Марсель Паньоль - ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ Страница 28

— Может статься, — в раздумье ответил Лили. — Я его никогда не видел. Но отец видел.

— Кого?

— Большого Феликса.

— Это пастух?

— Да, когдатошний пастух.

— Почему ты говоришь «когдатошний»?

— Потому что это было когда-то, давным-давно.

— Не понимаю.

Он подошел ближе и вполголоса сказал:

— Он помер чуть ли не пятьдесят лет назад. Но лучше об этом не говорить — еще накличешь его!

Остолбенев, я уставился на Лили, который прошептал мне на ухо:

— Он привидение!

Это открытие так меня испугало, что я для собственного успокоения прибегнул к своему излюбленному средству — залился насмешливым хохотом, затем язвительно спросил:

— И ты веришь в привидения?

Лили, видимо, испугался и тихо ответил:

— Да не ори ты! Я же тебе говорил, так нельзя, еще накличешь!

Я понизил голос — просто чтобы доставить удовольствие Лили.

— Так вот, знай же, что мой отец — а он ведь ученый — и мой дядя, который служит в префектуре, говорят, что это брехня! И я то же самое: как услышу про это, так начинаю смеяться. Да, прямо-таки не могу не смеяться.

— А я вот, а вот мой отец не станет смеяться, потому что он сам его видел — привидение, стало быть, четыре раза видел.

— Твой отец хороший человек, но он читать даже не умеет!

— А я и не говорю, что он умеет читать. Я говорю, что он его видел.

— Где?

— Однажды, когда он ночевал в загоне Батиста, он услышал за стеной шаги. И потом громкий вздох, точно кто-то помирает. Тогда он посмотрел в щель в двери и увидел пастуха, высокого-высокого, в плаще, с палкой и в большущей шляпе. Он был весь серый — от макушки до пят.

Я прошептал — опять же просто чтобы доставить удовольствие Лили:

— А может, это был настоящий пастух?

— Как бы не так! Что это было привидение, доказывает то, что, когда отец отворил дверь, там ничего уже не было. Ни пастуха, ни привидения, ничего…

Это было неопровержимое доказательство.

— А зачем оно сюда ходит, это привидение? Чего оно хочет?

— Он, кажется, был очень богатый, имел чуть ли не тысячу овец. Его убили разбойники, всадили ему между лопатками длинный кинжал и отняли громадный мешок с золотыми монетами. Вот он и бродит здесь все время, жалуется, ищет свой клад.

— Но он же знает, что не мы взяли клад.

— То же самое сказал ему отец.

— Он говорил с ним?

— А как же! Когда привидение пришло в четвертый раз, отец говорил с ним через дверь. Он сказал: «Послушай, Феликс, я пастух, как и ты. Я знать не знаю, где твой клад. Не стой ты над моей душой, мне надо выспаться». Тогда привидение, ни слова не говоря, как начнет свистеть, и этак — минут десять. Тогда отец рассердился и говорит: «Я покойников уважаю, но, если ты не угомонишься, ты у меня заработаешь четыре креста и шесть пинков в зад».

— Так и сказал?

— Так и сказал. И он бы это сделал, но тот понял: ушел и никогда больше не приходил.

Эта история явно была нелепицей, я твердо решил ничему в ней не верить, а чтобы ее опровергнуть, воспользовался излюбленными выражениями моего отца.

— Правду сказать, — начал я, — ты, по-моему, очень глупо делаешь, что рассказываешь мне об этих предрассудках, которые — просто суеверие. Привидения выдумал народ. А когда кого-нибудь осеняют крестом, то это чистая мракобесия!

— Хо-хо! — ответил Лили. — Если осенить призрак крестом, тут ему и крышка. Против этого уж никто не спорит! Каждый тебе скажет, что крест их режет напополам.

Я хихикнул, довольно неуверенно, и спросил:

— И ты, конечно, умеешь креститься?

— Еще бы!

— Ну-ка покажи мне этот ваш фокус без слов!

Лили несколько раз подряд торжественно перекрестился. Я, хихикая, сделал то же. Тут в темноте раздалось гудение, и я получил легкий, но звонкий щелчок по лбу. Я невольно ахнул. Лили нагнулся и поднял что-то с земли.

— Это жук-дровосек, — сказал он.

Он раздавил жука каблуком и снова двинулся дальше. Я пошел следом, то и дело оглядываясь назад.

Мы дошли почти до подошвы Тауме, и я уже ясно различал очертания холма, под которым находился подземный ход, где мне предстояла жизнь, полная приключений.

Лили внезапно остановился.

— А одну вещь мы забыли! — В голосе Лили звучала тревога.

— Какую вещь?

Не отвечая на вопрос, он покачал головой, свалил свой мешок среди кустов лаванды и начал рассуждать вслух:

— Прямо-таки непонятно, как можно было это забыть! Я-то должен был подумать, но и ты забыл… Что же теперь делать?

Он уселся на скалу, скрестил руки на груди и замолчал, все так же покачивая головой.

Меня рассердила эта несколько театральная сцена, и я строго спросил:

— Что это на тебя накатило? Может, ты с ума сходишь? Что это за штука такая, о которой мы забыли?

Он показал пальцем на гряду и вымолвил загадочное слово:

— Асовато.

— Что ты мелешь?

— Асовищато.

— Что?

Он разозлился и выпалил:

— Та сова, которая чуть не выклевала нам глаза! Совища, которая пугач! Пугач-то живет под сводом, и у него, наверно, есть там пугачиха… Мы видели одного, но давай поспорим на дюжину ловушек, что их там парочка!

Это была ужасающая новость! Как ты ни «силен», есть минуты, когда ты бессилен перед роком.

Две совищи! Мысленно я уже видел, как они кружат над моей головой, разинув желтые клювы, высунув черные языки, а глаза у них сине-зеленые, а когти загнуты крючком… Сейчас они казались во сто крат опаснее, после того как дома я так красочно описал пугача и когда мои описания воплотились в ночных кошмарах. Я изо всей силы зажмурил глаза и перевел дух.

Нет, нет, это невозможно! Лучше уж сидеть в классе перед квадратами и ромбами и зубрить «Обязанности гражданина». Лили повторял:

— Их там наверняка двое!

Тогда я показал, как я «силен», тем более что про себя решил при первой же удобной минуте отступить. Я холодно ответил Лили:

— И нас двое. А ты, часом, не сдрейфил?

— Да, — сказал он, — да, я боюсь. Ту совищу мы видели днем, потому она и не тронулась с места. А ночью она только того и ждет, чтобы напасть; когда ты заснешь, они оба прилетят и выклюют тебе глаза. Ночью такая совища опаснее орла!

Я подумал, что, считая меня способным на этот мужественный шаг, сам Лили все же побоится идти со мной. И я величественно сказал:

— Вот потому-то мы и будем ждать, пока не станет светло, а тогда на них нападем. Дайте мне острый нож, я привяжу его к палке и объясню этим индюкам, что здесь не птичий двор и что в грот пришли новые жильцы… А теперь хватит языком молоть. Приготовиться!

Однако я не тронулся с места. Лили взглянул на меня и порывисто встал.

— Ты прав! — с жаром сказал он. — В конце концов, чего тут, они же просто птицы! Надо только срезать две здоровые можжевеловые ветки. Я отточу свою остро-остро, и мы их посадим на вертел, как цыплят!

Он отошел в сторону, открыл свой складной ножик, затем пригнувшись, юркнул в заросли и принялся за дело. Сидя на гравии у подножия сосны, я размышлял. А Лили, продолжая работать, говорил:

— Если они не захотят вылезть из своей норы, я просуну туда палку, и ты услышишь, что будет: они у меня запоют!

Я понял: Лили не шутит, он твердо решил идти в бой на «совищ». Он-то и «силен». И я устыдился своей трусости.

Я призвал на помощь одного из любимых моих героев Робинзона Крузо… Если бы он, поселившись в своей первой пещере, наткнулся на этих двух птиц, что бы он сделал? Дога даться нетрудно: он бы их тотчас же задушил и ощипал, возблагодарив провидение, а потом зажарил бы их на вертеле из бамбука. Если я обращусь в бегство перед этой живностью, то потеряю право на место в романе с приключениями, и все мои герои, изображенные на картинках, которые прежде смотрели мне прямо в лицо, теперь отвернутся, не захотят и глядеть на мальчика с «сердцем скво» [34].

К тому же сейчас мне предстояло биться не с «пугачами» мощными и свирепыми тварями, даже имя которых устрашает а всего лишь с «совищами», далеко не такими опасными противниками.

Взяв в свою бестрепетную руку «остроконечный нож» я наточил его на камне.

Оставалось еще привидение. Я повторил, как спасительное заклятие, слова отца: «Привидения не существуют»

А затем украдкой раз пять-шесть положил на себя крест который «перережет их напополам».

Лили вылез из чащи кустов. Он волочил за собой две можжевеловые ветки — длинней его самого и совершенно прямые Одну из них он дал мне.

Я вынул из кармана длинную бечевку и привязал к отточенному концу можжевеловой палки рукоятку моего грозного ножа. Лили рядом со мной аккуратно точил свое оружие, словно чинил карандаш.

Сквозь окружающую нас белесую мглу пробивалась заря; при скудном свете виднелись ватные хлопья тумана, осевшие на верхушках сосен и кустарников.

Было холодно.

Нервный подъем, который помогал мне держаться всю ночь, вдруг кончился. Я почувствовал, что лишь усилием воли могу заставить свою шею не сгибаться под тяжестью головы; я прислонился спиной и затылком к сосновому стволу, и мои отяжелевшие веки сами собой сомкнулись, прикрыв теплым пологом глаза, словно засыпанные песком. Разумеется, я бы заснул, если бы где-то в сосновой роще не хрустнула сухая ветка. Я тихо окликнул Лили: