать правила революционных боёв.

— Видите ли, Елизавета, к несчастью, революционный Париж так и не выдвинул военного вождя нового типа. Я никогда не сомневался в добрых намерениях ни Клюзере, ни Росселя. Но эти первые военные министры Коммуны примкнули к революции не ради интересов рабочих, а больше из-за патриотического негодования против правительства капитулянтов. Они только честные военные специалисты, но не понимают духа революционной борьбы, не понимают её силы. Новый военный делегат Делеклюз, напротив, ценит в борьбе только моральный перевес и самоотверженность сражающихся за свою свободу рабочих. Поэтому-то он тяготеет к уличным баррикадным боям и отвергает наступательные полевые операции.

Дмитриева слушала с напряжённым вниманием, не сводя глаз с генерала.

— Делеклюз исходит из опыта июньской революции 1848 года, — продолжал он. — Тогда сорок четыре тысячи восставших пролетариев Парижа, с примитивным оружием в руках и без всякого руководства, целых три дня продержались против ста пятидесяти тысяч солдат генерала Кавеньяка.[47] Но военный делегат забывает, что тогда Париж выглядел по-иному. Правительственным войскам было чрезвычайно трудно вести борьбу с баррикадами, перегородившими узкие, кривые улицы переулки и тупики города. Армия Кавеньяка с трудом применяла артиллерию. Но теперь другое дело. Правительство Наполеона III перестроило парижские улицы приспособив их для борьбы с рабочими восстаниями. Вместо кривых и узких уличек проложены новые, широкие, прямые и длинные улицы и бульвары. Такие улицы хорошо простреливаются артиллерией на больших расстояниях. Кроме того, нынешняя армия вооружена совсем по-иному, чем в сорок восьмом году. Современное ружьё стреляет в четыре раза дальше и в десять раз быстрее, чем старое. Тогда артиллерия располагала ядрами слабой силы; теперь разрывные гранат разрушают самую прочную баррикаду. Вот почему уличные баррикады не могут долго держаться. Они хороши, только когда восставшие массы, обороняясь, готовятся в то же время к наступательным боям. Если версальские войска ворвутся в город, для их многочисленных тяжёлых орудий создастся большое преимущество.