Юрий Коринец - Привет от Вернера Страница 27

– Это ты здорово придумал!

– Это не я придумал, – сказал Вовка. – Это все пионеры вместе придумали... Но главное, ты не подведи с Диком! Так по рукам?

– По рукам! – сказал я.

Мы ударили с Вовкой по рукам. Я чувствовал себя на седьмом небе. От этой тайны, которая теперь была у меня с Вовкой. Иметь общую тайну – это очень интересно! Это еще больше сближает людей.

– А когда мы пойдем к Дику? – спросил я.

– Сейчас! – быстро сказал Вовка. – Попрощаюсь с ребятами, и пойдем! Только смотри не проболтайся!

И мы встали.

ФАТИМА И АХМЕТ

Фатима с Ахметом живут в подвале. Окно их комнаты выступает над асфальтом только наполовину, нижняя часть окна сидит в земле. В яме, закрытой решеткой. В моем окне видны только небо да крыши, а у Фатимы с Ахметом никакого неба не видно. И никаких крыш. Зато у них в окне видны ноги: человечьи, кошачьи и собачьи. Когда мимо окна проходит человек, видны человечьи ноги, в туфлях или ботинках, с галошами и без галош, или валенки! А если проходит кошка или собака, то мелькают лапы, большие и маленькие, белые, желтые, черные, пегие! Интересно сидеть и смотреть в это окно, оно у них прямо над столом; я иногда у них сижу и смотрю, и мне тогда кажется, что весь мир населяют одни только ноги! Это какой-то ногатый мир, который видится у них из окна! Я знаю всех жильцов нашего дома по ногам! Вы-то небось знаете своих знакомых по головам, потому что никогда не смотрите на ноги, а я умею узнавать людей по ногам. Иногда, когда мама и Иосиф куда-нибудь уходят, они просят Фатиму меня взять, и тогда я изучаю в окне разные ноги. Фатима тоже здорово узнает жильцов по ногам. Даже лучше меня! Еще бы: она всю жизнь прожила перед этим окном. Наверное, потому она так любит галоши! О, она очень любит галоши! У нее страшно много галош: блестящих и тусклых, старых и новых, на красной байковой подкладке, и на синей, и на черной, галош глубоких и мелких, с острыми носами и с тупыми. Даже моя мама несколько раз дарила Фатиме галоши, я хорошо помню, и Фатима была очень счастлива. Она так любит галоши, что надевает их, даже когда сухо, а не только когда дождь, она даже в солнечную погоду их надевает! Она, например, любит сидеть в солнечную погоду в новых галошах перед окном на ящике. И щелкать семечки. Семечки она тоже любит. Она их очень красиво щелкает, быстро-быстро: кинет – и раз! Кинет – и раз! Кинет – и раз! Она их быстро щелкает, даже когда задумчива. Когда она задумчива, она их даже еще быстрей щелкает. Я, например, так быстро щелкать не могу. И Вовка не может. А Гизи вообще не умеет их щелкать – Гизи с одним семечком возится, как будто это орех, а не семечко. Фатима всегда над ней смеется. И над нами она тоже смеется, когда мы с Вовкой пытаемся обогнать ее с семечками. Даже Дик умеет грызть семечки лучше, чем мы. Это удивительно, но факт! Может, Фатима и любит Дика за эти семечки, за то, что он их так ловко грызет... Да, семечки и галоши – это ее страсть, как говорит мама. А еще Фатима любит вещи, разное барахло – платки, плюшевые зипуны, коверкот, яркие цветастые отрезы на платье, разные кальсоны и рубашки. И Ахмет тоже любит вещи. Поэтому, наверное, Фатима и Ахмет все время пропадают на барахолке. Это такой базар – барахолка, где продаются разные вещи, старые и новые, но больше старые. Фатима и Ахмет все свободное время проводят на этом базаре. Подметут двор – и идут на базар. По очереди. Если их нет дома, их всегда можно найти на базаре. Это все знают. У каждого ведь есть своя любовь, говорит мама, своя страсть: у Иосифа и Воровского – революция, у Вовки – рисование и выпиливание из дерева, у мамы – печатание на машинке, у Зусмана – портновское дело, а у Фатимы с Ахметом – вещи. И вот что интересно: вещи их тоже любят, Фатиму и Ахмета. Это мне сама Фатима говорила. Вещи к ним идут, сами идут, вот что интересно! Вот вы, например, пойдете на барахолку и будете там весь день в толпе бродить, среди разных вещей, а вещи к вам не пойдут. И в результате вы купите какую-нибудь чепуху, дешевку. А Фатиму с Ахметом вещи любят, отвечают им любовью на их любовь. К каждому приходит то, что он любит...

...Когда мы с Вовкой спустились к Фатиме, они с Диком грызли в комнате семечки. Фатима сидела на кровати, а Дик лежал перед ней на полу, на разноцветном лоскутном коврике, и оба самозабвенно грызли семечки. Фатима кидала ему семечко, он его ловил и ловко разгрызал! А шелуху выплевывал! Это было просто удивительно!

Когда мы вошли, постучавшись, и остановились на пороге, посреди огромной коллекции галош, не зная, куда ступить, чтобы не попасть в галошу, в первое мгновение стало взволнованно-тихо, потому что я очень волновался, и сердце у меня стучало громко-громко, на всю комнату, и Дик, наверное, слушал стук моего сердца, потому что он на секунду замер, обернувшись, с повисшей на черном носу семечной скорлупой, а потом вдруг вскочил и кинулся на меня в неописуемом восторге, чуть не свалил меня с ног, прижав к двери, и стал меня яростно целовать своим шершавым языком и холодным носом в лицо. Собаки всегда целуются языком и носом... А потом Дик стал целовать Вовку, но не так сильно, как меня, не потому, конечно, что он Вовку меньше любил – это я должен признать, – а просто потому, что он Вовку уже видел? а меня он давно не видел.

Фатима сидела на кровати и смеялась, как всегда. Фатима ведь была хохотушка, она по любому поводу смеялась, а сейчас, когда Дик так прыгал вокруг нас, она была, конечно, рада, что может хохотать до слез, вытирая глаза уголком платка. Платок на ней был черный с розовыми цветами и зелеными листьями, очень яркий платок, и платье было яркое, голубое, а из-под платья выглядывали пестрые шаровары, а из-под них – галоши на босу ногу, новые, черные, с блестящими острыми носами...

– Ну, хватит! – сказал Вовка. – Дик, хватит! Ложись!

И Дик опять лег на подстилку, а мы с Вовкой сели рядом на пол и стали гладить Дика, а он лизал нам руки. Дик стал действительно такой худой, что можно было пересчитать все ребра на боках, и шерсть на нем стала тусклой, клочьями... Я смотрел на него, и мне его было так жалко, так жалко!

– Так ты, Фатима, никому не говоришь про Дика? – строго спросил Вовка.

– Ой, разве можна! – Фатима даже всплеснула руками. – Фатима никому словечка не будет говорить!

– Смотри! – сказал Вовка. – Гуляешь с Диком осторожно?

– Ой, так осторожно, так осторожно! – Румяная Фатима хотела быть серьезной, но это у нее плохо получалось: смех светился в ее черных глазах.

– Если Ляпкин Большой узнает, он его отравит! – убежденно сказал Вовка. – Или застрелит!

– Ляпкин плохой человек! – говорит Фатима, делая испуганные глаза. – Очень плохой!

Я глажу Дика по голове. «Где он бродил? – думаю я. – Куда-то плавал на льдине... Мы этого теперь никогда не узнаем. Бедняга! Изголодался, похудел!» – Я глажу Дика, прижимаясь к нему щекой.

Открывается дверь, и в ней показывается Ахмет. Он низко нагибается, и его черная татарская тюбетейка на бритой голове касается притолоки. Ахмет никогда не снимает свою тюбетейку, он ее даже в бане не снимает, говорит Фатима. Фатима называет его «князь», а иногда «палван» – это значит «богатырь», и Ахмет действительно богатырь с тонкими длинными усами. Плечи у него широкие, ноги длинные, голова маленькая. На лице блестят скулы и черные глаза. Он действительно похож на старинного князя. Татарский князь! Когда он входит, комната становится еще меньше. В ней просто негде повернуться!

Ахмет бросает на кровать большой пухлый узел и садится рядом на табуретку. Фатима что-то говорит по-татарски, развязывая узел... Там, конечно, вещи! Какие-то штаны, куртки, платки, кальсоны, рубашки... Фатима быстро говорит, перебирая вещи.

Ахмет молча улыбается.

– Ну что, карты доставать? – деловито спрашивает Вовка. – Раскинем?

– Давай, Вовочка! – говорит Фатима. – Давай карты! Ахмет мне совсем голову заморочила!

«Какие карты? – думаю я. – Неужели они тут играют в карты?»

– Вы будете играть в карты? – шепотом спрашиваю я Вовку.

– Сейчас увидишь! – подмигивает Вовка.

Все садятся к столу. И я сажусь, хотя мне как-то неловко; я знаю, что это плохо – играть в карты, мне мама говорила, это Ляпкины все время по вечерам в карты играют... И вместе с тем мне очень хочется посмотреть!

Фатима поправляет на столе клеенку, и мы садимся вокруг в тесноте. Краем глаза я вижу в окне две пары кошачьих ног: это кошка карабкается по решетке.

Вовка достает из ранца колоду карт. Карты самодельные, они вырезаны из плотной бумаги и на тыльной стороне расчерчены наискось – крест-накрест – цветными карандашами. «Неужели это Вовка сделал карты?» – думаю я. Мне становится стыдно за Вовку. «Как это он может! – думаю я. – Пионер – ив карты играет!» Вовка невозмутимо тасует колоду. Фатима и Ахмет смотрят на него серьезно. Становится так тихо, что слышно, как чирикают за окном воробьи. Вовка сдает карты, тыльной стороной вверх Фатиме и Ахмету, себе он почему-то не берет...