Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила Страница 26

— Послушайте, — Роже обратился к бармену, — мне кажется, я видел вас в Париже. Не вы работали в баре на бульваре Капуцинов напротив «Олимпии»?

Бармен залился краской, и его библейская бородка задергалась от волнения.

— Теперь и я вас узнал, месье Дюваллон.-Бармен бросил протирать посуду и подошел к Роже, перекинув полотенце через плечо.

— Частенько к вам заглядывал, — мечтательно сказал Роже, — был такой милый, уютный бар. И вы нисколько не изменились.

— У вас поразительная память, месье Дюваллон. То, что я вас помню, — естественно! Вас знает весь мир. Но помнить меня…

— О, пустое! — Роже махнул рукой.-Мне приятно встретить знакомое лицо именно сегодня и именно здесь. Кстати, а чем объяснить перемену? — Роже сделал неопределенный жест, показывая на окружающее.

Бармен пожал худыми плечами, на которых мешком висел белоснежный смокинг из дешевой рогожки, и весело сказал:

— Осложнение в семье…— Он, видно, не хотел развивать эту тему дальше. — Пришлось свернуть дело. Уехал сюда, в Квебек. Все-таки французская культура, язык… А деньги почти американские…

— Скучаете по Парижу?

— Да. Очень! Но куда денешься? А вы отдыхаете здесь?

— Работаю. Идет «Молочная гонка».

— Да? Не слышал. Впрочем, я не читаю газет, а телевизор поставить в баре, сами видите, негде. У меня есть проект загнать его вон туда, в проем над дверью. Но надо ставить специальную балку. Впрочем… Простите, вам это неинтересно…

Он снова принялся перетирать стаканы и улыбался чему-то своему. Роже взглянул на часы. Самое время собираться на старт.

— Вы долго пробудете здесь? — спросил бармен.-Простите, я никогда особенно не интересовался спортом.

Роже рассмеялся.

— Очень долго. Чуть больше часа. Каждый день ночуем в другом городе.

— Понятно… Тогда, пожалуйста, поцелуйте от меня ручку родному Парижу.

— Боюсь, что попаду туда не раньше вас.

— Ах да, ведь вы все ездите! — Бармен умолк, видно вновь уйдя в свои воспоминания.

— Но при случае я с удовольствием выполню вашу просьбу, — добавил Роже поспешно, чтобы хоть как-то утешить хозяина.

На старте он появился последним. Все делали вид, что сегодня ничего не произошло. Только Жаки нигде не было видно. И это опечалило Крокодила.

«Неужели обиделся, и обиделся всерьез? Да, мы все постарели… Прежде и на мои более злые выходки Макака смотрел спокойнее!»

Оскар подозвал Роже. Все столпились вокруг, ожидая последнего напутствия менеджера.

— Следите внимательно за Крокодилом. Ориентируйтесь в ходе этапа. Могут быть сюрпризы. И учтите: если не выиграете этап, останетесь без обеденной порции вина! — Оскар скорчил страшную гримасу.

«Поезд» начал выстраиваться на шоссе. Роже с удовольствием поглядывал на огромное полыхавшее табло. Буквы бежали безостановочно, повторяя три слова: «Лидер — Роже Дюваллон».

Этап сложился так, что о нем можно было написать целый эпохальный роман, построенный на одних катастрофах и технических поломках. Роже отпустил вперед только троих, а сам занял свое излюбленное место в головке «поезда». И горькая чаша неудач миновала его. Словно справедливость требовала освободить от дополнительных переживаний человека, которого боль, растекавшаяся от чирья, заполняла всего.

Если бы не тампон Ричарда Роже чувствовал — он не смог бы добраться до финиша. Когда Роже подъехал к французской «техничке», он заметил Мадлен-она с тревогой смотрела на финишный створ, привставая, как девочка, на цыпочки. Увидев Роже, она щедро улыбнулась. И Роже понял — Мадлен переживала за него, встревоженная долгим отсутствием.

— Что-нибудь случилось? — Она обняла его двумя руками и погладила по голове, словно маленького Жана.

Непривычная ласка после такого трудного этапа казалась пыткой.

— Ты что-то задержался, и я беспокоилась.

— Заезжал к приятельнице в гости,-довольно грубо ответил Роже и тут же пожалел. — Не каждый же раз быть первым. Когда-то надо быть…— Он обернулся к электрическому табло. Те же сверкающие буквы, только мелкие, будто самим размером выражавшие презрение, выводили: «36-й — Роже Дюваллон».

Роже сделал три глубоких затяжных вдоха, стараясь прийти в себя.

— Дай чего-нибудь глотнуть, — попросил он Мадлен.

Та бросилась к большому сине-красно-белому термосу и нацедила «лимонника».

Роже пил крупными, жадными глотками. Сок тек по подбородку, капал на грудь, образуя мутные слезки на висевшем нагрудном лягушонке.

— Устал? — участливо спросила Мадлен, пытаясь навести еще один мостик.

Но Роже было лень сделать ответное усилие.

— Как обычно… Сто миль — не прогулка.

Он отвернулся от Мадлен и стал натягивать тренировочный костюм. Одевшись, не дожидаясь машины и остальных, поехал с бельгийцами по дороге, тянувшейся к колледжу.

Теперь, когда этап закончился, у него было время вспомнить о чирье. Он несколько раз пробовал рукой, на месте ли тампон.

«Доктор не подвел. После душа надо сходить и поставить свежий».

При одной мысли о душе его передернуло. Он представил, как горячие струи воды обожгут растертую кожу нестерпимой болью.

И это будет так же нелепо, как однажды во время гонки Париж — Бордо, измучившись от жажды на протяжении многих километров, он ворвался в кабачок, оказавшийся публичным домом. Только этого ему не хватало в ту минуту!

Роже стоял у порога в душевую, как у порога в ад: клубами катил пар из кабин, плеск воды, глухим эхом отдающиеся под сводами голоса, белоснежные ванны и темный средневековый потолок так контрастировали, что не могли не усилить тревоги. Роже шагнул под душ, как шагают во время расстрела навстречу залпу.

За ужином он вкусно и жадно поел. Папаша Дамке угостил на славу. Сам разрезал огромный торт и первому положил кусок «короны» усталому Роже.

— Спасибо, папаша Дамке, — пробормотал растроганный Крокодил.

Оскар зашел в массажную, когда после ужина Роже только что лег на стол.

— Мадлен спрашивает, что ты собираешься вечером делать?

— Спать. Я очень устал. Да тише ты! — крикнул он массажисту.

— Роже. — Оскар присел на высокий массажный стол и отодвинул в сторону пузырек с вонючей растиркой.-Это, конечно, не мое дело… Но должен тебе сказать, что ты ведешь себя с Мадлен неправильно…

Роже, лежавший на животе, поднял голову со скрещенных рук и вопросительно посмотрел на менеджера.

— Не ее вина, что она здесь не к месту. Но девочка мучается. И ты, по-моему, должен быть к ней внимательнее.

— Хочешь, чтобы я сегодня переночевал у нее? — насмешливо спросил Роже. — Этого хочешь?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. — Оскар встал. — Это не относится к проблемам тактики, поэтому я только дал тебе совет. Поступай как знаешь!

— В общении с друзьями, как и в общении с богом, мы допускаем одну и ту же ошибку — слишком много им рассказываем.

Взбешенный Оскар вышел. Роже остался лежать, блаженствуя под железными пальцами Дюка. Насмешливая кличка массажиста уже давно потеряла свою соль. Старый верный Дюк — горбатый старик с крупным лицом, короткими руками и головой, сидевшей прямо на плечах, — напоминал Квазимодо. А по молчаливости мог спокойно перещеголять нотрдамские камни. Уже двадцать лет Дюк ездил с лучшими гонщиками мира. Уродливость молчаливого Дюка забывалась сразу, как только начинали двигаться по телу его железные короткие руки, покрытые щекочущей рыжей шерстью. Какая-то плавная, убаюкивающая сила гоняла боль по телу и выдавливала ее наружу, принося облегчение и свежесть. Дюк шлепком перевернул Роже, и тот невольно взглянул в лицо урода, прежде чем вновь блаженно зажмуриться.

«Боже, и как только не измывается жизнь над людьми! Одних уродует еще в утробе матери, других корежит десятки лет, пока не сведет в могилу. Том так хотел жить! Был молод, красив. А Дюк, само появление которого на свет — ошибка природы, жив. И будет жить долго. — Злость проснулась в Роже непроизвольно. — Он еще и меня переживет». — И злость эта была скорее мимикрией, чем желанием хотя бы мысленно оскорбить Дюка.

Массажист, как дьявол из преисподней, появлялся после гонки из своего автобуса, в котором вслед за рекламным караваном отправляются все массажисты. И так же тихо исчезал вечером в постели до следующего утра. Он даже ел отдельно от всех за пятнадцать минут до открытия столовой. Где-то, кажется в Мюнхене, Роже застал Дюка за трапезой вместе с папашей Дамке. Тот любил Дюка — кулинарным мастерством пытался скрасить жизнь урода. И Дюк много раз пытался отблагодарить повара своим трудом, но, папаша Дамке только смеялся.

— Массировать меня, Дюк, все равно что пытаться сбить крем из воды!

— Ты будешь долго жить,-бурчал Дюк, — никто не знает массажа лучше, чем я.

— Не сомневаюсь, старина, не сомневаюсь. Но мы оба должны работать на других — такова наша судьба. А сами уж как-нибудь…