Павел Бляхин - Москва в огне. Повесть о былом Страница 26

В разных концах города громыхали трамваи, на полудохлых конягах тянулись конки. Как обычно, работали заводы и фабрики, дымились гигантские трубы, и тучи дыма, подхваченные ветром, кружились над рабочими окраинами. Сотни тысяч рук нажимали рычаги, били молотами, рубили топорами, ткали ситцы и сукна, выпекали хлеб, давали свет, жизнь. Великий город глухо рокотал, содрогался от трудов, тяжко вздыхал каменной грудью.

Все было как вчера…

Но почему так много разъездов драгун и казаков? Почему удвоились посты городовых? Почему дом губернатора Дубасова, словно штаб армии, окружен войсками? И почему сам Дубасов, слегка приоткрыв темные шторы окна, со страхом выглядывает на улицу?

Гигантская стрелка часов Спасской башни Кремля незаметно тянется к двенадцати. Сотни прохожих с тревогой смотрят на часы, словно чего-то ждут с минуты на минуту.

Тысячи пар глаз следят за маленькими стрелками карманных часов, которые медленно, страшно медленно двигаются к двенадцати…

Вся Москва знает и ждет, что именно в двенадцать часов дня начинается…

Куранты Спасской башни пробили двенадцать…

Однако ничего не случилось. Напряженная тишина. Люди застыли на своих местах. Даже извозчики приостановили коней и подняли головы, словно ожидая какого-то чуда с неба. Городовые тревожно косились на публику. Разъезды казаков и драгун пошли рысью. Сухое лицо губернатора прилипло к стеклу, нос сплющился.

Прошла минута, две…

Казалось, от тревоги и напряжения разорвется сердце. Хотелось крикнуть: «Скорей! Скорей же, товарищи!..

Пора!..»

И вдруг откуда-то издалека едва слышно, протяжно, постепенно набирая силу, завыл гудок Брестских мастерских. Через долю секунды к нему присоединился второй, третий… А вот загудело Замоскворечье, завод «Гужон», Листа; вслед за ними Пресня, отозвались Хамовники, дружно подхватили Бутырки.

И вот уже разноголосый хор заводских и фабричных гудков ревел и свистал во всех концах города, надвигался от окраин к центру, заглушал и давил все звуки и шумы, вздымался к небу.

Завыли гудки железнодорожных депо и мастерских, высокой фистулой запели паровозы.

Стаи мальчишек высыпали на улицы и радостно кричали: «Ур-ра-а-а-а!»

И, наконец, тысячи медных глоток слились в такой могучий и грозный оркестр, что сотрясался воздух, звенели стекла домов, испуганно храпели и дыбились кони. Погасло электричество. Трамваи, как по команде, остановились. Застряли на путях конки, возчики стали торопливо распрягать и уводить лошадей. Пассажиры в тревоге разбегались. Не принимая седоков, извозчики понеслись в разные стороны — по домам, к хозяевам: они тоже забастовали. Закрывались магазины, лавки, кабаки. В ресторанах переполох. Повара и официанты сбрасывали свои белые колпаки, фартуки и дерзко уходили. Кое-где на горячие плиты кухонь опрокидывали котлы с варевом, и облака пара, шипя, вырывались на улицы, пугая прохожих и пожарных. Кое-где оставались недобритыми посетители парикмахерских и, ругаясь, убегали под хохот забастовщиков.

А гудки надрывались долго, неистово, угрожающе, призывно.

Жизнь гигантского города замирала.

Дым над окраинами постепенно рассеивался. Гул паровых котлов и удары молотов замолкли. Сто тысяч пар человеческих рук бросили работу. Машины стали.

Ворота фабрик и заводов широко распахнулись, и тысячные толпы рабочих вышли на улицы, возбужденные и радостные, словно рабы, отпущенные на волю.

Замолк последний гудок…

И в городе вдруг стало так тихо, как будто все живое затаило дыхание и остановилось…

Всеобщая стачка московского пролетариата началась…

На фабрике Шмита

Первый день стачки. Уличные шествия рабочих, попытки братания с войсками, всюду митинги, пламенные речи агитаторов.

Рабочие готовы были в любую минуту двинуться в бой. Только дайте оружие, только скажите, куда направить энергию и гнев свой, какие пункты захватывать, какие крепости брать, кого бить, как именно и когда переходить от стачки к вооруженному восстанию! Как раз на эти вопросы никто из нас не мог бы ответить: четких директив от руководства пока еще не было.

В этот горячий день, как и все большевистские агитаторы, я носился с митинга на митинг, с завода на завод, с упоением и страстью хрипел сорванным голосом и особенно часто повторял вдохновенные строки Горького: «Пусть сильнее грянет буря!» Но если бы меня спросили, что конкретно надо делать сегодня и завтра, я оказался бы в большом затруднении. Я имел на руках только последний номер «Известий Московского Совета рабочих депутатов», где было напечатано воззвание Совета и трех революционных партий с призывом к стачке и восстанию. Оно передавалось из рук а руки, жадно расхватывалось рабочими и работницами, оно проникало в казармы к солдатам, раздавалось на улицах гражданам, подсовывалось даже казакам и драгунам. Это воззвание сыграло поистине историческую роль — роль набата, поднимавшего на борьбу московский пролетариат.

Мне пришлось читать его на Пресне, на мебельной фабрике Шмита. Сотни рабочих глаз смотрели не на меня, а на газету с воззванием, которая дрожала в моих руках. Они видели и слушали не агитатора, а голос партии, голос своих депутатов. Было так тихо, что я слышал дыхание окружающих, осторожный кашель с закрытыми ртами, вздохи.

На шаг от меня стоял мальчуган с растрепанной головой, в больших валенках. Глядя снизу вверх на газету, он широко улыбался и так стоял до конца с растянутыми губами. Вряд ли он понимал, к чему призывало воззвание, но детским сердцем чувствовал, что речь идет о чем-то великом и грозном.

Последние строки воззвания были встречены криками «ура». Громче всех кричал мальчишка.

Вот это историческое воззвание:

Товарищи рабочие, солдаты и граждане!

С 17 октября, когда рабочий класс силой вырвал у царского правительства обещание разных свобод и «действительной» неприкосновенности личности, насилия со стороны правительства не только не прекращаются, но усиливаются, и по-прежнему льется человеческая кровь.

Свободные собрания, где можно слышать свободное слово, разгоняются оружием, профессиональные и политические союзы жестоко преследуются. Свободные газеты закрываются уже сразу десятками. За стачки грозят тюрьмой. А над «действительно» неприкосновенною личностью русского гражданина учиняются такие издевательства и насилия, от которых кровь стынет в жилах.

Снова тюрьмы набиваются борцами за свободу. Объявляются на военном положении целые области и губернии. Без пощады избиваются и расстреливаются голодные крестьяне. Матросов и солдат, не желающих быть братоубийцами и примкнувших к своему народу, гноят в тюрьмах, топят и убивают.

Если бы собрать всю кровь и слезы, пролитые по вине правительства лишь в октябре, оно бы утонуло в них, товарищи!

Но с особой ненавистью царское правительство обрушивается на рабочий класс: заключив союз с капиталистами, оно выбрасывает на улицу сотни тысяч рабочих, обрекая их на нищету и голодную смерть. Оно десятками и сотнями сажает в тюрьмы депутатов и вождей рабочих. Оно грозит принять против представителей социал-демократической рабочей партии и партии социалистов-революционеров какие-то «исключительные» меры. Оно снова организовало черные сотни и грозит новыми массовыми убийствами и погромами.

Революционный пролетариат не может дальше терпеть издевательств и преступлений царского правительства и объявляет ему решительную и беспощадную войну.

Товарищи рабочие! Мы, избранные вами депутаты, Московский комитет, Московская группа, Московская окружная организация РСДРП и Московский комитет партии социалистов-революционеров, объявляем всеобщую политическую забастовку и призываем вас в среду, 7 декабря, в 12 часов дня, бросить и остановить работу на всех фабриках и заводах, во всех городских и правительственных предприятиях.

Да здравствует беспощадная борьба с преступным царским правительством!

Товарищи солдаты! Вы наши кровные братья, дети единой с нами матери — многострадальной России. Вы уже осознали это и подтвердили участием в общей борьбе. Ныне, когда пролетариат объявляет ненавистному народному врагу — царскому правительству — решительную борьбу, действуйте и вы решительно и смело. Отказывайтесь повиноваться своему кровожадному начальству, гоните его прочь и арестуйте, выбирайте из своей среды надежных руководителей и с оружием в руках присоединяйтесь к восставшему народу. Вместе с рабочим классом добивайтесь роспуска постоянной армии и всенародного вооружения, добивайтесь отмены военных судов и военного положения.

Да здравствует союз революционного пролетариата с революционной армией!