Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников Страница 25

— Прстроим. В сворвское учлще, — попытался он пошутить.

Лена, покраснев, ушла в ванную и заперлась там.

— Вот только попробуйте ее обидеть, — сказал я, показывая кулак. — Вам тогда не покупатель, а продавец мозгов понадобится.

— Есть, кмндир! — Он хотел отдать честь, но потерял равновесие и свалился в коридоре.

Я посмотрел на барахтающееся тело и захлопнул дверь. Пора было торопиться на «Домодедовскую».

12

Толстяк в черной шляпе и Петр Степанович поджидали меня около машины. В ней сидели еще двое.

— Контракт подготовили? — спросил я.

Толстяк ухмыльнулся:

— Получишь ты свой миллион, получишь. Если выиграешь. А проиграешь — триста тысяч. Ты, главное, в штаны не наложи со страха.

— А у вас шляпа давно с головы не слетала?

— Ишь ты, какой ежик! Молодец, злой. Разогревать не надо.

— Ты почему на лекции не ходишь? — спросил Петр Степанович.

— Зачем ему учиться? — вмешался толстяк. — Он у нас чемпионом будет. Ну, поехали, поехали…

Машина свернула на Ореховый бульвар, в сторону Бирюлева, и те двое всю дорогу угрюмо молчали. Зато толстяк распинался почем зря. А Петр Степанович вполголоса давал мне советы. Он, видно, не впервые участвовал в таком мероприятии. Минут через пятнадцать мы подъехали к ярко освещенному, зарешеченному прямоугольному зданию, вокруг которого стояло много иномарок. В некоторых дремали шоферы. Мы прошли в подъезд мимо охраны в камуфляже, свернули налево по коридору и оказались в небольшом спортивном зале. В углу был накрыт стол с закусками и кипел самовар.

— Здесь можно отдохнуть и размяться, — сказал толстяк. — Форма в шкафчике. Сейчас остальные подтянутся. Можете не торопиться: смотрины через час. Пойдем, Петр, поболтаем.

Они куда-то ушли, а мы начали выбирать себе форму. Эти двое, значит, тоже бойцы, подумал я. Были они постарше меня и тяжелее. Что-то не хотелось никому из нас разговаривать, так мы всю дорогу и молчали. Я выбрал себе малиновые штаны по росту и синюю майку, а разминаться не стал. Подсел к столу и решил перекусить. Больше всего меня беспокоило, чтобы никто бинты не увидел, когда я начну переодеваться. Могут потом нарочно по животу бить. А так эти порезы меня не особенно волновали. Ну разойдутся, еще немного дурной крови выйдет, как Ксения говорит. Да им там только и нужно — на кровь поглядеть.

Скоро толстяк привел еще пятерых.

— Ну все, — сказал он. — Четыре пары. Больше и не нужно. Водочки никто не желает?

Таких не нашлось, и он отплыл, воняя духами.

Один из новеньких, сухощавый парень лет двадцати, сказал:

— Ребята, давайте договоримся: не калечить и фейс не портить.

Другой, стриженный под уголовника, хмуро произнес:

— Конечно, но глазунью обещаю.

Он быстро переоделся во все зеленое и набросился на боксерскую грушу с такой яростью, словно полгода лежал без движения. Запугивал. Остальные тоже стали нехотя разминаться. Лишь мы с сухощавым сидели в сторонке. Я уже натянул под шумок майку и теперь делал вид, что изучаю оставшийся с допотопных времен лозунг на стене: «Народ и партия — едины!» А может быть, нарочно оставили: чего краску переводить, какая партия к власти ни приди — лозунг у всех один. Сухощавый облачился в желтые штаны и посмотрел на меня.

— Вообще-то я чемпион Ростова по каратэ, — с вызовом сказал он. Видно, нервничал.

— Ну и что? — спросил я. — А я из Шао-Линя.

В зал влетел толстяк.

— Пошли! — скомандовал он. — Парад-алле!

И мы гуськом направились за ним по коридору — все в разноцветных штанах и майках, словно клоуны. В вестибюле к нам присоединились девушки в бикини с нашими номерами на дощечках. Мой номер оказался седьмым, а несла его крашеная блондинка с плутоватыми глазками.

— Желаю удачи, — шепнула она мне.

— И тебе тоже, — ответил я.

Пройдя через парадные двери, мы вышли в большой зал, в центре которого размещался ринг, а по стенам стояли столики с многочисленной публикой. В конце зала играли музыканты. Ярко горели люстры, и тихо сновали расторопные официанты. Я пролез под канатами и встал рядом с блондинкой. Толстяк через мегафон стал представлять каждого из нас, меля несусветную чушь. Имен он не называл, только прозвища, после которых зал заходился от восторга. Но больше всех визжали женщины. Меня он окрестил Малышом Джеком, сухощавого — Смертельной Коброй, а стриженого — Кувалдой Бобом. И остальных соответственно. Пока мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, как лошади на манеже, зал оценивающе разглядывал нас. А я смотрел на них и думал: хорошо, что меня не видят сейчас ни Полина, ни родные, ни Леночка. Хотя Полине, глядишь, и понравилось бы. Потом прошла жеребьевка. Мне выпало выходить в третьей паре — с Кувалдой Бобом. Затем толстяк развернул нас и повел назад. Римляне должны были утолить жажду и сделать ставки. Как я прикинул, мой выход был часа через три, и я решил прилечь на маты и вздремнуть. Но когда мы входили в наш зал, стриженый нарочно согнул в локте руку, толкнув меня в живот, а я запнулся и чуть не упал.

— Извини, малец, — сказал стриженый, посверкивая глазами.

Я пожал плечами и пошел к столику. Там уже сидел Петр Степанович и прихлебывал чай. Он все видел.

— Не заводись, — тихо сказал он. — Специально злит, чтобы ты нервничал.

— Не пойму, вам-то какой со всего этого навар? — спросил я.

— А я проценты получу. С твоей суммы.

— И много?

— Десять.

— Тогда разбудите меня, когда начнется дележ.

Первый бой я проспал, да нам и не полагалось смотреть. Ребята вернулись весьма потрепанные: у одного нос висел как-то набок, а у другого ухо в блин превратилось. Но ничего, оба были довольны. Победил тот, с блином, а второй, значит, остался с носом. А на следующий бои ушли сухощавый и один из угрюмых, что с нами в машине ехал.

Петр Степанович пощупал мой пульс.

— Хоть в космос запускай, — сказал он. — Ты со своим партнером не церемонься. Он любит исподтишка бить. А потом добивать.

Я взглянул на стриженого. Кувалда Боб сидел на стуле, скрестив могучие руки и впадая в транс. Словно почувствовав мой взгляд, он открыл глаза и прищурился. Затем провел ладонью по горлу, дескать, кранты, и зло усмехнулся. Ладно, подумал я, скорчив в ответ улыбку, не дергайся.

Второй бой закончился раньше времени. Кобру принесли на полотенцах и положили на маты. Он постанывал и держался за живот. А когда плевал, то слюна шла с темной кровью. Весь пол около него оказался заплеванным этими сгустками. Его противник