Виктор Александровский - Когда нам семнадцать… Страница 3

— Вовка Челюскинец! — потихоньку острила Чаркина.

По классу перекатывался чуть слышный смешок.

А мне было не по себе. Разговор с Вовкой получился грубый, и я ему ничего не доказал.

— Да… с Малявкой сравнил. Перенести это невозможно, — сочувственно нашептывал под ухо Игорь. — Что же ты будешь делать — драться с ним?

— Не знаю…

— Нет, драться, Лешка, нельзя. На комсомольское собрание потянут. Ты лучше вот что. Он тебя вызвал? Вызвал! А ты возьми да и обставь его на лыжах. Порядок будет полный! — Шевельнув бровями-усиками, Игорь добавил: — А насчет состязания не беспокойся, организацию я беру на себя!

Глава вторая

«Дуэль»

Своенравна наша Ангара. Вряд ли еще другую такую реку найдешь. Декабрь на дворе, по озерам и рекам, скованным льдом, тянутся вереницы обозов, снуют пешеходы, а Ангара по-прежнему озорует. Из голубой сделалась синей, окаймилась белоснежными заберегами, точно разоделась в меха, и мчится, спасаясь бегством от лютого мороза. Вот и Новый год подошел, а ей все нипочем, бежит, поддразнивает стужу. А та уже разозлилась не на шутку: крепчает, стелет по реке седые туманы, хочет обманом взять. Зверем бросается река на бой с ледяными оковами, дыбится торосами и, не смиренная, ощетинившись своим заледенелым хребтом, так и остается коротать остаток зимы…

Я стою на краю отвесного берега. Подо мной Ангара, по-зимнему молчаливая, в холодном блеске солнца. На всем пространстве реки, куда хватает глаз, торчат ледяные скалы — торосы. Присыпанные снегом, они издали напоминают густой лес, поваленный бурей.

Дует шквалистый ветерок. Время клонится к вечеру…

Я стою на краю отвесного берега. Подо мной Ангара, по-зимнему молчаливая, в холодном блеске солнца.

Лыжня, на которой я остановился, круто сбегает вниз, вьется меж торосов и, уткнувшись в дорогу, идущую поперек реки, теряется из виду. На дороге люди, автомашины, повозки. А дальше снова ледяные скалы, и лишь где-то вдалеке виднеется ровное снежное поле. Это остров, залитый водой в ледостав и прикрытый снегом. Там происходят все лыжные гонки, там сегодня и наше состязание с Рябининым.

Разбежавшись, я покатил вниз. Ветер свистел в ушах, ноги не чувствовали опоры. Подскочив на трамплине, забыл вовремя нагнуться, но ничего, устоял…

— Молодчина! — донесся чей-то голос.

Неподалеку, среди торосов, я увидел знакомый зеленый шарф и красную шапочку.

— Ты здесь? — спросил я, подъехав к Тоне.

— Странный вопрос! — она опустила глаза. — У вас же дуэль…

На раскрасневшихся щеках Тони появились слегка заметные ямочки. У Тони была привычка смеяться как-то молча, про себя. Иногда в середине разговора ей точно залетала в рот смешинка. Она плотно сжимала губы, а на щеках у нее проступали ямочки.

— Дуэль, говорю, назначена, — повторила Тоня, — между двумя юношами.

— Что же здесь смешного? Ну, поспорили. Ну, решил ему доказать. Соревнование, вот и все, — попытался объяснить я.

— Если бы просто соревнование, ребят пригласили бы!

Облокотившись на палки, Тоня с усмешкой смотрела на меня, а я уставился на ее косы — русые, тугие, не умещавшиеся под вязаной шапочкой и лежавшие на плечах. Мне хотелось дернуть за эти косы так, как делал я мальчишкой в младших классах, когда Тоня вредничала.

— Между прочим, — продолжала Тоня, — вы все так тонко обставили, что нигде, кроме городского базара, о вашей дуэли не знают. В классе даже объявление вывешено с приглашением…

— Мы не вывешивали!

— Ну, не знаю, кто просил Маклакова, — он прямо чернилами на газете расписал. — Тоня оглянулась: — Так где же твои секунданты — могучий Филя и верный Игорь?

Я молчал. Действительно, все было известно.

— Игоря я понимаю, — все с той же усмешкой говорила она: — обидели его закадычного друга. А Филя? Такая ученая личность, и вдруг… секундант!

Я все молчал. Тоня взмахнула палками и покатила к острову. Отъехав немного, обернулась, помахала рукавичкой:

— По правде говоря, люблю дуэли!

Я долго не мог двинуться с места. «Смеется, а все же пришла… Почему я так глупо с ней разговаривал?»

Мимо меня, быстро перебирая палками, пролетел Вовка Челюскинец. За ним, смешно задрав хвосты и заливаясь лаем, бежали Шарик и Малявка.

Я не спеша тронулся за Вовкой. Неподалеку от острова дорогу мне преградила длинная фигура в белых бурках, добротной шубе и каракулевой шапке. Это был Андрей Маклаков.

— Рубчик, наше вам-с! Где мордобой устраиваете? — Черноватое, с широкими скулами лицо Недоросля расплылось в улыбочке. — Где, спрашиваю, а?

— Отвяжись! — выкрикнул я.

— Повежливей! — понеслось мне вдогонку. — Все равно знаю: у тальника на острове. О-го-го!..

Возле тальника уже хлопотали Филя и Игорь. Здесь же, подбрасывая ветки в огонь, со скучающим видом грелась у костра Тоня. Вовка с собаками устроился чуть подальше. «В самом деле, как на настоящей дуэли», — мелькнуло у меня в голове.

Вдалеке, где кончалась ровная, засыпанная снегом площадка острова, виднелся красный флажок.

— Дотуда и бежать, — деловито объяснял Филя. — Ровно километр. А если трижды сбегать туда и обратно, будет и все шесть… Ясно?

На голове у Фили шапка-ушанка, на ногах сапоги, стеганая отцовская тужурка распахнута. Зато Вовка вырядился, как на парад: раздобыл где-то пьексы, белую вязаную шапочку и серый байковый костюм. «Конечно, так легче бежать», — мелькнуло у меня в голове.

— Начинает Рубцов! — негромко объявил Филя. — Давай, Лешка, засекаю!

Мелькали кустики, торосы… Лыжня была старая, хорошо укатанная, насаленные лыжи скользили легко. Правда, на лбу под шапкой и за воротником телогрейки становилось все мокрее от пота, и я с завистью вспоминал о Вовкином лыжном костюме. Не так надо было мне готовиться к этому состязанию!

Вот и красный флажок… Я обошел его по кругу и вскоре повстречался с бегущим навстречу Вовкой. За ним по пятам, высунув от усталости языки, мчались его дворняжки. Вовка отстал от меня метров на двести. «Это хорошо!» Я приналег на палки.

Вот Игорь, Филя, Тоня, Маклаков. Я мельком взглядываю на них. У Фили, как у всякого порядочного судьи, на лице полная беспристрастность; он глядит на часы с секундомером и кричит, что первый круг пройден. Игорь прыгает и машет руками: «Давай, давай, жми, Лешка!» В руке у него булка — успел проголодаться! Красная шапочка сползла Тоне на лоб. Маклаков гогочет, корчит страшные рожи. Единственное мое желание — вперед и вперед!

Вовка снова повстречался, и, как показалось мне, раньше чем следовало. Бежал он легко и уверенно. «Держись, Челюскинец!» — подумал я со злостью и рванулся сильней. Перед глазами чаще, чем прежде, замелькали кустики, деревца. Все быстрее, быстрее…

И вдруг словно кто-то кинулся мне под ноги, сшиб — и небо, и деревья, и тропинка куда-то скрылись, а я очутился в снегу. Правая лыжа стремглав мчалась вперед, и за ней с веселым лаем бежали повернувшие от своего хозяина Шарик и Малявка.

И вот я держу эту чертову лыжу в руках. Гнилого ремня не заметил!

Сойдя с лыжни, я растерянно смотрел на лопнувший ремень. Что же теперь делать? Ехать дальше — потерять время, возвратиться на старт — заранее признать себя побежденным. Перед глазами проплыло насмешливое лицо Тони…

Кое-как стянув шпагатом ремень, я пошел дальше. Вот и красный флажок показался. Обернувшись, я увидел приближающегося ко мне Вовку и остановился в нерешительности. Челюскинец, пролетая мимо, бросил на ходу:

— Чего стоишь, Малявка?

И Вовкины псы, промчавшись вслед за хозяином, протявкали в мою сторону: «Ты чего стоишь!»

Меня словно кто подтолкнул. Не отдавая себе отчета, я побежал вперед. Вот и красный флажок позади, я все больше отдаляюсь от старта, от ребят. «Что случилось со мной, куда я бегу?» — эти вопросы смутно мелькнули в голове. Дуэль, секунданты. Жалкий хвастун! Но вернуться теперь я уже не мог.

Тропинка вилась меж торосов, уводя все дальше, на левый берег реки. Вот и знакомый железнодорожный мост через балку. В этих местах мы не раз бывали с Игорем. Пройдя под мостом, я очутился у подножия высокой заснеженной горы. Не раздумывая, стал взбираться вверх. Обходя пни, кусты, вышел на вершину и остановился. Внизу, по насыпи, вдоль берега, пролегал железнодорожный путь. Дальше открывала свою снежно-ледяную ширь река, все еще по-зимнему белая и лишь ближе к берегам начинавшая буреть. Вдали, в мутной дымке уходящего дня, виднелся город. Высились трубы, чернели старые каменоломни.

Я пытался разглядеть остров и тальники, откуда стартовал, но сумерки сгустились и ушел я далеко. Пронзительными порывами налетал ветер, шумел в кустах.

Чем дольше стоял я один, вдали от товарищей, тем становилось горше: зачем ушел? Ребята, наверно, уже ищут меня. Ищут и не могут найти. Струсил, сбежал, не смог доказать… Нет, сейчас же домой! Но скомандовать было легче, чем сделать. Скатываясь с горы, я ударился лыжей о пень и переломил ее.