Йоханна Спири - Хайди, или Волшебная долина Страница 29

Хайди влезла на стул, достала книгу с полки, подняв при этом клубы пыли. Давненько никто эту книгу не трогал! Хайди аккуратно стерла с нее пыль, села на скамеечку у ног бабушки и спросила, какую песню ей прочитать.

— Какую хочешь, деточка, какую хочешь!

Бабушка напряженно ждала и даже отодвинула от себя прялку.

Хайди листала книгу, выхватывая то одну строчку, то другую.

— Бабушка, я прочту тебе вот эту песню, про солнце.

Хайди начала читать, и чем дальше, тем больше душа ее наполнялась теплом.

Солнце благое,Солнце златое,Радостью блещет —Сердце трепещет.Ласковый свет нам дарит благодать.

Пусть я во прахе,Мраке и страхе,Все же воспряну,В небо я гляну,Бог не захочет мне отказать.

Зрят мои очиМир славы Отчей,Божье творенье —Нам поученье,Как безгранична сила Его.

Жизнь провели вы,Благочестивы,С миром уснете,К Богу уйдете,Бренной земле не должны ничего.

Все в мире тленно,Но неизменнаВечность — основаБожьего слова,Воля Господня тверда, как гранит.

С благостью милостьСоединилась,Сердце исцелит,Боль перемелет,Святость Его нам благо дарит.

Есть окончаньеТягот страданья,Пусть ветер злится,Буря ярится,Солнце нам явит радостный лик.

Блаженной тиши,Радости высшей,Сердцем ликуя,Несмело жду я,К Райскому саду душою приник.

Бабушка сидела молча, уронив руки на колени, по щекам ее струились слезы, но на лице была написана неимоверная радость. Никогда прежде Хайди ее такой не видела. Едва Хайди кончила песню, как бабушка потребовала:

— Еще разочек, Хайди, дай мне еще раз услыхать:

Есть окончаньеТягот страданья…

И девочка начала читать сначала и читала с упоением:

Есть окончаньеТягот страданья,Пусть ветер злится,Буря ярится,Солнце нам явит радостный лик.

Блаженной тиши,Радости высшей,Сердцем ликуя,Несмело жду я,К Райскому саду душою приник.

— О, Хайди, как светло, как светло на душе! Как же ты меня порадовала, деточка!

Бабушка раз за разом повторяла эти слова, а Хайди так и сияла и все не могла наглядеться на бабушку, потому что впервые видела ее такой счастливой. Лицо слепой больше не было старым и печальным, казалось, она с благодарностью и восхищением новыми, зрячими, глазами заглянула в Райский сад.

Но тут в окошко кто-то Ьостучал, и Хайди увидела деда, который сделал ей знак идти с ним. Девочка послушалась, пообещав бабушке завтра снова прийти к ней. Даже если утром она пойдет с Петером на пастбище, то по£ле обеда непременно заглянет к бабушке. Дарить слепой старушке свет и радость было для Хайди самым большим счастьем, какое она только знала. Даже большим, чем зеленые луга с цветами и козами.

Бригитта выскочила за ней с ее платьем и шляпкой и хотела отдать девочке ее добро. Платье Хайди взяла, ведь дедушка уже признал ее, но от шляпки отказалась наотрез. Пусть Бригитта оставит ее себе, она, Хайди, ни за что на свете ее не наденет.

Хайди так переполняли впечатления, что она просто не могла не поделиться с дедом своей радостью и, надо сказать, тронула его сердце. Еще она добавила, что если есть деньги, можно покупать в Деревеньке белые булки для бабушки. Выложив все один раз, она начала сначала, а потом с надеждой в голосе спросила деда:

— Дедушка, ведь правда же, хоть бабушка и не хочет, но ты отдашь мне эти деньги из пакета, чтобы я каждый день давала Петеру на булочку, а в воскресенье на две?

— А как же кровать, Хайди? — сказал дед. — Хорошо бы купить тебе настоящую кровать, а на булки там тоже хватит.

Но Хайди с жаром стала доказывать, что ей прекрасно, ну просто замечательно спится на ее ложе из сена, куда лучше, чем на мягкой кровати во Франкфурте. Она взывала к деду так неустанно и проникновенно, что он в конце концов сдался:

— Ладно. Деньги — твои. Делай с ними все, что тебе в радость. На эти деньги ты сможешь целый год кормить бабушку булками.

— Ух ты, как здорово! — воскликнула Хайди. — Бабушке больше не придется есть черствый черный хлеб. Знаешь, дедушка, вот теперь все так хорошо, так хорошо, как никогда еще не было! — и Хайди с ликующими воплями запрыгала по тропинке. Точь-в-точь птичка небесная. Но вдруг она стала серьезной и, немного помолчав, заговорила: — Вот если бы Боженька сразу сделал все то, о чем я так горячо молилась, все было бы совсем-совсем по-другому, не так! Я бы сразу вернулась домой, привезла бы бабушке немного булок, не научилась бы читать, а ей это так приятно! Господь все это придумал гораздо лучше, чем я. Бабуленька мне про это говорила, и вот теперь все сбылось! И как же я рада, что Господь не поддался на мои мольбы и жалобы! Теперь я всегда буду молиться, как велела бабуленька, и благодарить Господа, а если Он чего-то не сделает, о чем я попрошу, я буду думать: опять все идет как во Франкфурте, это значит, Боженька все придумал лучше меня. Мы с тобой, дедушка, теперь будем каждый день молиться, правда же? И никогда не станем про это забывать, чтобы и Господь про нас не забыл.

— А если кто-то все-таки забывает молиться, что тогда? — проворчал дед.

— О, тогда ему будет плохо, потому что тогда и Господь махнет на него рукой. А если ему потом будет очень плохо и он начнет жаловаться, то все люди скажут: сперва он отвернулся от Бога, а теперь вот и Бог, который мог бы ему помочь, тоже от него отвернулся.

— Твоя правда, Хайди. Но откуда ты все это знаешь?

— От бабуленьки, она мне все объяснила.

Какое-то время дедушка шел молча, потом, словно преследуемый какой-то мыслью, пробормотал:

— Ну, уж что сделано, то сделано, не воротишь. Назад дороги нет, и уж кого Господь оставил, того оставил.

— Нет, дедушка, назад вернуться можно, мне бабуленька говорила. Это совсем как в той истории из моей книжки, — ах да, ты же ее не знаешь. Вот мы сейчас придем домой и ты узнаешь, какая это чудесная история.

Хайди что было сил рвалась вперед, и, едва они добрались до дому, она высвободила руку из руки деда и вихрем влетела в хижину. Дед снял со спины корзину, в которую сложил половину вещей из чемодана, потому что тащить на гору весь чемодан ему было тяжело. Затем в задумчивости опустился на лавку. И тут же примчалась Хайди с большой книгой под мышкой.

— Дедушка, как хорошо, что ты тут сидишь!

Хайди уселась рядышком и раскрыла книгу.

Она столько раз перечитывала эту историю, что книга сама открывалась на нужном месте. Хайди с глубоким чувством читала о юноше, которому так хорошо жилось дома, где на отцовских лугах паслись коровы и овцы, а он мог в красивом плаще стоять посреди луга и, опершись на свой пастушеский посох, любоваться заходом солнца. Все это было на картинке.

Но однажды ему вдруг захотелось стать самому себе хозяином, самому распоряжаться своим добром, и он потребовал у отца свою долю. Потом он ушел из дому и все промотал. Ничего у него не осталось, и пришлось ему наняться в батраки к одному крестьянину. Но у того не было таких прекрасных коров и овец, как у его отца. У крестьянина были только свиньи, и юноше пришлось пасти свиней. Вскоре платье его превратилось в лохмотья, а кормился он лишь малой толикой того, что ели свиньи. Он вспоминал, как ему жилось у отца, как тот был добр к нему и каким он оказался неблагодарным. Сын горько плакал от раскаяния и тоски по дому. И однажды он подумал: я пойду к отцу, буду молить его о прощении и скажу ему: «Я не достоин быть твоим сыном, но оставь меня у себя поденщиком». И вот он подошел к отцовскому дому, отец увидел его и…

— Дедушка, — вдруг сама себя перебила Хайди, — ты, наверное, думаешь, что отец рассердился и сказал ему: «Я же тебя предупреждал!» А теперь послушай, как все было на самом деле: «Отец увидел его и преисполнился жалости, он выбежал навстречу сыну, обнял и поцеловал его. А сын сказал: „Отец, я грешен перед Богом и перед тобою и не достоин называться твоим сыном“. Но отец велел своим работникам: „Принесите сюда лучшее платье, оденьте-обуйте его, наденьте кольцо ему на палец и забейте тучного тельца, и мы станем есть и веселиться, потому что сын мой потерялся, а теперь нашелся вновь“. И они стали веселиться».

— Ну разве это не чудесная история, дедушка? — спросила Хайди, так как дед не произнес ни слова. А она-то думала, что он будет радоваться и удивляться.