Лидия Чарская - Том 12 Большой Джон Страница 27

Все было поведано: и история с Фюрст, и нарушение совета Большого Джона, по вине ее, Лиды, ее — преступницы, одной виновницы всего, всего.

— И вот, когда я узнала о том, что смерть грозит фрейлейн, я прибежала сюда… я сама захотела умереть, — заключила она свою исповедь.

Рука баронессы легла ей на плечо.

— Бедное дитя, я не хочу говорить о великом грехе желания себе смерти и гибели. Не буду говорить и о горе твоих родителей, если бы они потеряли тебя. Господь бы не попустил совершиться твоему неразумному желанию. И твоя смерть не могла бы принести искупления ни в каком случае. Но дело не в этом. Твой поступок — детский порыв и безумие. Твоя совесть может найти себе покой иным путем… Я была у фрейлейн Фюрст сегодня. Ей, правда, очень худо, она при смерти. Твой друг, monsieur Вилькинг, не обманул тебя. Но все в руках Божиих, и бывает так, что серьезно больные и умирающие поднимаются на ноги, выздоравливают — по Его святой воле. Завтра я еду снова к Мине Карловне и возьму тебя с собой. Ты будешь помогать ухаживать за ней ее сестре, и, кто знает, может быть, успокоится немного твоя измученная совесть, когда ты, если не словом, то действием испросишь прощение у той, которую ты так жестоко обидела… Неправда ли, ты поедешь к ней?…

— Остановись, Иван, у серого дома.

Баронесса захлопнула крошечную форточку, проделанную в передней части кареты и снова откинулась на сиденье, мельком взглянув на свою спутницу.

Лида в своей скромной форменной фетровой шляпе и в темном драповом зеленом пальто казалась очень встревоженной.

Всю ночь напролет девочка не смыкала глаз, и с самого утра она дежурила у дверей начальницы.

Кучер распахнул дверцу кареты и осторожно высадил начальницу и ее юную спутницу.

Сиявшее так весело с утра солнце теперь скрылось. Тучи снова собрались на потемневшем небе, и крупные редкие капли дождя зашлепали на мостовую.

Вслед за maman Лида прошла в какие-то ворота, миновала узкий двор, заваленный наполовину дровами и всяким хламом, и стала подниматься по грязной лестнице с кривыми ступенями.

Добравшись до пятого этажа, они повернули на маленькую площадку, добрую треть которой занимала полуразвалившаяся корзина, доверху наполненная глыбами льда. Одна глыба лежала на каменном полу площадки. Сидевшая перед ней на корточках белокурая девушка отбивала куски льда большим кухонным ножом. При виде прибывших девушка быстро вскочила на ноги и начала спешно вытирать багровые от холодного льда руки о синий клетчатый передник.

— Здравствуйте, Лина, милая моя, — ласково произнесла баронесса и, наклонившись к девушке, поцеловала ее в лоб. — Как здоровье тети? Лучше ли ей?

Та всплеснула руками, быстрым движением поднесла их к лицу и тихо, жалобно заплакала.

Этот тихий, жалобный, словно детский плач отозвался мучительным отзвуком в сердце Лиды.

"Ей худо… Она умирает… О, Господи, помоги ей!"

Словно чувствуя, что происходит с ней, баронесса положила руку на плечо девочки.

Они очутились, в маленькой, удивительно чистенькой комнате.

У окна стояло старое потертое кожаное кресло, и в нем сидел, согнувшись в три погибели, уродец со старческим лицом, с темными, злыми глазами, с изогнутой колесом спиной, с синими губами и безжизненно повисшими ногами.

— Не бойтесь! Это братец Фриц. Он неизлечимо болен, — услышала Лида и тут только увидела маленькую, лет одиннадцати, девочку, свернувшуюся у ног больного и искавшую что-то в целом ворохе гаруса и разноцветных лоскутков.

— Здравствуй, Мария, — кивнула баронесса девочке, — вот я привезла мою воспитанницу, Лиду. Она хочет помогать ухаживать за вашей тетей.

Маленький уродец, спокойно сидевший до сих пор в кресле, вдруг неожиданно заволновался, захрипел и замахал руками. Изо рта его рвались звуки, неумело слагавшиеся в слова. Угрюмые, дико вытаращенные глаза уставились прямо в лицо Лиды.

— Уйди!.. Убирайся!.. Чужая!.. Злая!.. Не хочу!.. Тетю они убили!., мою тетю!.. Убирайся отсюда вон!.. Буду кусаться, буду, буду!..

Воронская в ужасе закрыла лицо руками и прижалась к начальнице.

Когда она снова взглянула, между ней и уродцем стоял знакомый мальчик с белокурыми локонами.

— Здравствуй! — протягивая руку, произнес Карлуша, тот самый, с которым так неожиданно встретилась перед исповедью Лида в комнате Фюрст. — Здравствуй и ты, — обратился он к начальнице института, и, нимало не смущаясь, протянул руку ей. — Это хорошо, что вы приехали, вы поможете маме. Она устала, не спала столько ночей… И Лина устала, ведь ей надо постоянно колоть лед для пузыря и бегать за лекарством… А ты зачем напугал тетю?… — сказал он уродцу и пристально, не по детски серьезно заглянул ему в глаза. — Не смей капризничать, Фриц!.. Не смей беспокоить больную тетю, а то я, твой братишка Карлуша, перестану любить тебя.

Что-то осмысленное зажглось в озлобленных, мрачно горящих глазах уродца.

— Не буду… не буду… — срывалось несвязными звуками с его губ, — не сердись только… не разлюби Фрица… пожалуйста, не разлюби… Фриц калека… Фриц несчастный навсегда… — прибавил он, неожиданно разражаясь жалобным плачем.

— Не разлюблю… — произнес Карлуша и, поднявшись на цыпочки, коснулся губами несоразмерно большой головы уродца.

По лицу несчастного Фрица проползла блаженная улыбка. Очевидно, этот маленький светлокудрый Карлуша являлся ангелом-утешителем, светлым лучом солнца среди жалкого прозябания несчастного калеки-брата…

На пороге кухни показалась худая, высокая женщина с заплаканными глазами, очень бедно одетая и отдаленно напоминавшая кого-то Лиде. Она бросилась к начальнице, от нее к Воронской и заговорила:

— Благодарю… о, благодарю… что приехали к нам!.. Моя бедная Мина!.. О… она так плоха, бедняжка!.. Сегодня был господин пастор и не мог ее напутствовать даже… Очень, очень плоха… Благодарю, благодарю вас, что навестили, баронесса, благодетельница наша, и вы, ангелочек барышня…

И прежде нежели Лида успела отдернуть руку, заплаканная женщина поднесла ее к своим губам.

Горячий поцелуй и упавшая чужая слеза словно обожгли Лиду. Она удержалась с трудом, чтобы не крикнуть:

"О, не делайте этого!.. Если бы вы знали, кто перед вами!.. Я погубила вашу сестру, я ее убийца…"

Но словно невидимые путы легли на губы девочки, не давая ей говорить.

— Был доктор сегодня? — тихо осведомилась баронесса у хозяйки этого убогого жилья.

— Доктор был рано утром и еще приедет вечером… Сегодня роковая ночь, сегодня перелом болезни, и наша Мина или выздоровеет, или…

Несчастная женщина не договорила, закрыла лицо руками и зарыдала. За нею заплакала Мария, зарыв лицо в лежащую перед нею груду лоскутков.

Калека Фриц, видя слезы матери и сестры, заныл громко:

— Га-га-га… Тетя Мина…

— Молчи, а то я уйду сейчас, и ты меня никогда не увидишь, — прикрикнул на него Карлуша, потом подошел к матери, встал на цыпочки, дотянулся до ее лица и с трудом оторвал от него залитые слезами руки.

— Не надо плакать, мама… Господин пастор сказал: "На все воля Божия"… Или ты не слышала этого?… А теперь ложись спать, мама, а я и Марихен займем Фрица, чтобы он не кричал. Каролина пойдет в аптеку. А ты, — неожиданно сказал он Лиде, — ты пойдешь посидеть с тетей Минхен… И ты тоже… — тоном, не допускающим возражений, обратился он к баронессе. Сделав им знак следовать за собою, он вышел из кухни, служившей, впрочем, столовой и гостиной.

Они миновали крошечный коридорчик, за ним темную комнату, где стояли кровати обоих мальчиков, и очутились в небольшом помещении, с завешанным темным платком окошком. Тяжелый запах камфоры, мускуса и еще чего-то заставил Лиду остановиться на пороге.

— Вам дурно?… Хотите воды?… Это у вас с непривычки… — услышала она нежный голос и, открыв глаза, увидела белокурую Каролину.

Девочка стояла у постели больной.

В этой изможденной, сильно постаревшей женщине трудно было узнать фрейлейн Фюрст.

И опять сердце Лиды сжалось мучительной болью.

"Вот что ты сделала, полюбуйся на дело рук твоих".

Она вынуждена была сесть в подставленное ей Каролиной кресло, стоявшее около постели. В другое кресло, у изголовья больной, опустилась баронесса.

Начальница подозвала Каролину и долго беседовала с нею. Потом вынула портмоне из кармана и отдала его девушке.

— Купите все необходимое… И не экономьте, Бога ради…

Каролина отвечала чуть слышно:

— О, вы так добры!.. Господь благословит вас… Но деньги у меня еще есть… ваши деньги… от вчерашнего остались… и прежние еще…

А Лида не отводила взора от больной. Невыносимые терзания наполняли ее душу. Внутренний голос говорил: