Николай Печерский - Будь моим сыном Страница 28

— Ой боже ж ты мий, та що це робится! Та тут же ничого нема! Може ще яку консерву купить? Та чого ж вы мовчите? Та бижи ж ты, Ванята, в отой магазин! Та що ж мени з вами робить!

В последнюю минуту, когда уже все было готово и можно было наконец сделать передышку, тетка Василиса погнала Ваняту в магазин купить кофе. В доме Пузыревых кофе не пили, но тетка Василиса решила, что теперь без него не обой­тись. Она дала Ваняте трешку и сказала:

— Ты ж дивись и конфет купи! 3 чим його оте прокляте кохфе пьют. Та чого ж ты стоишь, я тоби кажу!

Ванята спрятал деньги в карман и пошел в магазин. Тетка Василиса сказала, чтобы он летел пулей, но Ванята решил не торопиться. Было всего только десять часов. Сто раз успеет сбегать в магазин!

Сегодня у Ваняты два праздника. Во-первых, приезжает отец, а во-вторых, — дожинки. В кармане его комбинезона ле­жит отпечатанный на машинке узенький листок: «Ува­жаемый тов. Пузырев! Партийная организация и правление колхоза просят Вас пожаловать в клуб на праздник урожая».

Узнал бы про это Гриша Самохин, умер бы от зависти! Эх, Гриша, Гриша, жаль, нет тебя здесь!

Ванята дал небольшой крюк, решил сначала посмотреть на клуб, который украшали вчера колхозники, и на стенную газету, которая висела возле клуба в стеклянной витрине. Газету тоже делали вчера. Ванята ходил в клуб вместе с Марфенькой, Пыховым и все видел — как печатали на ма­шинке статейки, клеили фотографии, рисовали красками заголовки.

В газете была статейка о Сашкином прадеде. Как жили раньше крестьяне и как живут теперь. Была и фотография. Дед Егор строго смотрел из-под своих густых бровей и как будто бы говорил: «Ничего поработали: и хлебушко есть, и молоко, и прочее. Жаль, не довелось глянуть на вашу жизнь своим глазом. Молодцы, граждане, то есть товарищи колхоз­ники. Одобряю!»

Много знакомых людей увидел Ванята на фотографиях — и отца Пыховых, и комбайнеров, и тетку Василису с деревян­ной поварешкой в руке. Была в газете и еще одна фотогра­фия. Ее прислал накануне в твердом картонном пакете суетливый и немного смешной человек — Бадаяк. Ванята сразу нашел на снимке себя, Марфеньку, Пыховых. Не попал в кадр только Сашка Трунов.

Пыхов Ким рассматривал эту фотографию вместе с Ва­нятой. Ким разглядел то, что было недоступно всем осталь­ным. Он ткнул в фотографию пальцем и, не сдержав нахлы­нувших вдруг в его душе чувств, закричал:

— Дураки! Вот он, Сашка Трунов, глядите!

Все посмотрели на то место, где задержался перст Пыхова Кима и увидели с краешка фотографии полукруглый, как месяц на ущербе, ломтик Сашкиной головы и Сашкино ухо.

Удивился не меньше других такому неожиданному открытию и редактор газеты Иван Григорьевич. Он, впрочем, не согласился с предложением Кима — немедленно отрезать и выбросить вон ухо Сашки,

— Саша тоже работал, — сказал он. — Пускай ухо пока остается на месте. А там видно будет...

Между прочим, в последние дни Сашка стал тише воды, ниже травы. Перемена эта случилась после колхозного со­брания. Возле конторы до сих пор висело обтрепанное ветром объявление. Строгими и даже чуть-чуть суровыми буквами на нем было написано: «Обсуждается вопрос о воспита­нии подрастающего поколения. Докладчик — парторг кол­хоза».

Раньше всех о собрании пронюхал Пыхов Ким. Он при­мчался к Ваняте и с места в карьер предложил отправиться в клуб и послушать, о чем там будут говорить. Ванята с тру­дом отбился от приятеля.

— Вали рогом! — сказал он. — Не нашего это ума дело!

Пыхов Ким вспылил, намекнул Ваняте, что он — серая и отсталая личность.

— Там же про нас говорить будут! — объяснил он. — Мо­жет, теперь надо иначе воспитывать...

Пыхов Ким устремил взор ввысь. Лицо его стало воз­вышенным и одухотворенным. Казалось, решал он что-то важное и значительное, над чем безутешно бились до сих пор люди. Вполне возможно, Ким найдет выход из ловушки. И тогда все поймут, как, в сущности, все просто и доступно, если, конечно, хорошенько подумать.

Но никакого ценного открытия Ким не сделал. Видимо, для этого у него не хватило терпения и выдержки.

— Меня дома по-старому воспитывают, — снизив голос и уже без прежней запальчивости, добавил Ким. — Никогда не считаются!..

— Как — по-старому? — не понял Ванята.

Пыхов Ким с удивлением смотрел на бестолкового дру­га. Подумав минуту, он повернулся к Ваняте боком и, сму­щаясь, опустил для наглядности резинку трусов. На розовом с пупырышками полушарии четко выделялась красная с си­неватым оттенком полоска.

— Это папаня ремнем, — объяснил он с чувством какого-то непонятного достоинства. — Пошли в клуб. Через кочегар­ку пролезем!

В клуб Ванята не пошел. Не попали туда и остальные ре­бята. Но как взрослые ни хитрят, а утечка тайн в мире все же существует. В тот же вечер ребята кое-что узнали о соб­рании.

Получалось, что в принципе ими были довольны. Кол­хозники обещали построить им стадион, а к осени открыть курсы трактористов.

Но и упреков тоже было дополна — и детям и взрослым. Особенно досталось отцу Сашки. Его, говорят, вообще вывер­нули наизнанку за воспитание сына.

Никаких других подробностей о собрании, о том, кого хвалили, а кого ругали, Ванята больше не узнал. В клуб хо­дила и мать. Но спрашивать ее Ванята не решился. Сама же она пока что помалкивала. Видимо, ждала отца. Мысль об этом Ваняту не удручала. Приедет отец, они сядут по-семей­ному рядышком и все тогда обсудят и решат.

Конечно, разве можно без отца!

Глава двадцать четвертая

ВСТРЕЧА

Размышляя о встрече с отцом, Ванята подошел к клубу. Все здесь было в порядке. Газета висела на месте. На фасаде трепыхали флажки. Над входом в клуб звал в гости огромный лозунг — «Добро пожаловать, товарищи хлеборобы!». Ванята полюбовался этим лозунгом, проверил на всякий случай, цел ли пригласительный билет с «уважаемым това­рищем», и только тогда пошел выполнять поручение тетки Василисы.

Размахивая рыжей коробкой кофе и кульком конфет, Ва­нята возвращался домой. От радости у него все пело и пля­сало в душе. Жаль, что мать не берет его с собой на вокзал, но это понятно: отец и мать давно не виделись. У них будут свои разговоры, и Ваняте знать их не обязательно. Пускай будет так, как задумала мать. Главное — приедет отец. Боль­ше ему ничего не надо!

Пританцовывая, вбежал Ванята в избу, поднял, как па­роль, как пропуск к счастью, коробку кофе и конфеты.

— Купил, тетя Василиса! Мировецкого! С цикорием!

Но что это? Тетка Василиса и мать даже не посмотрели на него. Пока Ванята вертелся возле клуба, выбирал в ма­газине самый лучший кофе и конфеты, тут что-то произош­ло. Полчаса назад мать была в белой праздничной кофте и синей юбке, а теперь надела серое с бледными цветочками платье, в котором работала на ферме, повязалась простым, с бахромой по краям, платочком.

Мать и тетка Василиса из-за чего-то поссорились. Тетка Василиса наступала, а мать тихо и виновато защищалась.

— Та що ж це такое робытся? — кричала тетка Васили­са. — Та що ж це таке надумала! Ох боже ж ты мий! Та по­думай же ты своею головою! Та тьху на тебя за таки дила! Та йды ж ты, я тобк кажу, на отой вокзал!

— Не хочу я, — тихо и упрямо сказала мать. — Хватит мучиться. Все одно толку не будет. Я знаю...

Ваняте стало все ясно. Мать передумала почему-то идти на вокзал. Отца никто не встретит. Он обидится и, возможно, даже уедет назад. Теперь уже навсегда, на всю жизнь!

Ваняте стало страшно.

Что ж ты делаешь, мама?

Мать не видела этого молчаливого упрека в глазах Ваняты. Она ушла на ферму, а Ванята и тетка Василиса остались в избе. Тетка Василиса кипела от гнева. Она ни с того ни с сего замахнулась на Ваняту и закричала:

— Та кинь ты отой чертив кохфе! Та на биса ты купив оту гадость! Ой боже ж ты мий, та що ж це на свити робыт­ся? Та довго я буду за всих страдаты? Та чого ж ты стоишь, як отой пенек, я тоби кажу!

Тетка Василиса оглядела огорченным взором стол с едой, сказала «тьху на вас на всих» и вышла из дому, хлопнув изо всей силы дверью. На стене качнулся портрет отца, жа­лобно и тонко зазвенели на столе рюмки.

А через минуту уже был на улице и Ванята. Задыхаясь, мчался он по жнивью, по тропинкам и лесным гарям на вок­зал. Он встретит отца, приведет его домой и навечно помирит с матерью,

Что у них там случилось? Почему мать не пошла на вок­зал? Эти мысли гвоздем сидели в голове Ваняты.

А вдруг мать заупрямится и не захочет мириться. Погля­дит на отца и скажет: «Иди, пожалуйста! Без тебя теперь проживем».

И снова память услужливо вернула Ваняту к Платону Сергеевичу. Может быть, он стоит на пути, закрывает Ванятино счастье?

По большаку сзади Ваняты пылила машина. Ванята свер­нул в сторону, добежал до телеграфных столбов и замахал над головой кепкой.

— Сто-ой! — закричал он. — Сто-ой!