Юлия Яковлева - Дети ворона Страница 26

— Ты сам не лучше, — буркнул Король.

Шурка принялся намыливать руки.

— Садитесь, мальчики, — сказала старуха.

Король уже загребал ложкой, кидая горячее варево в рот, жевал обжигаясь.

— Моя сестра, — сырым голосом вдруг произнес дворник. — Ее арестовали. Как твою маму. Как твоего папу.

Шурка уронил мыло в тазик.

— По ошибке? — спросил он.

Ему хотелось сказать этим людям что-то хорошее. Ведь не виноваты они в том, что сестра дворника оказалась шпионкой! Не они собирали и передавали врагам секреты. Не они вредили советским людям.

— Вашу сестру схватили по ошибке?

Дворник стукнул ладонью так, что ложки подскочили.

Король пролил суп на скатерть.

— Это не ошибка!

Ухо дернулось.

Старуха подошла и ласково заткнула его хлебным мякишем.

А дворник говорил:

— Она ни в чем не виновата. Как и твоя мама! Как и твой папа! Это не ошибка, раз хватают тысячи невиновных, тысячи честных людей. Тысячи — это не ошибка. Они хватают невиновных. И знают это!

— Дорогой… — с упреком сказала старуха.

Шурка смотрел на них во все глаза.

А Король тихо потянул к себе фотографию. Она исчезла в его кармане.

— Мы столько стояли в этой очереди, чтобы передать ей еду, теплые вещи, — тихо заговорила старуха. Шурка вдруг вспомнил, как мама кидала в чемоданчик рейтузы и меховые рукавицы. Старуха покачала головой. — Мы всю ночь стояли.

— И вся очередь таких же невиновных! Сотни! Каждый день! Тысячи! Понимаете? — сдавленно выкрикнул дворник.

— Тихо, тихо, — с испугом зашептала старуха.

Король опустил ложку.

— Нам пора, — сказал он, выбираясь из-за стола.

— Что вы, мальчики. Что вы! Отдохните. Поспите, — засуетилась старуха.

Но Король уже был у двери.

Старуха положила руку ему на плечо.

— Ошибка?! — взвизгнул он. Старуха отшатнулась. — Ошибка, да?! Из-за вас! Из-за таких, как вы, всё!

— Мои папаша и мамаша тоже против советских людей были. А меня не спросили! А я, может, не нанимался в беспризорники! Я дома жить хочу! Я со всеми быть хочу! Из-за них всё! Из-за вас! Гады!

— Подожди! — Шурка рванулся за ним. Они сбежали по лестнице. Пробежали двор.

Только на набережной Шурка нагнал его.

— Ты что?

— Отвали. Это же не их карточка, ясно.

— Ты куда?

Король остановился. Переложил фотографию во внутренний карман, запахнул плотнее пиджак.

— Ты что, к Тумбе?!

Король пожал плечами.

— Ну и что.

Шурка не мог слова вымолвить. К Тумбе? Король нимало не смутился.

— А ты что, зимой дуба дать хочешь?

— Я думал, у тебя есть план!

— У меня есть план. Пойдем и сдадимся в Серый дом.

Шурка решил, ему послышалось.

— Сами? В Серый дом?!

Король, наверное, чокнулся.

— Ты дорогу туда помнишь? Ну пошли. Чего? Шурка стоял как приклеенный.

— Ты с самого начала это задумал! — осенило Шурку.

Задумал — и просто всё время дурил его.

— Ты же сказал, там жрачка и одеяла. Всё готовое. Всё подадут. На тарелочке, — раздраженно возразил Король. Сунул руки в карманы. На рожице его появилось нетерпение. — Ну что, покажешь дорогу или нет?

Не получил ответа.

— Ну тогда я сам. Адьё!

— Погоди! — бросился за ним Шурка. — Да ты…

— И вовсе я не собираюсь кричать их глупые лозунги и бить в барабан.

— Да они тебя…

Король сплюнул. И лениво проговорил:

— Подкормимся там. Одежду получим. Зиму пересидим. А весной снова в бега.

Король уставился на него своими голубыми глазами, ожидая ответа.

…Как мог Шурка объяснить, что в Сером доме переламывали всех? Смелых, добрых, наглых, сильных, застенчивых, умных, бойких. Любых. Все они превращались в одинаковые серые тени. Ходили строем. Покорно работали. А главное…

Король не дослушал его.

— Неинтересно, — сказал он. — Не больно-то и надо мне твоей помощи. Сам найду.

Повернулся и пошел прочь.

— Мальчик! Мальчик! — раздался голос за спиной.

Старуха спешила к нему из арки.

— Куда же ты без пальто выбежал?

Она подала Шурке его пальто. Помогла попасть в рукав.

— А где твой товарищ?

Шурка не успел ответить. Она всё поняла.

— Он приведет их сюда, — сказала старуха. Посмотрела на Шурку.

Он уже понимал, кто такие «они».

Те, что арестовали маму и папу. Те, что заперли его в Сером доме. Те, что в своих черных автомобилях шарили по городу, собирая жертвы.

Старуха смотрела на воду. Волны плескались и шлепали по гранитной стенке.

В животе у Шурки сжалось. Сейчас она его прогонит. Опять он останется один. Невидимка на серых непонятных улицах.

Старуха молча положила ладонь Шурке на голову. Провела по волосам. А затем крепко прижала к себе.

— Ничего, мальчик.

Слезы впитывались в ее пальто.

— Я его сюда привел, — плакал Шурка.

— До вечера они сюда не сунутся, — к ним подошел дворник. В руке у него была метла.

А на носу он забыл очки в золотой оправе. Очки были из комнаты с книгами и не вязались с метлой и фартуком. — Они только по ночам ходят, — успокоил он обоих.

Шурка ладонью вытер щеки.

— А днем почему не ходят?

— Света боятся.

— Надо бежать и всем рассказать! — решительно сказал Шурка. — Невиновных хватают. Это что же такое!

Но старуха и дворник не слушали его.

— Боязно мне что-то, — сказала она.

Они посовещались одними глазами.

— А где твоя тетя живет? — обернулась к Шурке старуха. За столом он успел рассказать про тетю.

— За мостом.

У Шурки опять задрожали губы. Сейчас она спросит адрес. Он не знал, как называлась улица, не знал номера дома. Зачем ему было их знать? Ведь раньше у него были папа и мама. И Таня. Знали они.

— В Ленинграде много мостов, — отозвалась старуха.

— Тучков мост? — стал перечислять дворник. — Дворцовый? Троицкий? Литейный?.. Эй! Слышишь? Охтинский?

Шурка даже рот раскрыл.

— В Ленинграде? Вы сказали — в Ленинграде?

Старуха посмотрела недоуменно.

— И здесь есть Эрмитаж? — встряхнул ее за руку Шурка.

— Конечно. Только при чем здесь…

— И зоопарк?

Старуха кивнула:

— Да, но…

— И Петропавловская крепость?!

От радости Шурка схватил их обоих за руки. Между ним и дворником торчком стояла метла — как четвертый в хороводе.

— Сумасшедший! Что ты скачешь?

— Прекрати нас кружить.

А Король ему врал. Но зачем? Зачем выдумал не-Ленинград? Боялся, что Шурка удерет и он, Король, снова останется на улицах один? Бедный. Шурка не чувствовал злости.

— Мост! — радостно кричал он. — Возле Петропавловской крепости! Там тетя живет.

— Чего ж ты сразу не сказал?

— Чего ж ты плакал?

— Поезжайте на троллейбусе, — посоветовал дворник.

— Мы пешком. А потом на трамвае.

— Удачи, — дворник пожал Шурке руку и пошел обратно в арку.

— Он не настоящий дворник, да? — спросил Шурка.

Встревоженное лицо старухи разгладилось.

— Он был ученым. Профессором.

— Как это?

Шурка почему-то опять вспомнил Тумбу и фотографию дамы в шляпе. Мама и дочка. Может, и Тумба была совсем не тем, кем стала?

Но ответить старуха не успела.

Шурка охнул.

— Мальчик, ты что?

Внезапно закружилась голова. Обмякли колени. В животе ворочалось, толкалось, перекувыркивалось.

— Тебе плохо? Сядь!

Он привалился спиной к гранитному столбику.

Старуха суетилась рядом. Делала много ненужных движений. Поправляла ему воротник. Сняла соринку. Потрогала лоб.

— Я мужа позову. Посиди здесь.

— Не надо.

Шурка поднялся. Внутри давила страшная тяжесть.

— Ты точно не болен?

Шурка помотал головой. Он боялся признаться, как ему худо.

— Идемте.

Они пошли.

— Король хороший. Не думайте.

— Я знаю. Его просто запутали. Они многих сбивают с толку.

Шурка старался дышать потихоньку. С ним творилось что-то не то.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Зеленый весь.

— Хорошо, — ответил он.

Шурка старался про это не думать. Придет к тете Вере — там будет болеть. А сейчас нельзя. Нельзя пугать своим самочувствием старуху — один он не дойдет.

Та вроде поверила Шурке. Ускорила шаг.

Они подходили к широкой площади. Серые дома хмуро смотрели темными окнами. Серые тучи низко висели над ней.

— А зачем? — спросил Шурка. — Зачем Ворон это всё устроил?

— Ворон? — переспросила старуха. Ее брови удивленно подпрыгнули. — Ворон?

Площадь пробуравил свист.

Старуха резко остановилась.

Посреди площади стоял милиционер в блестящей каске, во рту свисток. Он крутанулся на месте. Сделал знак жезлом: внимание! А потом: стойте!

Движение по обе стороны площади замерло.

Через площадь, стуча барабанами, сверкая горнами, шли школьники. Они шли на большой парад. К самой главной площади.