Дарья Вильке - Грибной дождь для героя Страница 27

«Э-ге-гей!» — кричала дождю Ринка. «А-а-а-а-а-а», — протяжно вторила ей Женька, танцуя с дождем неведомый, первобытный танец. А Рудик просто лег на траву и смеялся, не останавливаясь, потому что дождь тоже не останавливался и хлестал его по животу, мокрым коленкам, путал насквозь промокшие волосы.

Когда они совсем промокли и замерзли, то все-таки пошли в дом и Бабтоня выдала каждому по полотенцу и сухой футболке. Дед Толик вскипятил чай, и они грели озябшие руки о горячие кружки, и пили, обжигаясь, и ели земляничное варенье.

И никто не слышал, как к дому под уже бессильным, накрапывающим тихонько дождем подъехала машина.

А из нее вышли мама и папа.

— Мам! — крикнула Бабтоне мама с веранды. — Мы с вокзала — и сразу к вам, я даже предупредить забыла.

Спины деда Толика и Бабтони странно застыли — будто обоих вдруг разбил радикулит.

Мама вошла в дом — нагруженная сумками из магазина, на лбу блестят капли дождя — и остановилась, разглядев всех, сидевших за столом.

— Папа? — как-то беспомощно спросила мама, глядя в лицо деду Толику. И встала близко-близко к дверному косяку, словно хотела упасть.

— Какой мальчик хороший. Жа-аних? — спросила тетя Маняша, глядя на Рудика, нарочито, издевательски протягивая каждую букву.

Ринка вспыхнула.

— И никакой не жених. Это просто Рудик.

А Рудик отвернулся и пошел собирать малину на свой участок.

Ринка никогда и не думала, что ничейный курятник может вместить столько народу. И тетю Маняшу, и бабу Надю с дядей Федей, его женой Татой, и троюродного брата Вовика, который, увидев Ринку, радостно завопил: «Что, не ждали?» Все они приехали из-за деда Толика. Дядя Федя все время повторял: «Вы совсем не изменились, дядя Толя!» Тетя Маняша охала, а у мамы глаза все время были на мокром месте. Только Бабтоня и дед Толик оставались спокойными — будто два огромных океанских лайнера: вокруг бушует шторм а они упрямо и верно идут заложенным курсом. Получалось, дед Толик и был тишиной для Бабтони — он оставался где-то рядом только для нее, все эти годы. А потом — и для Ринки.

Теперь у Ринки в одночасье появились и дедушка, и дача. Ничейный курятник оказался старой дачей Бабтони и деда Толика, на которой никто не жил с тех самых пор, как он уехал из дома. А в этом году, когда понадобилась дача, мама и Бабтоня решили — зачем дом стоит пустой, пусть девочки поживут там летом. Только мама, конечно, не знала, кто живет на соседнем участке.

И теперь Ринке раздолье — хоть каждый месяц приезжай.

Мама и тетя Маняша перебирали старые фотографии на чердаке, хихикали, как девчонки, и рассказывали истории о куклах — у каждой были свое имя и прошлое.

И в природе все встало на свои места — будто Бабтоня своим волшебством и они втроем, Рудик, Женька и Ринка что-то подправили в небесных весах: снова то и дело грохотали грозы, лил дождь, и сухая жара отступила.

Перед праздником, на который позвали даже Рудика и Женьку, Ринка притащила в дом целую корзину цветов — она самолично хотела украсить стол, совсем по-взрослому, как видела в одной телепередаче.

— Надо быть реалистами, — громко сказал папа на террасе, так громко, что Ринка все расслышала, еще не войдя на нее, замешкавшись на крыльце. — У Анатолия Григорьевича — рак, неоперабельный, и жить ему осталось несколько месяцев. Надо подготовить детей как-то.

— А что будет с его дачей, когда он умрет? — встряла тетя Маняша.

— Маша, побойся бога, — это уже мама.

Ринка похолодела. Забыв про цветы, влетела на террасу.

— Он не умрет! — крикнула она изо всех сил.

Мама, папа и тетя Маняша переглянулись так, словно у Ринки вдруг поднялась температура и по лицу пошли красные пятна.

— Я, конечно, понимаю, это все очень печально, — папа положил Ринке руку на плечо, — но понимаешь, дочь, старые люди рано или поздно умирают. Что ж тут поделаешь…

Ринка вырвалась.

— Ничего ты не понимаешь! Ничего! И вообще! Я его не прогоняла! Это вы, вы за меня все решили! Что мне не нужен дедушка!

Она кинулась на папу, колотила его по рукам, по плечу: «Он не умрет, не умрет». Силы быстро кончились, и тогда она побежала на улицу. Мимо Бабтони и деда Толика, которые оказались вдруг в комнате.

— Рина, нельзя папу бить, — неслось вслед мамино, растерянное.

Бежала, не разбирая дороги — мелькали какие-то участки, деревья, заборы и поросшие мхом поваленные стволы.

Запахло хвоей и распахнулась во всю ширь люпиновая поляна деда Толика. Люпины уже давно отцвели и превратились в темные коробочки-башмачки. Ринка опустилась на поваленную елку — шершавый ствол кололся, но она этого совсем не чувствовала.

Это несправедливо! Она только-только стала привыкать к мысли, что у нее есть родной дедушка. Что он всегда был тут. Что дед Толик — это просто дедушка.

И теперь они говорят, что он скоро умрет. Глупые врачи. Глупые взрослые.

Они думают, что они могут все решать за детей, хотя, ясное ведь дело, — не умеют.

Сердце — комком — застряло где-то высоко в горле, Ринка старалась и все никак не могла проглотить его, чтобы оно встало на место.

Она не услышала, как подошел дед Толик, будто это тишина превратилась в него, — только угадала, что он сел рядом. Вдохнула знакомый острый запах самокруток, замши и зелени и заплакала — от жалости к себе, оттого, что все это скоро закончится и вообще — оттого, что оно так получилось.

— Тебе же ведь просто жалко сейчас? Себя жалко? — спросил дед Толик. — Себя или меня?

Ринка враз перестала плакать и задумалась.

— Наверное, себя. Наверное. И тебя. И Бабтоню. Всех. И от несправедливости. Что папа сказал — вот ты уже старый, так что это ничего, все старые умирают.

— Ну, взрослым тоже страшно… иногда очень страшно. И у каждого своя хитрость, чтобы побороть страх. Некоторые поэтому оправдывают смерть — возрастом, к примеру. Тогда им кажется, что смерть в семье не такая уж и страшная.

— Но они же тебя прогнали! — запротестовала Ринка.

— Нет, не прогнали. Я и сам был хорош. Не бывает так в семье, чтоб кто-то один. Мы все — виноваты.

— И Бабтоня? — подняла на него наконец глаза Ринка.

— И Тоня, — улыбнулся он.

Отцветшие люпины тихо стояли вокруг — молчаливо и строго. Сердце проглотилось и снова встало на место.

— Так ты не умрешь? — настойчиво спросила его Ринка.

А дед Толик молча обнял ее за плечи.

Двадцать второе августа.

С праздника мы с Женькой в самом конце сбежали — сцапали целые карманы конфет и пошли кормить Витьку. Он чмокает, когда ест конфеты. И он снова улыбался и все говорил: «Ге-еня, Геня».

Когда лето кончится, мы все равно будем дружить с Рудиком и Женькой — мы пригласили друг друга на дни рождения, а потом придумаем еще что-нибудь.

Сегодня я решила вот что. Когда я вырасту, буду тратить зарплату на спасение рыб в ресторане — как дед Толик. Или, еще лучше, — открою приют для редких рыб, которых хотели съесть. А еще — посажу сто тысяч деревьев. И мильон полян засажу. Потом.

А сначала я сделаю так, чтобы дед Толик не умер. Женька рассказывала — бабушка ее подружки тоже болела раком, и врачи им сказали, что она будет жить только три месяца. А она только посмеялась, собрала все деньги и поехала вокруг света — она давно мечтала, всю жизнь, объехать весь мир. И не умерла, а даже наоборот поправилась и жива до сих пор, уже десять лет. Врачи удивлялись, а она говорила: «Это потому что я счастлива».

Вот увидишь, скоро у меня будет план. Рудик сказал — я не такая, как все, я слышу тишину, я смогла сделать чудо, чтобы поправилась Бабтоня. Значит, я смогу сделать так, чтоб дед Толик выздоровел. Он мне очень-очень нужен. И я что-нибудь тоже придумаю, чтобы дед Толик был всегда счастлив. А счастливые не умирают — правда ведь?