Лидия Чарская - Солнце встанет! Страница 27

— Я хотела полюбоваться на ее счастье. Милая Лика, ведь, вы ничего не имеете против этого! — и толстенькая женщина протянула руки Лике.

Та порывисто бросилась к ней, схватила эти маленькие ручки и сжала их в своих. Чутьем догадывалась Лика, как глубоко несчастна бедная невестка, и всей душой сочувствовала ей.

— Милая Бетси! — прошептала она чуть слышно на ушко молодой женщине, отчего бледные щеки последней окрасились мгновенным румянцем. — Вы оденете меня к венцу, не правда ли, милая Бетси? После обеда мы пойдем одеваться… Венчание назначено в восемь. А пока, что говорится в сегодняшних газетах, мама?

— Беспорядки всюду и везде… В вашем городе еще спокойно?

— Вполне… — мотнув головой, сказала Зинаида Владимировна.

— Я не понимаю, чего хотят эти люди? Пожар народного движение охватил половину России… А эти забастовки, эти волнения на фабриках… эти митинги и сходки, к чему приводят они? — и Карская нервно подернула плечами.

— Милая мама, вы спрашиваете, чего хотят эти? Хотят иметь свою человеческую долю, в которой отказано им. Хотят сознательного равенства с вами поставленными в более благоприятные условия, — горячо произнесла Лика.

— То есть, хотят быть господами, хочешь ты сказать? — прищурившись на дочь, спросила Карская.

Сознание господства должно жить в каждом человеке, — еще горячее подхватила Лика. Человеку определено быть царем животного и растительного мира, и если бы Творец хотел господства одних и рабства других, Он создал бы патрициев и плебеев аристократов и пролетариев, вельмож и шляхту… Он положил бы границы между первыми людьми. Но создав Адама, Он сделал его царем хлебопашцем, садовником того дивного сада, который зовется эдемом, и господином, властителем в одно и тоже время.

— А по-моему, не то, — снова подняла голос Карская. — Есть люди, которые привыкли к рабству и труду с колыбели, и давать им новые условия жизни, довольство, роскошь и негу, — значило бы выбить их из колеи.

— О, как это безнравственно, что вы говорите, сестра! — раздался из угла голос до сих пор молчавшей Зинаиды Владимировны. — Если они родились в нужде, грязи и смраде, в отрепьях и наготе, их надо пичкать хлебом с мякиной, по-вашему, и сделать из них белых невольников, потому только, что они поставлены с колыбели в худшие условия?

— Но нужно же кому-нибудь работать! — капризным тоном проговорила Марья Александровна.

— Работать нужно всем и наслаждаться жизнью всем надо тоже в равной степени. Пусть труд и богатство будут ровнее распределены между классами и тогда… тогда Россия будет идеалом европейского государства, — прозвучала мощная тирада с порога комнаты.

— Сила Романович! — вырвалось из груди присутствующих.

— Ты с ума сошел? В день свадьбы жених показывается на глаза невесте! — в патетическом ужасе произнес негодующим тоном Анатоль.

— На минуточку-с, ей Богу, на минуточку-с, — растерянно произнес богатырь-Строганов, — у меня дельце есть до Лидии Валентиновны, — и, смущенно сияя своими добрыми глазами, он протянул Лике небольшой конвертик. — Вот-с мой свадебный подарок, Лидия Валентиновна, — произнес он, совершенно растерявшись, — благоволите принять-с! А теперь исчезаю! — и, весь малиновый, Сила Романович скрылся за дверью, успев всунуть в руку Лики принесенный конверт.

— Что это такое? Банковый билет, кажется? — и, забыв все свое аристократическое достоинство, Марья Александровна быстро вскочила со своего места и с легкостью девочки подбежала к Лике. — Билет в несколько сот тысяч!

Лика вскрыла конверт и, вынув оттуда толстую синенькую книжку, быстро раскрыла ее.

— Ах! — вскрикнула она, всплеснув руками. — Милый, милый Сила!

— Но что это значит? — разочарованно протянула Марья Александровна, ожидавшая увидеть в конверте какой-нибудь документ громадной стоимости.

— А это значит, милая мама, что в нашем губернском городе повторяются частые забастовки и Сила выстроил там даровую столовую для безработных и принес мне книжку с миллионом даровых обедов, которые я могу рассылать рабочим.

— А-а!.. — неопределенно протянула Марья Александровна.

— Признаюсь, я не видел более странного брака, — проворчал себе под нос Анатоль, — вместо свадебной корзины со всякого рода драгоценностями, какие-то контрамарки с обедами для этих грязнулей!

— Настоящий союз двух революционеров! — попробовала улыбнуться Карская.

— Сознательный брак добрых и честных людей, — произнесла Бетси, оживившись на минуту, и, подойдя к Лике, протянула ей руку. — Мне кажется, что пора одеваться!

— Да, да! — спохватилась молодая девушка и вдруг неожиданно наклонилась к подурневшему, одутловатому личику толстенькой женщины и крепко поцеловала ее в самые губы.

XIX

Крошечная деревенская церковь была залита огнями, Лика Горная об руку с братом входили в нее. В Красовке не было церкви и пришлось венчаться в Колотаевке, в 4-х верстах от фабрики. Старенький священник дал знак на клирос, и хор красовских фабричных грянул концерт в честь невесты.

Это был сюрприз для Лики. Ее лучшие друзья приветствовали ее первые при начале обряда. Она низко наклонила белокурую головку, к стриженым кудрям которой искусные руки Бетси едва сумели прикрепить белый вуаль и нежный букет флердоранжа. Потом глаза Ликии отыскали такого же дорогого друга, такого же близкого товарища ее сердцу.

Сила Романович стоял недалеко от аналоя… Сшитый в губернском городе фрак сидел на нем мешковато, высокие воротнички резали шею, ему было душно И неловко в этом торжественном наряде, но его милое лицо сияло таким счастьем, а голубые глаза были с таким чистым восторгом устремлены на входившую невесту, что все некрасивое и смешное исчезало в нем, только и видно было из всего богатырского существа Силы — что счастливое лицо и прекрасные глаза.

Старенький священник взял руки жениха и невесты и подвел их к аналою. Анатолий, шафер Ликии, И новый фабричный доктор, шафер Силы, подняли золотые венцы над головами брачующихся.

— Обручается раба Божия Лидия рабу Божию Силе! — продребезжал на всю церковь дряхлый голос, и Лика почувствовала прикосновение кольца к своему горячему пальчику.

Церковные двери широко распахнулись и целая толпа фабричных втиснулась в церковь. Всем им любо было поглядеть на обряд венчания их «благодетелей».

Лика не молилась. Она машинально вслушивалась во все, что читалось отцом Георгием и пелось на клиросе, и безотчетно ответила «да» на вопрос священника о добровольном ее согласии на брак, но молиться она не могла. Она отвыкла молиться с тех пор, как судьба сыграла с ней новую злую шутку в лице встречи ее с Гариным.

К тому же она находилась точно во сне все последнее время и эта сонливая рассеянность мешала ей долго сосредоточиваться на одной мысли.

Точно в тумане, сознавала Лика, что венчается она, Лидия Горная, а не кто-либо иная, что венчается она по собственному желанию со своим давнишним другом-приятелем Силой, которого любит всей душой, но что где-то, в тайниках ее души, живет, дышит, копошится другое чувство, нудное и сверлящее, которое ядовито, тлетворно, странно и могуче в одно и тоже время.

«Вздор! Я люблю Силу, милого, доброго Силу!» — твердил рассудок девушки, а сердце, или, вернее, один уголок сердца, шептал иное: «Князя Гарина ты любишь. Любишь единственной, роковой любовью»…

«Единственной, роковой любовью, — вторил рассудок и тотчас же добавлял настойчиво: — но ты его никогда не увидишь… Никогда! Никогда! Никогда!»

«Никогда»… — отвечало эхом сердце, и холодные струйки потянулись от него, наводняя собою все сокровенные уголки естества Лики.

— Никогда! — почти вслух прошептала она.

Ее взор упал на толпу приглашенных.

Вон стоит ее мать, красивая, нарядная, возбуждающая невольное восхищение фабричных, в жизни своей не видавших ничего подобного в своем медвежьем углу, та самая мать, которая три года тому назад, когда с ней случился тот ее страшный грех с князем, не постеснялась отпустить ее из дома потому только, что «свет» не прощает ничего подобного своим верным жрицам. И теперь эта мать приезжала к ней сюда, чуть ли не за тысячу верст, и с притворными слезами благословляла ее на брак с Силой, потому только, что Сила — миллионер-капиталист, в недалеком будущем владелец двух фабрик, а у petite papa, благодаря непроизводительным тратам блестящей Мими Карской, накопилось до ста тысяч долга.

И Анатоль, успевший просадить в три года приданое жены, уже закидывал Лике удочку по поводу суммы, обещанной Силою на ее карманные расходы.

Взгляд Лики упал на коленопреклоненную фигуру. Зинаида Владимировна Горная горячо молилась за счастье племянницы, не замечая крупных слез, катившихся по ее лицу.