Катерина Грачёва - То, чего ещё нет, уже есть Страница 3

А девушка пошла по скалам в нашу сторону.

— Да стойте вы, стойте! — закричал я, прыгнул через этот злосчастный провал, упал на колени и ободрал их, но в общем очень даже ничего приземлился. — А вы попробуйте его поискать вон в той стороне! Туда какой-то парень шёл сегодня днем по нижней тропе. Вдруг это он?.. Хоть бы только это был он!

— Смешной малышок, — сказала она. — Парней тут ходит предостаточно и утром, и днём, и вечером. Во все стороны, — она похлопала меня по плечу.

И вот здесь-то, ни раньше и ни позже, Фёдору вздумалось меня пойти разыскивать. И он как ни в чём не бывало появился на горизонте.

— Вадька! — сердито крикнул он, подходя. — Ты куда запропастился, не сказался никому? Ты не смотри, что тут не Эверест, это только кажется, что здесь всё просто…

После чего катастрофа всё-таки произошла. Он остановился, развёл руками, хлопнул ими по ногам, как крыльями всплеснул, и засмеялся. Уж понятно, что не мне.

— Так это твой питомец? — спросила женщина. — То-то я гляжу, застрял в том же месте.

— Какими судьбами, Роза? — спросил он. — Вот уж кого не ждал увидать!

— Не ждал? — засмеялась она и пошла навстречу. — Исправно же ты меня не ждёшь!

— Ну, дела! Послушай, я очень рад тебя видеть. Когда ж это было-то, а? Лет десять, наверное? Или больше?

— Семь, — уточнила она. — Что-то у тебя время слишком быстро бежит.

— Да, у меня время бежит быстро, — согласился Фёдор. — Ну, здравствуй! — он протянул ей руки для рукопожатия, но она вместо этого довольно-таки экспрессивно заключила его в объятья и с поцелуями тоже. Я отвернулся.

— Право, ваш темперамент… — сказал Фёдор у меня за спиной, вежливо и мирно смеясь. — Я действительно рад тебя видеть…

И тут что хотите говорите, но я вспомнил рыбок, которые щипали его за ноги, а он слегка смеялся. Он тоже был тогда рад видеть этих рыбок!

Очень уж мне хотелось мечтать, что эта Роза ненастоящая и что она уплывёт вслед за рыбками.

Я пошёл в лагерь, а они следом за мной пошли и разговаривали.

— Пойдём к нам, я здесь стою совсем рядом, — позвал он.

— Малышок, а я ведь приехала к тебе, — ответила она.

— Я очень рад тебя видеть, — в не знаю какой раз повторил он. — Ты что, в ОВД работаешь?

— По делам несовершеннолетних. А ещё у меня клуб волчат-малышат, я их из подвалов тащу и в горы, в экстремалку, чтобы было чем жизнь заполнить… Ты-то что, как?

— Преподаю. МХК. Ну и ещё там для денег тоже кое-что, не суть важно… Ты голодная, нет? Есть чай, есть суп грибной.

— Малышок, я к тебе приехала, — повторила она.

Федор помолчал, потом сказал:

— Вот что. Бросай у нас рюкзак, пойдём прогуляемся. Вадим Яковлевич! Погулял — теперь давай потрудись. Я там сосну принёс. Надо чурбачков напилить. Пила складная знаешь где — у входа слева в зелёной коробочке. Справишься?

— Куда ты пошёл и когда ты вернешься? — немного хмуро спросил я.

— На Черепаху, — сказала несколько по-королевски Роза, щурясь на солнце и переворачивая на себе кепку задом наперёд.

— Нет, на Черепаху слишком далеко — я за своих отвечаю. В общем, где-нибудь в той стороне буду, — сказал Фёдор. — Вадим, если что, лезь на Чемберлен и зови. Услышу.

И они ушли, а я остался записывать события и пилить дрова. Пила была такая интересная, как велосипедная цепь: перекинул через дерево и таскаешь туда-сюда. Только пилить было труднее, чем обычной пилой: больше на живот нагрузка, чем на руки. Я отпилил три чурбака, потом устал, и вот исписал три листа. Ленки все не было. Ну кто её надоумил пойти купаться? Эх, Ленка, Ленка! Сейчас ты там на всю жизнь накупаешься. Была б ты здесь, так может, всё было бы не так!..

Фёдор с Розой вернулись в очень хорошем настроении. Фёдор тут же стал рьяно допиливать ствол, а Роза потянулась, как кошка, взяла Ленкин топор и принялась колоть дрова. Все-таки она не поймёшь, женщина или мужчина. Ленка — видно, что женщина, даже когда она тяжелой работой бодро занимается. А эта какая-то нарочитая была. Может, чтобы быть своим парнем среди беспризорников, я не знаю. Потом они сели есть.

Я вышел с тетрадкой и нарочно сел писать на глазах у Федора. Пускай знает, что я его жизнь в летопись записываю, и всё сегодняшнее тоже. Пускай думает, что делает, и знает, что это останется в истории. Как на него ещё повлиять, я не знаю. Мне это всё очень не нравится.

— Вадька, знаешь что я тебе скажу — нет у тебя никакого воображения, — внезапно сказал Фёдор.

— Здрасте! — изумился я. — Это у меня-то нет? Скажи это нашим фотографам и губернатору, который мне стипендию для одарённых детей в том году выписал.

— А ты кому больше веришь — губернатору или мне? — спросил Фёдор.

— Себе, — буркнул я. — Я сам свой высший суд.

Фёдору я верил больше, хотя наш губернатор мне нравится. И вообще при чем тут губернатор, когда стипендии комиссия присуждает. Впрочем, я верил Фёдору больше, чем комиссии, и даже чем себе. Такой вот уж я верующий. Но то, что он говорит, это довольно обидно.

— Вот сделаешь снимки лучше меня, тогда критикуй, — добавил я ещё.

— Снимки! — сказал Федор. — Что мне твои снимки? Уж понятно, что коли ты фотограф, так тебе грех не делать хорошие снимки! Это твоя профессия. А вот воображения у тебя кот наплакал. Называется — что вижу, то пою. Шел один верблюд, шел второй верблюд… Счастье, что ты замечаешь верблюдов, когда другие даже верблюда в двух шагах различить не в состоянии. Вадим, но ведь этого мало, чтоб стать творцом!

— Как это мало? — возмутился я. — Творец — это тот, который делает красивые вещи. Нужные людям.

— Нет уж, батенька, это ремесленник делает красивые вещи, нужные людям. А творец, милый мой, творит то, чего еще нет!

А для этого нужно сначала вообразить то, чего нет!

— Ты хочешь, чтоб я снимал то, чего нет? — развеселился я. — Призраков, что ли?

— Я хочу, чтобы ты не снимал, а творил, — сказал Федор. — Что ты там царапаешь без конца в своей тетрадке? — он протянул руку.

Я скорей отсел подальше. И сказал с вызовом:

— Я творю летопись. Без призраков. Что есть, то и записываю.

Он неодобрительно покачал головой:

— Ты ведь сейчас даже не видишь то, что есть, не говоря уж о воображении. Вот посмотри на неё внимательно. Ты даже не представляешь, кто рядом с тобой сидит на одном бревне.

— Кто? Главная милиционерка города Эн?

Роза стала смеяться. А так она вообще молчала и наблюдала за Фёдором. Нет, я понимал, что она, может, и распрекрасная, эта Роза, но это было совершенно несправедливо, что он любил её, а не Ленку! Это было абсолютно несправедливо.

Фёдор опять покачал головой, принялся оттирать соломой свою миску.

— Вот помнишь, Вадим, ты меня спросил: как же так, что бездомные дети-нюхачи наших с тобой книжек не прочтут, и не помогут им наши книжки? А я тебе ответил: делай, что можешь. Так вот, познакомься: Роза — это тот самый человек, который как раз-таки берёт этих нюхачей и вытаскивает их из подвалов. Ты это не можешь, я тоже не могу, а она может. Книжки они, правда, читать не очень-то начинают, потому что всё сразу не бывает.

— Да они обратно в подвалы убегают, — усмехнулся я.

— А вот это уже зависит от воображения, о котором я заговорил, — ответил Фёдор очень серьёзно. — Если Розе удастся вообразить, как побудить их тоже вообразить новую и более интересную жизнь — тогда они не убегут. А если они только задом наперёд воображать сумеют, как ты сейчас, конечно, они назад и скатятся.

— Легко говорится, да не легко делается, — усмехнулась Роза.

— Ясное дело, что не легко, — согласился Фёдор. — А что легко? Видишь ли что, вот вытаскиваешь ты их на природу, в экстремалку, ну ладно, появляются у них новые интересы. Кому-то этого за глаза хватит, для него это потолок. А вот Игорёшка, про которого ты рассказывала, что он потом с твоей экстремалкой верхние этажи грабил, — Роза, ему мало было экстремалки твоей, ему нужна была следующая ступенька, следующая, он жадный до жизни был человек, он чего-то настоящего хотел, а не игры. А ты ему толкового настоящего не предложила. Вот и мотай на ус.

— Хо-хо, легко говорится, вот ты приди и позови моих Игорешек, — слегка возмущённо усмехнулась Роза.

— Легко говорится, а у меня вон свой Игорёшка сидит и задом наперёд воображает, — Фёдор кивнул на меня. — Два года со мной, казалось бы! Одарённый ребёнок, казалось бы! А песенка всё та же!

— Нет, я не понял, ты давай говори, чего я тебе тут обязан воображать! — совсем рассердился я.

— Вадим, я тебе показал, как книжку сделать можно, ты её сделал. Я тебе показал, как природу охранять, ты её охраняешь. Я тебе показал, как на гору лезть, ты залез. Залез и сидишь там, как сурок. Конечно, что тебе дальше делать? Дальше я тебя лазить не учил. Посидел ты, посидел на горе и обратно вниз полез, от чего уходил, к тому и пришёл. Почему ты дальше стремиться не умеешь?