Евгения Яхнина - Кри-Кри Страница 28

— Я просто хотел тебя испытать. К сожалению, твоим гостеприимством воспользоваться нельзя… — сказал Кри-Кри. — Но я знаю, придумал, придумал!

И Кри-Кри, не помня себя от радости, подхватил Мари за талию и закружил ее.

— Ты сошел с ума! Погоди! Ты чуть было не перевернул мою корзинку. А в ней что, знаешь?

— Ну что? Цветы, — ответил небрежным тоном Кри-Кри.

— Ты все забыл, как я вижу. А под цветами что?

— Ах, повязки! Они все еще у тебя? Ну, теперь они уже бесполезны.

— Да, но каких уловок мне стоило не отдать их тетушке Дидье, как я ей врала, если бы ты только знал!..

— Ладно, девочка, теперь не до твоих повязок… Скажи мне, ты друг Коммуны? Да, Коммуны… Пусть она разбита, уничтожена… Скажи мне, ты ей друг?

— Да, — твердо сказала Мари. — Я знаю, ты имеешь право сомневаться во мне после этих противных повязок…

Кри-Кри, кивая головой в такт словам Мари, вытащил из кустов шаспо. Озабоченно осматривая его, он что-то забормотал.

— Что ты говоришь? — тревожно глядя на Кри-Кри, спросила девочка.

— Ты умеешь стрелять, Мари?

Щеки Мари зарделись.

— Ну, ты такой опытный стрелок, — сказала она смущенно, — что я не решаюсь сказать тебе, что умею… Но ведь ты знаешь, когда папа был жив, он водил меня в тир…

— Вот и прекрасно! Здесь цель будет неподвижная, выстрел на близком расстоянии, справишься, — бормотал Кри-Кри, заряжая шаспо.

— Что ты хочешь делать? — спросила с испугом Мари.

— Делать буду не я, а ты. Вот смотри, как надо стрелять! — Кри-Кри поднял шаспо, прищурил глаз, проверил отмеренное расстояние. — Целься прямо сюда, в руку у плеча. Старайся, чтобы пуля прошла навылет. Не бойся, девочка, я не хочу умирать, но я должен быть ранен, только легко ранен. Понимаешь? Торопись!

— Объясни, что ты задумал, Кри-Кри! Я ничего не понимаю.

— Поймешь потом. Сейчас объяснять некогда. Ну, Мари, во имя Коммуны!

Мари почти бессознательно подняла кверху шаспо.

— …во имя ее борцов! — продолжал Кри-Кри торжественно.

Мари колебалась. Она неуверенно стала целиться, потом опустила шаспо. Все произошло слишком, быстро, и она не успела понять, что происходит, чего требует от нее Кри-Кри.

— Мне страшно, Шарло, — умоляюще прошептала она, — я могу убить тебя.

— Целься скорее, Мари! Во имя дружбы! Во имя Гастона! — настаивал Кри-Кри. — Стреляй, или ты еще раз совершишь преступление против Коммуны.

— Кри-Кри, — выговорила Мари. От волнения она не могла больше сказать ни слова. Глаза ее были в слезах.

Кри-Кри подошел к ней, обнял ее, вытер слезы и сказал твердо, тоном приказания:

— Успокойся и стреляй вот сюда. Не бойся, это неопасно. Только целься спокойно. Промаха не должно быть: патрон последний.

Мари подняла шаспо, неуверенно прицелилась и выстрелила. От страха она закрыла глаза и бросила шаспо на землю. Когда рассеялся дым, она посмотрела на своего друга. Он стоял на том же месте, гордо закинув голову. Лицо и вся фигура его дышали отвагой, и Мари невольно залюбовалась им. Только спустя мгновение она сообразила, что из плеча его льется настоящая кровь, что он ранен и что ранила его она, Мари.

Мари неуверенно прицелилась и выстрелила.

— Кри-Кри! — застонала девочка, бросившись к нему.

— Молодец! — сказал Кри-Кри довольным голосом. — Ты меня не подвела. И кровь течет, и рана неопасна…

Когда же Мари, вытащив носовой платок, хотела перевязать рану, он запротестовал:

— Нет, нет, пусть течет побольше крови. Это нам поможет спасти дядю Жозефа… Но странно, от этой царапины у меня кружится голова. Идем! Веди меня теперь прямо к тетушке Дидье. Говори, что я ранен еще со вчерашнего утра: меня ранили возле форта Мишель, когда я возвращался домой… Она меня посылала за цикорием. Я давно его купил, но ей мы скажем другое… Да, погоди… Скорей зарой шаспо вот в эту ямку. Хорошо, что я успел ее вырыть… Хорошо и то, что я сберег последний патрон… Ну, старые сороки! Теперь увидим, кто кого перехитрит! Погодите радоваться! — и Кри-Кри погрозил кулаком кому-то невидимому.

Глава восемнадцатая

ТРЕХЦВЕТНЫЕ ПОВЯЗКИ

Тетушка Дидье была возмущена. Она всегда считала нелепостью мысль о создании Коммуны, о каком-то рабочем правительстве. К чему призывать к власти не умеющих управлять рабочих, когда господин Тьер прекрасно для этого годится? Для нее лично жизнь была гораздо, спокойнее, пока не было Коммуны: и дела кафе шли бойко, и никто не приставал, чтобы малолетние работали меньше взрослых.

Правда, Коммуна оказалась очень деликатной и не тронула вкладов частных лиц. Но такая добропорядочная женщина, как мадам Дидье, не могла спать спокойно, пока у власти были какие-то бунтовщики-рабочие.

И вдруг теперь, — о, черная людская неблагодарность! — теперь вдруг поползла молва, что в ее кафе прятали коммунаров. Ее лучшая подруга, мадам Либу, подтверждала это.

Возмущенная Дидье собственноручно отодвинула буфетную стойку, отдернула тяжелый репсовый занавес, скрывавший чулан, где хранился всякий хлам. Каждый мог лично удостовериться, что никаких «вражеских» следов нигде не было.

— Вы понимаете! — тряся кружевной наколкой, кричала мадам Дидье, обращаясь к одному из своих завсегдатаев, виноторговцу Дебри. — Вы понимаете, так оскорблять честную женщину! Это значит пользоваться тем, что я бедная вдова. Обвинять меня в том, что я плохая патриотка! Знаете ли вы, — тут тетушка Дидье так грозно надвинулась на виноторговца, что тот должен был отступить на несколько шагов. — Знаете ли вы, кто сообщил полиции о том, что в доме номер шесть по улице Карно было гнездо коммунаров? Мадам Дидье! — Она ударила себя по мощной груди. — Кто обнаружил, что консьерж дома номер сорок два по нашей улице потворствовал коммунарам? Мадам Дидье! И после этого говорить, что я укрываю федератов! Ну, где, скажите вы, где справедливость?!

Тетушка Дидье выдохлась после такой длинной речи. Она схватила тряпку и с ожесточением принялась вытирать мраморные доски столиков.

Она была настолько возбуждена и взволнована, что не сразу обратила внимание на молодого приземистого офицера, ввалившегося в кафе в сопровождении двух жандармов.

А между тем, не будь тетушка Дидье так возбуждена, она сразу, по их виду, поняла бы, что они пришли неспроста.

— Эй ты, мамаша! — грубо крикнул офицер. — Мы получили сведения, что ты укрываешь раненых коммунаров!

— Я?!

Мадам Дидье всплеснула короткими руками и на мгновение застыла. Но тотчас же к ней вернулась способность речи, и она застрекотала, не успевая окончить одну фразу и посылая ей вслед другую, также неоконченную.

— Это что же такое? Что все это значит? Я бедная, одинокая вдова… Я сама разорилась из-за этой проклятой стрельбы! Что касается мадам Либу — я насквозь вижу все ее козни! Вы лучше ее спросите, какое положение при Коммуне занимал ее племянник… Пусть лучше она вам порасскажет о нем, а не порочит честную женщину! Я бедная вдова…

— Прекрати болтовню! — грубо прервал офицер поток красноречия тетушки Дидье. — Следы крови там, на улице, ведут прямо к твоему кафе.

— Пусть гром господний разразит меня! Пусть у меня отсохнет язык, если я вру! Я одинока, как пень! У меня живет только мой подручный, бедный сиротка Шарло. Да и тот ушел со вчерашнего утра. Я послала его за цикорием, а его все нет! Ума не приложу, куда он девался! Без него я, как без рук. Хоть торговля и слаба в эти дни, но все-таки разве одной управиться?.. Ведь я бедная вдова, одинокая женщина…

— Ты не очень-то напирай на то, что ты женского пола, — сердито сказал офицер, которому надоело слушать ее болтовню. — Мы прекрасно знаем, какие теперь бывают женщины. Мы вчера убедились в этом, сражаясь с женским батальоном. Ну и бабы! Им ни огонь, ни штык — все нипочем. Так что ты, тетушка, не очень напирай на то, что ты женщина! Лучше говори всю правду…

Тетушка Дидье только что собралась засыпать офицера новым потоком объяснений, как вдруг ее ухо уловило крик Мари:

— Мадам Дидье! Мадам Дидье!

И, к великому ее удивлению и ужасу, в дверях кафе показался Кри-Кри, которого вела под руку Мари. Мальчик был неузнаваемо бледен. Из руки, почти у самого плеча, струйкой стекала кровь, окрашивая в алый цвет разорванный рукав куртки. Мари, как всегда, шла легкой походкой, хотя на одной ее руке висел Кри-Кри, на другой — корзинка с цветами.

— Это еще что за птицы? — вырвалось у офицера.

— Боже мой, да это Кри-Кри! Но в каком виде! Что с ним случилось?! Вечно этот мальчишка суется, куда не надо!

Мари совершенно вошла в роль. Казалось, это была не та девочка, которая четверть часа тому назад беспомощно спрашивала у Кри-Кри, что делать с шаспо. Она говорила, и голос ее звучал естественно, и убедительно: