Светлана Пономарева - Фото на развалинах Страница 3

— Мало я ему, — пробурчал я. И подумал, что историк — дерьмо. Слюнявый добрячок, только и умеющий нравиться девочкам. Есть такой тип учителей. Ну уж нет, господин Карбони, моей любимой девушке ты не понравишься. Я поставлю тебя в идиотское положение, вот увидишь!

Весь оставшийся урок задания Виктора Валентиновича я не выполнял, а рисовал в тетрадке комиксы. Сначала — зловещую чёрную машину с жутким злодеем, увешанным топорами. У злодея были голубые глаза и очки. Потом сцену, в которой злодей прикидывается учителем, а сам зарубает всех моих одноклассников. Кроме Наташи, которую он похищает. И напоследок — сцену спасения дамы и себя, зарубающего маньяка его же оружием. Рисовал я всегда неплохо, так что получилось как надо — жутко и кроваво… Отрубленная голова Дениса, например, выглядела очень живописно в окружении гроздьев винограда… Или спасённая Наташа, которой я вручал вырезанное сердце маньяка…

На переменке только и разговоров было, что о новом историке. К тому же он обещал факультатив по философии. Обычно если речь шла о факультативе, девчонки это дело игнорировали, но на эти занятия записались почти все. В том числе и Наташа. Пришлось записываться и мне. Тем более за последние два года я, в основном с помощью Интернета, начитался столько философской мути, что было даже любопытно, в состоянии ли Карбони меня удивить. Интересно только, как Наташа собралась вмонтировать факультатив в своё и без того нагруженное расписание. Кроме школы она ходила на дополнительный английский и на танцы. Мне было проще — все кружки и секции, куда я был записан в прежней школе, я бросил под предлогом переезда, хотя на самом деле мне просто надоело и захотелось пожить для себя, распоряжаться своим временем самостоятельно. Да и какой смысл туда ходить? Знаменитым борцом, пловцом или фотографом я всё равно не стану, зато набить кому-нибудь морду, переплыть нашу речку и качественно сделать снимок уже и так могу. Так зачем убивать время?

— Елисей!

Я обернулся — внук итальянского коммуниста стоял рядом со мной.

— Елисей, я бы хотел с тобой поговорить. Это недолго.

Мы отошли с ним в уголок к окну. Народ на нас удивлённо косился.

— Я хотел сказать о карме, — он улыбнулся. — Знаешь, бывает, люди выучат несколько научных слов вроде «кармы» или «либидо» и начинают выдавать на каждом шагу. При этом содержание слов не понимают, для них это только штампы. Ты же умный парень. Поэтому я хотел тебя попросить — употребляй подобные слова в научном контексте. Хорошо?

— Что это Вас так задело? — удивился я. — Подумаешь, «карма». Слово как слово.

— Ты слушаешь поп-музыку? — вдруг спросил он.

— Нет.

— А хотел бы её слушать?

— Нет.

— Слова — та же музыка. Можно слушать Грига в исполнении оркестра, а можно слушать, как её напевает сосед, начисто лишённый слуха….

Он ещё раз улыбнулся и ушёл.

Я стоял у окна несколько растерянный. Претензии историка мне были непонятны и неприятны. Кто он вообще такой, чтобы советовать, какими словами мне выражаться, а какими нет?

Я повернулся в сторону толпы девчонок. По их лицам было видно — обсуждают нового педагога. Дуры…

Домой я возвращался вместе с Наташей и Алиской Зелениной. Что тоже ничего не значило — просто нам было по пути. А Алиска шла к Наташе домой. Их дружба меня всегда удивляла — мне казалось, что между красавицей Наташей, серьёзной и рассудительной, и Алиской Зелениной ничего общего быть не может. Алиска была маленького роста, худая и угловатая, одетая в какие-то секонд-хендовские тряпки, и с характером, простым как три копейки.

Сейчас Алиска меня раздражала. Она прыгала через лужи, как младшеклассница, размахивала сложенным зонтиком, норовя заехать мне в глаз, и постоянно шмыгала своим прыщавым носом.

— Как тебе новый историк? — поинтересовалась Наташа.

— Не понравился, — ответил я. — Очарованный ветхостью болван. Историчка и то была лучше.

— А мне понравился, — влезла Алиска.

— Зеленина, твой выбор — Троцкий, Геббельс и Карбони, — сказал ей я. — Радостные обезьянки мне не нравятся.

— Не надо историка обзывать, — надулась Алиска.

— Ладно, Алиса, не обижайся, — заступилась за подругу Наташа, — просто Елисей — тайный поклонник Геббельса. Это он Виктора Валентиновича похвалил.

— А тебе он понравился? — удивился я.

— Вполне.

Я пожал плечами и замолчал. Кажется, начинало сбываться то, чего я и боялся. Парня у Наташи не было, и ничто не мешало ей втрескаться в этого итальянского придурка.

Во дворе я помахал девчонкам рукой и подумал, что идут они к Наташе специально — пить чай и во время этого разводить типично девчачьи охи-вздохи. На этот раз об историке. Сейчас будут перебирать все его слова и жесты и сплетничать…

Матери дома не было. Я заглянул в холодильник — пусто. Достал из шкафчика пакет растворимой картошки, врубил чайник. Подумал, что скоро заработаю себе язву — мать готовила всё реже и реже. Отцу было легче — он обедал и ужинал то в кафе, то у своих любовниц. У меня не было любовниц и не было возможности таскаться по кафе. Такой вот пролёт по всем статьям.

Я заварил пюре кипятком и взял с подоконника книжку. Привычка читать за едой осталась даже после того, как я разочаровался в книгах. Нет, правда, в книгах нет ничего стоящего. Всё, что там пишут, — выдумки, к тому же не конкретного автора, а кого-то другого за чертову кучу лет до его рождения. Писателям только кажется, что они нашли что-то новое. Это не так. Всё — ложь и повторение. Тысячу раз переписанный «Колобок» для трёхлеток, семилеток, взрослых и пенсионеров. Кстати, то же с музыкой.

Вообще всё, что есть в мире, — довольно банально и циклично. К примеру, погода. За жизнь человек проживает множество повторений осени, зимы, весны и лета. С маленькими вариациями для трёхлеток, семилеток, взрослых и пенсионеров. Каждое утро — утро, каждый вечер — вечер. Во время каждого дождя в окно врезаются капли. Тысячи раз, миллионы раз. Они разбиваются, катятся вниз, сливаются с другими такими же каплями. То же — с людьми.

Всё в жизни предусмотрено законами физики, законами психики, ещё какими-то законами, о которых я даже не знаю. Везде — своё расписание. Всё заранее установлено, все втиснуты в рамки, как в гробы. Только у кого-то гроб дубовый, а у кого-то из ДСП. То же самое про смерть…

Огромное количество людей. Зачем столько? Что они делают на Земле? Выпадают, как осадки, растекаются, сливаются и исчезают… Я тоже когда-нибудь исчезну. И, честно говоря, в последнее время я стал думать, что рано — лучше, чем поздно. Слишком скучно здесь, на свете…

Кстати, какое там расписание для девочек, влюбившихся в своего учителя? Наверняка тоже довольно жёсткое. А для мальчиков, которые ревнуют этих девочек? Я зло хохотнул.

Ну уж нет, там, где дело касается меня, буду решать я, а не дурацкие схемы! Может быть, я и родился затем, чтобы переломить одну из многовековых традиций и повернуть всё по-своему?

Идея мне понравилась.

Мать вернулась около 11 вечера. Её состояние я всегда отслеживаю по тому, открыла ли она ключом или позвонила. Если открыла — ещё соображает, позвонила — дело плохо, скорее всего её привезли более трезвые подруги.

В этот раз раздался звонок. Я обречённо выбрался из-за компа. Сыновний долг, выражающийся в том, чтобы помочь матери стащить плащ, сапоги и довести до кровати, меня жутко раздражал. Но и не делать этого я не мог. В силу дури, которую ещё называют воспитанием. И потом, я ведь когда-то любил маму… Если вдуматься, то не так уж и давно.

К моему удивлению мать явилась вполне адекватная. Спиртным от неё, конечно, попахивало, но совсем чуть-чуть. А звонок объяснился тем, что руки у матери были заняты пакетами.

— Лесик, ты голодный? — она улыбалась. — Возьми. Там пицца, поставь в микроволновку. А остальные продукты — в холодильник. А что ты такой грустный?

— Всё нормально, спать уже собирался.

— Так ты идёшь спать? — голос матери стал куда менее радостным. — А я думала, мы чай с тобой попьём, поговорим.

— Мам, пиццу в 11 вечера есть вредно, — сообщил я.

Она рассмеялась:

— Вредно тем, кто толстеет. А нам с тобой полезно!

Да, тут спорить было не с чем. Ни она, ни я упитанностью никогда не отличались. Вообще я очень похож на мать. Лицо — почти точная копия её лица в молодости. Говорят, если сын похож на мать, то быть ему счастливым. Естественно, это враньё. Допустим, мне никакого дополнительного счастья такая похожесть не принесла. Разве только то, что, как и мать, я был объектом повышенного внимания противоположного пола. По крайней мере, в прежней школе. Но по молодости лет никаких выгод из девчачьего внимания не получал, а получал только дурацкие записки, всякий мусор за шиворот и прочее, что обычно сопровождает девчачью влюбленность в средних классах. Вспомнить страшно, короче говоря. Теперь я бы с радостью поменял всех тех девчонок на одну только Наташу. Но, к сожалению, человечество ещё не изобрело обменников, где внимание ненужных тебе людей можно сдать, получив взамен внимание нужного…