Станислав Романовский - Пушка из красной меди Страница 3

Он гудел все время — и когда учитель разливал парное молоко по фарфоровым чашкам, и когда они пили и разговаривали про разбойника Федота. Наконец, учитель прикрикнул на шмеля:

— Не мешай людям ужинать!

И Варе показалось, что шмель вроде бы приутих. Учитель залез на лесенку-стремянку, достал с верхней полки старинную книгу, открыл середку, заложенную шелковой закладкой, и попросил девочку:

— Почитай-ка, Варя.

От острого пыльного запаха страниц у нее защипало в носу. Девочка изо всех сил потерла переносицу, чтобы не чихнуть, и прочитала вслух:

— «У Сорокоумова, озера о сорока ключах, полного рыбы разной, жил разбойник Федот со товарищи. Отряд из немцев-стражников они прогнали, и в озере при выпадении речки Кривель перевернулась ладья с пушками из красной меди. Разбойники ушли ко святому ключу, и след их простыл».

Учитель надел очки, открыл самодельную карту озера и показал карандашом на рисованное изображение пушки в правом нижнем углу.

— Здесь, при выпадении речки Кривель… Сейчас это уже не речка, а низина с осокой и редкими озерцами… В этом самом месте, учтите, не при впадении, а при выпадении, — он повысил голос, и Варе стало немножко страшно, — лежат старинные пушки. И никому нет до них дела. Был бы я лет на двадцать моложе…

Варя чихнула, и учитель улыбнулся.

— Значит, правду говорю.

В окне при солнце проступила звезда. Варя посидела еще, послушала рассказы старого учителя и встала.

— Спасибо вам, Клавдий Дмитриевич, за угощение, — сказала она.

— Не за что, — ответил учитель. — Ты завтра приходи. Завтра будем столы и парты красить.

Глава четвертая

Озеро о сорока ключах

Варя пошла домой. По дороге она представила свой хутор в две избы, жилую и нежилую, где нет ни души, и лугами свернула к озеру Сорокоумову.

«Все равно одной ночевать… Папа с мамой будут послезавтра».

Девочка поверила каждому слову в тетради и в старинной книге и предчувствовала, что сегодня ночью с ней случится что-то необыкновенное.

На гривах, где посуше и трава пониже, Варя выбирала из наноса, оставленного половодьем, свитки бересты и складывала их в корзину.

Вот совсем стемнеет — сядет она в лодку, на железном листе зажжет бересту, заглянет в воду и на самом дне увидит старинные, зеленые от времени пушки. Дно там твердое, хоть шестом по нему стучи, заилить их не могло.

Учитель правду говорит: никому нет до них дела. Если и ходят люди на озеро, так затем, чтобы рыбку поймать или искупаться.

Ветра не было, но трава нет-нет, да и шумела сама по себе, и витал в лугах высокий мальчишеский голос:

— Ва-аа-ааа…

«Не меня ли зовут? — думала Варя. — А кто меня сейчас может звать? Одной в лугах всегда страшно и чудится всякое. Вернуться бы домой, да поздно: далеко зашла».

Сорокоумова все не было, и девочка сняла обувь, чтобы было легче идти.

Низко над лугами в стороне озера горела большая звезда. От нее в траве дрожало отражение — дотлевал синий продолговатый уголек. Девочка вспомнила, что в такой час звезда приведет точно к озеру, пошла на нее напрямик, без тропинки, в кровь порезала ногу осокой и беззвучно заплакала.

Прихрамывая, Варя добралась до озера. В темноте оно не походило на себя. Дубки, круглясь, доставали до неба: тот берег отодвинулся, а от большой звезды, как от луны, на воде лежала тонкая дорожка.

И лодка была не похожа на себя: чернее и больше, чем обычно, она не спала и покачивалась у камышей.

Тихонько плача от боли и страха, Варя залезла в лодку, вытянула из ящика на корме железный противень, угнездила на нем бересту, подожгла и еле успела отшатнуться от веселого упругого шара-огня. Он заплясал на корме, и некоторое время, кроме него, ничего не было видно.

Девочка вставила в уключины тяжелые разбухшие вёсла и обмерла от насмерть перепуганного или запыхавшегося голоса:

— Ты… куда?

При свете бересты она увидела на берегу Колю-Николая.

Он был такой, как всегда, только меньше и мокрый с головы до пят.

— Ты куда, Варя? — повторил он.

— Вы… разве не уехали?

— Мы уехали, да нас вернули: карантин! Ни проезда, ни прохода: «Ждите, говорят, месяц, а то и два, а то и больше». Мы вернулись, а отец говорит: «Чего время-то терять, рыбачить надо». Мы с отцом пошли рыбачить. Я в лугах тебя увидел и говорю: «Папа, вон Варя идет. Можно я ее догоню?» — «Догоняй». Разве тебя догонишь? Я из-за тебя в болото залетел. И кричал: «Ва-ря-аа!» Разве ты не слыхала?

— Как не слыхала! — с радостью ответила Варя. — Да не поняла… Коля, знаешь, что я тут делаю?

И девочка рассказала ему про разбойника Федота, про старинную книгу, затопленные пушки и карту озера.

— Поехали! — заторопился Коля-Николай. — Я примерно знаю, где они…

— Коля, пожалуйста, сорви листок подорожника: я ногу порезала.

— Тут подорожников нет, — сказал Коля-Николай. — Я тебе дубовый листок сорву. Он тоже кровь останавливает.

Мальчуган залез в лодку и подал девочке два резных дубовых листка. Она заклеила порез, незаметно вытерла слезы и сказала:

— Все ты знаешь, главный редактор! — Она вспомнила про обманную жемчужину, но не решилась выговаривать за обман и прибавила: — Клавдий Дмитриевич тебя хвалил.

— Чего это он?

— Говорил: выдумщик ты. Изобретатель.

Коля-Николай подумал и неуверенно ответил:

— Не заслуживаю я…

В это время погас огонь.

— У нас с отцом в лодке смолье спрятано, — в совершенной темноте сказал Коля-Николай, раздул жар на корме, сел за весла и погреб туда, где Кривель впадает в озеро.

Смолье трещало, разбрызгивая искры, и угловатые тени метались по берегу, и Варя на быстром ходу заглядывала в глубину, но ничего не видела, кроме гладкой воды, что расступалась с шелестом, и отраженного пламени.

Ближе к цели Коля-Николай погреб тише. Девочка перегнулась через борт. У щек, у самых губ она почувствовала близость воды, увидела глубину и обеими руками схватилась за лодку.

Лодка с огнем, с двумя людьми как бы висела в воздухе, на большой высоте, и упасть ей мешала тоненькая, тоньше лампового стекла, пленка воды!

Сначала дна не было видно. Что там внизу, сколько лететь, — никто не знает. Порвется нежная пленка, что тогда?

А вот и дно забрезжило.

Толстые корни кувшинок (Варя чуть не приняла их за медные пушки!) отдыхали на пушистой подстилке и слабо дышали в длинные стебли. Цветы их были закрыты с вечера, кроме одного. Он не успел или не захотел зажмуриться, притонул, и открытый глаз его далеко золотился в зеленой глыбе озера…

У самого дна носом к носу почивали линь и линиха. Во сне они шевелили плавниками, чтобы не потерять равновесия и не упасть с невидимой своей кровати. На недолгое время оба засветились в луче жарника, отчего показались Варе отлитыми из особого, благородной красоты, сплава, секрет которого ныне утерян навсегда.

Там, где водоросли сплелись в неглубокую пещеру, солдатским сном забылась стая окуней в маскхалатах. С виду одни мужики, эти окуни, и дело-то у них такое не женское: разбой. Чуть колыхнулись они, когда над ними, над их снами проплыла лодка с огнем, с круглым лицом Вари и с веслами Коли-Николая.

Истемна-синие водоросли угадывались в самой глубине, и морской, ненашенский цвет их на миг вызвал в воображении девочки далекие моря, острова и пальмы.

А вот и щука с руку. Она немного отодвинулась, дала дорогу лодке и осталась около травы. Таловым прутиком Коля-Николай почесал ей спину — ничто не отразилось в щучьих выпученных глазах.

Недалеко от ее физиономии вспыхивали и гасли мальки, рыбьи детеныши. Ночью их жизнь была совсем не сонной, не как у взрослых. Сновали они туда-сюда, клубом клубились, чему-то радовались…

Вот чему! Бугрилась на дне светлая влага, колебались от нее придонные травинки, дымом брался песок, опадал и опять поднимался.

Чистая рыба язь собралась в кружок, головами к бугорку, к живой воде, и непонятно, спала ли она или удивлялась: почему посреди стоячего озера бьется вода?

Варя услышала, как рядом сопит Коля-Николай.

— Это они к роднику подышать пришли, — шепотом сообщил он. — Озеро на сорока ключах стоит!

— Один есть, а остальные где?

Мальчуган не успел ответить. Из темноты закричал простуженный голос. Слов нельзя было разобрать, но Коля-Николай сказал:

— Батя лодку просит…

Детям очень хотелось досмотреть дно, однако темнота опять закричала громче.

— Едем, едем, — отозвался Коля-Николай и невпопад заработал веслами. — Не кричи… Не глухие!

Глава пятая

Спасение человека

На берегу у костерка их ждал Колин отец с тележкой, где в плетенке под сеном была уложена сеть. Он подтащил лодку к берегу и спросил:

— Накатались?

Коля-Николай ответил: