Константин Иосифов - Охотники за джихами Страница 29

— Ну уж и ритуальное. Скажешь тоже! — Произнесено это было так, что каждый подумал бы: этот мальчик прекрасно понимает, что такое ритуальное поедание покойников, и даже имеет собственное, научно обоснованное суждение по этому вопросу.

— А ты что же думал — не бывает ритуальных поеданий? Умрёт какой-нибудь вождь или глава рода, а дорогие родственники изрежут его на куски и побросают в общий котёл вместе с кусками свинины или, скажем, оленины, а потом кушают. И никто не знает, что он жуёт, человечину или свинину. Понимаешь, эти чудаки думали, что доблесть и мудрость вождя останется в племени, если они закусят его мясом.

— Вот и выходит, что джихи…

— Ничего не выходит. Такой обычай имел место несколько тысяч лет до джихов. И не в этих местах, а южнее. Ты можешь дать научное определение, что такое дольмены?

Чтобы не отвечать ни да, ни нет, Миша закашлялся. Ему стало не по себе от болтовни Адгура… Подумаешь, «ритуальное поедание», «дольмены», «имел место», «научное определение». А чьи это слова? Пал Палычевы. Небось если бы он, Миша, покопал с Пал Палычем вчера, то и не таких слов набрался бы. Послушать Адгура, так он всю археологию уже прошёл.

— Дольмены — это такая каменная гробница третьего и второго тысячелетия до нашей эры, — продолжал Адгур. — Ты когда-нибудь строил карточные домики?

— Ну, строил.

— Так вот представь себе карточный домик из пяти карт — четыре составлены вместе, а пятая лежит поверх — это крыша. Представил?

— Ну, а дальше что?

— И теперь вообрази, что каждая карта — это каменная плита, да такая огромная, что два гусеничных трактора не стянут её с моста. И вот такой каменный домик и есть дольмен. В одной стене его проделано отверстие, но не очень большое. Ты бы пролез, я бы пролез, ну, а Пал Палыч обязательно застрял бы. Это отверстие затыкалось каменной пробкой. Такая пробка есть в Сочинском музее. Съездим посмотрим?

— Съездим когда-нибудь. Почему не съездить…

— Ты бы лучше спросил, как поднимали и устанавливали эти плиты. Ведь тогда подъёмных кранов не было.

— Как-нибудь да поднимали. — Миша старался показать, что ему вся эта история совсем неинтересна.

— Эх, ты! Это же мировая загадка, а ты — «как-нибудь да поднимали»!

— Ты зубы не заговаривай, а рассказывай про горшок и черепок!

— Лучше послушай, как тогда хоронили людей. Возьмут покойника, завернут в буйволову шкуру и повесят в священной роще. А когда от него останутся одни кости, то перетащат кости в дольмен и засунут в отверстие, а отверстие заткнут пробкой, чтобы душа не улетела. А другие учёные считают, что тело опускали сверху — поднимут крышку и опустят тело. Так вот такие дольмены есть в Красной Поляне, есть под Геленджиком, и на севере Франции тоже есть. А вот здесь, на побережье, их нет. И знаешь, почему нет? А потому, что здесь было развито гончарное производство и людей хоронили в гончарной посуде. Пал Палыч недавно нашёл недалеко от Гантиади старинный гончарный завод, и там ему попался угол гроба из обожжённой глины. А когда человек был незнатным, то у него не было гончарного гроба и кости его засовывали в ахипчи и закапывали в землю. А совсем бедным надевали на голову горшок и на этом успокаивались. Здорово, да? Но пока это только предположения.

— Это джихи так старались?

— В ахипчи был захоронен джих. Об этом говорят сопроводительные находки. Насчёт горшка никто ничего сказать не может. Когда бригадир нашёл горшок, он крикнул ребятам, которые играли поблизости, чтобы они позвали учителя. А ребята оказались несознательные. Они никому ничего не сказали.

— Холку бы им намылить за такие дела, — угрюмо сказал Миша и тут же вспомнил: ведь не далее, как сегодня утром, он сам был таким неё несознательным.

— А ночью кто-то пришёл и выкопал череп с горшком. Пал Палыч считает, что этот тип клад искал, он всё разбросал, ни одного сопроводительного черепка не оставил.

— Ну, а череп?

— И череп с горшком утащил.

— А Пал Палыч что?

— Говорит, за такие художества мало под суд отдать. А ты как думаешь, зачем в джиховском могильнике были маленькие кувшины и пиалы?

— Не знаю. А для чего? — спросил Миша. Он уже не стыдился сознаваться в собственном незнании.

— Чтобы джиху было сподручнее вино пить на том свете. А солонина для закуски.

— Ну, а орудия труда? Были там орудия труда? Ведь раньше в могилу обязательно клали орудия труда.

— Там был меч.

— Вот и выходит, что меч — это орудие труда. И джихи были разбойниками.

— Но там был и угловой сосуд для выпаривания соли. А если хочешь знать, то уж окончательно доказано, что джихи были солеварами.

И Адгур рассказал, как ему удалось окончательно доказать это научное положение.

Он тогда отнёс все находки домой, потому что школа была закрыта и в музей нельзя было пробраться. И вот, когда он возился, промывая и складывая черепки, к нему подсела бабушка Минако. Она спросила: «Что это ты с битой посудой возишься? Лучше бы тарелки помыл». Адгур объяснил ей, что это вовсе не битая посуда, а фрагменты доантичной керамики, а фрагменты очень умные бывают. Раз, например, от таких вот черепков они узнали, что предки абхазов добывали соль из морской воды.

Услыхав это, бабушка Минако засмеялась и ответила: «Чудачок же ты! Я бы тебе и без твоих грязных черепков это сказала. И твой дед и твой прадед выпаривали соль из морской воды. Было это, ещё когда турецкие суда обстреливали побережье. Среди абхазов целые семьи занимались солеварением. Они даже назывались «солеварами». — «Солеварами?» — «А ну, как будет солевар по-абхазски?» — «Не знаю. А что?» — «Эх, ты! А ещё абхазом себя считаешь. А как будет соль? Это-то ты можешь сказать?» — «Ну, аджика. А что?» — «То-то, что аджика… Ну, а что значит твоя фамилия Джикирба?» — «Не знаю». — «Это тот, кто сушит соль. Вот и выходит, что ты и есть солевар. Уразумел?»

В этом месте рассказа Миша не вытерпел:

— Значит, джих — это тот, кто выпаривает соль. И джигит — это солевар. А джигитовка — состязание солеваров на конях! Вот это открытие так открытие!

— А может, джигитовка — это состязание, кто больше соли наварит?

— То-то ребята будут смеяться! Ну, рассказывай дальше.

— А что рассказывать, — неохотно ответил Адгур. — Я сказал Пал Палычу. А он говорит: «Всё это очень хорошо. Но этого ещё мало. Постарайся узнать, как будет «соль» на других языках.

— Подожди, подожди… «Соль» по-английски — Salt. Нет, не выходит. Надо будет спросить маму, как «соль» по-немецки.

— Вот чудак! Ты бы ещё спросил, как по-португальски. Надо брать местные языки. Как «соль» по-мингрельски?

Долго ещё говорили ребята. И хотя на этот раз Адгур доказывал то же самое, что доказывал Миша, а Миша — то же самое, что Адгур, они перебивали друг друга, махали руками с таким жаром, что можно было подумать: эти ребята поссорились на всю жизнь.

Если бы суммировать всё то, что было сказано ими тогда, то получилось бы, пожалуй, следующее.

Во-первых, просто удивительно, что Пал Палычу нужны какие-то дополнительные доказательства. И так ясно, что джихи были солеварами и никакими не разбойниками.

Во-вторых. Если джихи были солеварами, то нельзя говорить, что в могильнике нет орудий труда. Они есть, и это сосуды для выпаривания соли.

В-третьих. В стоянке не было найдено других орудий труда, кроме угловатых сосудов. Это только подтверждает, что основным ремеслом джихов было солеварение. Если бы были другие орудия труда, например, пилы или гончарные круги, то было бы труднее решить, какое же было у джихов основное ремесло.

В-четвёртых. Хотя даже первокласснику понятно, что джихи были солеварами, надо всё же завтра выяснить, как будет «соль» на других местных языках, чтобы сделать удовольствие Пал Палычу. А для этого надо спросить всех ребят-кавказцев.

В-пятых. Надо выяснить, кто утащил горшок с черепом.

В-шестых. Если считать, что джихи были не разбойниками, а солеварами, то Адгур может гордиться своими предками. И вовсе неправильно, что его дразнят «джихом-разбойником». «Джихом» называть могут, а «разбойником» — не имеют никакого права. Да и какой же он теперь разбойник, если перестал развешивать гадюк по эвкалиптам и ездить в автобусе без билетов? Пусть зовут «джихом-солеваром» или «джихом-археологом», если без прозвища никак не могут, но не «джихом-разбойником».

По пункту седьмому ребята не пришли к общему мнению. Миша утверждал, что если бы он был абхазом и его фамилия была Джикирба, то он с самого начала догадался бы, что «джих» и «аджика» происходят от одного и того же слова, и без всяких раскопок сказал бы, что джихи — это солевары. Адгур доказывал, что если бы он был писателем, как Миша, а не археологом, то он сразу догадался бы о занятии джихов по сходству слов, но он археолог, и его дело возиться с черепками, а не со словами.