Зоя Журавлёва - Сними панцирь! Страница 3

Вот как Арина помнит.

А Надежда Георгиевна ей не верила.

Аринина тётя подумала, потом опять говорит:

— Нет. Это тебе, наверное, мама рассказывала. Про мишек.

Вот она какая, никак не верит.

— Я сама помню, — говорит Арина. — Три мишки на шнурочке.

— Предположим, что три, — говорит тогда Аринина тётя. — А какого цвета мишки, случайно, не помнишь? Раз уж ты всё у нас помнишь!

Вот она как сказала. И ещё смеётся.

Этого, уж конечно, Арина не помнит, я просто уверен. Разве запомнишь — какого цвета! Я как-то мячик потерял. Папа спрашивает: «Ты какой потерял — синий или красный?» Чтобы легче искать. А я и не помню какой. Потерял — и всё. Потом красный на веранде нашли, значит, я синий потерял.

Арина молчит. Я тогда говорю:

— Наверное, эти мишки красные были…

— Да нет, — смеётся Аринина тётя, — не красные.

А Арина молчит. По шпалам за папой прыгает и молчит.

— Значит, синие, — говорю я.

— Не всё ли равно, — говорит Марина Ивановна. — Совсем голову задурили ребёнку. Нашли что вспомнить.

Тут Арина остановилась и говорит:

— Ага, вспомнила! Один мишка розовый был, второй — голубой. А третий я плохо вспомнила, кажется, фиолетовый…

Аринина тётя даже руками развела.

— Верно, — говорит. — Представьте себе: верно! Именно такое нелепое сочетание было. Как она может помнить?

— Н-да… — говорит папа. — Вот это память!

Вот у Арины какая память! А никто не верил. Один я верил.

— Память вообще тёмная штука, — говорит дядя Володя. — Вон я про известного разведчика прочитал. Он будто бы ещё в коляске лежал, а рядом, на обоях, телефон был записан. И больше он этого телефона не видел. А потом, взрослый уже, вспомнил и позвонил, когда надо было… Честное слово, в серьёзном журнале читал, — смеётся дядя Володя.

— Я нашему Виктору буквы один раз показала, — говорит тётя Наташа. — Давно уже. И что вы думаете? Вчера Мурад газету читает, а Виктор подходит и сразу тычет пальцем. «Это, говорит, „дэ“, это, говорит, „ю“». С одного раза запомнил.

— Почему с одного? — говорит папа. — Может, он ежедневно все газеты просматривает. Верно, Витя?

— «Пэ» ещё, — говорит толстый Витя.

— Значит Аринка имеет шанс стать разведчиком, — говорит Надежда Георгиевна. — Будешь разведчиком, Аришка?

— Не буду! — говорит Арина.

— Зря отказываешься, Арина, — смеётся папа.

— Я буду известный художник, — говорит Арина.

— Будь, мы не возражаем, — говорит папа.

Я бы разведчиком согласился. Но у меня такой памяти нет, мне и не предлагают. Буквы я знаю, конечно, кто их не знает. Подумаешь — буквы!

— А мы ужинать будем? — спрашивает Витя.

— Безусловно, будем, — говорит папа. — Гляди, Виктор, веселей! Впереди у нас праздничный ужин.

КТО ЖЕ ЭТО ТАМ, У ПЛИТЫ?

У нас сегодня ужин такой — мы сома будем есть.

— Неужели сом в пустыне живёт? — удивляется Надежда Георгиевна. — Это же рыба.

Конечно, рыба! С усами. Сом пятнадцать килограммов весит. Папа его в лаборатории взвешивал, и он прыгал на весах. Я хотел за хвост подержать, так сом меня ударил хвостом. Такой сильный! Он в канале живёт. Охотится там на уток. Как утку увидит, выскочит из воды и схватит. Нам Боря рассказывал. Боря ехал мимо канала и поймал этого сома. Хорошо, что в кузове бочка была. Боря сома сразу в бочку пустил. А то бы он его живым не довёз. Мы с Ариной никогда раньше сома не видели.

— Я тоже хочу посмотреть, — говорит Надежда Георгиевна.

Но сом уже жарится, такая жалость.

— Зато будете есть, — говорит папа. — Это даже лучше.

Марина Ивановна сначала Боре сказала, что он сома зря привёз. Она рыбу не ест и готовить её не умеет. Не песчаная это еда — сом. Лучше бы Боря зайца привёз. А дядя Володя как раз мимо шёл, говорит: «Выбросить его — и дело с концом». Тогда Марина Ивановна говорит: «Пробросаешься! Ещё чего — выбросить!» Нет уж. Раз Боря этого усастого обормота привёз, придётся делать праздничный ужин.

И сделала.

— Где накрывать? — говорит Марина Ивановна. — На улице?

У нас стол перед домом стоит. У него ножки прямо в песок врыты, крепко стоит. И скамейки тоже врыты, очень удобно. Мы за этим столом все вместе обедаем. Он большой. Марина Ивановна его с мылом моет, и стол блестит. Потом она его скребёт ножом. И стол совсем уж блестит. Мы за него все сразу садимся. Арина, мой папа, дядя Володя, толстый Витя, тётя Наташа, дядя Мурад, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я. Если кто-нибудь к нам приехал, он тоже садится. У нас ещё табуретки есть, места хватит.

В комнате мы редко обедаем. Если только дождь. Или, например, песчаная буря. Песчаные бури, конечно, у нас часто. Но ведь не каждый день. А за этим столом мы сидим каждый день.

— Где накрывать? — опять спрашивает Марина Ивановна.

— А вот мы сейчас метеостанцию спросим, где накрывать, — говорит папа. — Вета, как там насчёт дождя?

Вета покраснела и говорит:

— Нимбостратусов нет, Алексей Никитич…

Вета всегда краснеет, когда с ней разговаривают. Она самая молодая, вот почему она краснеет. Она ещё стесняется. Вета в прошлом году только школу окончила и приехала к нам на метеостанцию. Если я с Ветой разговариваю, она не краснеет. Чего ей краснеть, я ещё моложе. А вот когда с ней разговаривает мой папа, Вета краснеет. Потому что папу она уважает. Больше всех уважает.

Ещё бы! Он Вету нашёл! Если бы не папа, её бы в живых давно не было, Вета сама говорит. Она столько раз это говорила, что я уж наизусть выучил.

Папа вот как её нашёл. Вета на градиентные наблюдения пошла, а тут поднялся ветер. У нас ветер так — вдруг поднимется! Сразу. Как налетит. Ничего не видно. Вета термометр потеряла. Не знает, куда идти. Где дом, тоже не знает. Следы замело, песок крутит. Песок на зубах у Веты скрипит. В нос лезет. В уши. Ветер уже сбил Вету с ног. А язык у неё вдруг стал, как щётка. Колючий такой! И не помещается во рту. А воды у Веты нет. Ей Марина Ивановна сколько раз говорила: «Хоть в магазин идёшь, а фляжку держи при себе». Но Вета смеялась. Она думала, зачем ей эта фляжка, когда дом рядом. За домом врыт бак с водой. В кухне чайник стоит. И ещё умывальник висит на столбе, чуть тронешь — сразу брызги летят. Умывальник у нас ужасно брызгучий.

Теперь Вета поняла, что Марина Ивановна была права. Но что толку? Она это поздно поняла. Когда заблудилась в пустыне, тогда поняла. У неё всё равно сил больше нет. Вета села и плачет. И песок ей в рот сразу набился, она уже задыхается.

И тут Вету мой папа нашёл.

— Чего это ты сидишь-посиживаешь? — кричит. — А ну вставай!

Вета не встаёт, плачет. Тогда папа её на себе домой притащил.

На метеостанции сразу хватились, что Веты нет. Все бросились искать. Кричали, стреляли. Никто Вету не смог найти, а вот папа нашёл. Он её без всяких ориентиров нашёл, просто чутьём. Папа пятнадцатый год в пустыне — у него чутьё.

— А какие же стратусы есть? — смеётся папа.

Папа любит у Веты спрашивать про погоду. Ему названия особенно нравятся. Облаков и всего остального. Вета вверх посмотрела и говорит:

— Есть остатки циррусов, Алексей Никитич…

Мне тоже названия нравятся. Циррусы-то я знаю. Я тоже вверх посмотрел. А никаких циррусов нет. Небо высоко над нами стоит. Совсем чистое. Только с краю как будто белые пёрышки. Одно. Два. Разве это циррусы? Просто пёрышки. Дождя уж, во всяком случае, быть не может. У нас дождь редко бывает. Я говорю:

— Не будет дождя.

— А как насчёт снега? — говорит папа.

Снег у нас и зимой редко идёт. И на лету тает. Мы с Ариной прямо языком его ловим. А то и забудешь — какой снег.

— Значит, будем на улице ужинать, — говорит папа. — Все крупные специалисты высказались «за».

Вета, конечно, покраснела.

Дядя Володя уже сковороду несёт. Он её еле тащит, такая огромная. Сом на сковородке трещит и маслом брызгает на дядю Володю.

— Крокодилы, за стол, — говорит папа.

— Чур, я рядом с тётей Надей, — говорит Арина. Конечно, это её тётя. Но мне тоже хочется рядом:

— Чур, я рядом с Надеждой Георгиевной!

— Только не подеритесь, — говорит папа.

— Сом стынет, — говорит Марина Ивановна.

Вдруг Арина тарелку от себя отодвинула и говорит своей тёте:

— Почему Лёдик тебя «Надежда Георгиевна» зовёт?

— Как почему? — отвечает папа. — Потому что она — Надежда Георгиевна. Я её тоже так зову. И все так зовут.

— Нет, — говорит Арина. — Она тётя Надя.

— Это она тебе — тётя, — говорит мой папа, — а не Лёдику.

— Нет, и Лёдику, — говорит Арина.

— Конечно, конечно, — говорит Надежда Георгиевна. — И Лёдику тоже. Алексей Никитич, оставьте, мне только приятно.

— Он уже не маленький, — говорит папа. — Может взрослого человека называть по имени-отчеству. Пусть привыкает. А то все кругом дяди-тёти. Сосунок какой!