Анатолий Аргунов - Кирюшкины миры (сборник) Страница 3

Когда корова была уже во дворе и мать пошла готовить ей пойло из воды и хлеба, Кирюшка как хвостик последовал за матерью.

— Мама, а почему ты её Сироткой назвала? — допытывался он.

— А как почему? — ответила на вопрос вопросом мать и терпеливо пояснила. — Сам посуди: прежние хозяева уехали и оставили одну, сирота она стала, вот отсюда и Сиротка.

— А она привыкнет к новому имени? — не унимался Кирюша.

— Привыкнет, — отвечала мать. — Человек и тот привыкает, а животное ещё быстрее, — добавила она как бы самой себе.

— А молоко она давать будет? — надоедал вопросами Кирюша.

— А как же. Для этого мы её и купили, чтобы молоко давала.

— А кто доить будет?

— Я и буду.

— А ты умеешь?

— А как же. Я же в деревне выросла. Мои родители — бабушка Таня и дедушка Саша — когда-то трёх коров держали.

— Как это — держали? — не понял Кирюша.

— Ну, это значит, они у нас во дворе жили, — пояснила мать. — Я с десяти лет обращаться с коровами приучена. И пойло для них делать, и помыть, и подоить… Всё умею, Кирюшка.

Но Кирюшка не мог остановиться, всё ему было интересно. Конечно же, он видел чужих коров. Видел, как они идут в поле и обратно, как едят зелёную травку, но откуда у них белое молоко, не мог понять.

— Мам, а, мам, а где они молоко берут? — опять приставал Кирюшка.

— Где-где, на языке у них молоко, — неохотно отвечала мама.

— Как на языке?

— А так! Сколько травы съедят, столько и молока дадут.

— Какой травы? — не понимал Кирюша.

— Да отстань, Кирюша. Некогда мне. Надо корову обрядить. Иди к отцу, он тебе всё объяснит.

Кирюшка, обиженный, пошёл к отцу.

— Пап, а, пап, откуда коровы молоко берут? — задал он мучивший его вопрос.

— Из травы.

— Как из травы? Она же зелёная, а молоко белое.

Кирюшку ответ отца удивил ещё больше, чем материнский.

— Вырастешь — поймёшь, а сейчас мне недосуг. Надо идти к соседу, помочь вещи упаковать, да в багаж сдать, — отвечал отец и, видя, что Кирюшка обиделся, похлопал его по плечу. — Ну-ну, не дуй губы-то. Приду — объясню, если поймёшь, — и ушёл по своим делам.

Так Кирюшка познакомился с Сироткой и с тех пор стал за ней наблюдать, изучая её привычки, характер. Первым делом Кирюшка понял, что корова любит ласку и хлеб с солью. Поэтому, когда они с отцом и матерью встречали Сиротку с поля, Кирюшка всегда вытаскивал из кармана кусочек хлеба с солью и давал Сиротке. Та хоть и не любила детишек, к Кирюшке стала относиться как к своему другу, позволяла даже похлопать себя по шее.

— Ну-ну, хорошая, Сиротка, — приговаривал при этом Кирюшка, — пойдём домой, там я тебе зелёной травки дам. Кушай…

Сиротка обводила Кирюшку своими огромными глазами и согласно кивала головой.

— Пошла, пошла, Сиротка, — так же ласково зазывала корову мать Кирюши.

Сиротка, в общем-то небольшая, чёрной масти с белой грудкой и длинными рогами, быстрёхонько шла за Кирюшкой и его мамой, обгоняя других, медленно шагающих коров. Несмотря на свои неказистые размеры, летом Сиротка давала ведро молока; не каждая крупная корова могла похвастаться таким удоем.

— Повезло тебе, Мария! Коровёнка-то чуть больше козы, а вон сколько молока надаивает! — завидовали Кирюшкиной матери местные женщины, когда она приносила два трёхлитровых бидона молока на сдачу.

— Не всё то золото, что блестит, — отшучивалась мать. — Ухаживать нужно как следует, вот тогда молочко и любая корова даст.

— Не скажи, — не соглашались с ней женщины. — А мы что ли своих не холим? Но чтобы ведро молока — редкий день, да и то, если пастух их не загоняет.

Мать дальше не спорила и, брав Кирюшку за руку, с пустыми бидонами шла домой.

По пути домой Кирюшка всегда задавал какие-нибудь вопросы. Вот и сейчас спрашивал мать:

— Мам, а зачем мы молоко сдаём?

— А как же? Ребятки, которые в городе живут, тоже молока хотят. Там коров держать нельзя, вот мы и сдаём, чтобы их накормить.

— А что такое город?

— Город — это где много-много домов из камня и высотой вон с ту сосну, — показала мама на большое дерево, стоящее у дороги.

— Такие большие? — удивился Кирюша

— Ещё и больше есть — отвечала мать.

— А как в них жить? Высоко…

— А там лестницы есть, по ним люди в свои квартиры поднимаются.

— Как поднимаются?

— Ну, идут по лесенке, с этажа на этаж.

— Какой этаж?

— Это трудно тебе объяснить. Вот поедем зимой к тёте Лене в Ленинград, она как раз на шестом этаже живёт, и тогда узнаешь, что такое этаж и лесенка.

— Мам, а я не хочу в город, боюсь города… Мне страшно, что дома высокие из камней. А вдруг они упадут?

— Ладно, Кирюша, можешь и не ехать в город. Живи себе в деревне, или вот как мы, на полустанке, — устав от вопросов сына, ответила мать и, чтобы сменить тему, спросила: — А ты сегодня Сиротке зачем моркови натаскал, почти целое ведро? Кто разрешил?

Кирюшка насупился, не зная что ответить.

— Ладно-ладно, — видя, что сейчас он расплачется, успокоила сына мать. — Это ты последний раз без спроса сделал. Так ведь?

— Так, — согласился Кирюшка.

Молока, которого давала Сиротка, хватало не только на сдачу, но и для всей Кирюшкиной семьи. Мать снимала сметану и готовила на ней и яичках великолепную по вкусу картофельную запеканку или заливала яичницу на огромной, чугунной сковороде. Особенно любил Кирюша яичницу, залитую взбитыми на молоке яйцами с зажаренными на сметане гренками. Слаще еды для Кирюшки не было. А днём, набегавшись с ребятами, Кирюшка любил налить стакан холодного молока из кринки и выпить его с чёрным хлебом. Реже мать готовила творог и пекла ватрушки. В основном делала она это по большим праздникам или когда начинался покос.

— Кормить мужиков в покос нужно как следует, — говорил отец Кирюшки, — а то до покоса не дойдём…

Много лет Сиротка исправно кормила небольшое семейство Кирюшки, и ещё её молока хватало на сдачу государству, в счет налога на живность. Но однажды случилась беда — Сиротку укусила змея. Пастух, дядя Павел, привёл Сиротку к дому раньше времени, с распухшим выменем и налившимися кровью глазами.

— Хозяйка! — крикнул он матери, постучав кнутом по стеклу. — Сиротку вашу змея укусила, забирай скорей и ветеринара вызывай.

Мать выбежала сама не своя.

— Как же так случилось? Что же ты не досмотрел? — закричала она на пастуха.

— Да как тут усмотреть, если пятьдесят коров и ещё двадцать телят. Сегодня очередь была Шурке Брязгиной пасти, так она не вышла — заболела. Я вот один. Спасибо Мишке Рубилину. Шёл он на рыбалку, так я его упросил за коровами присмотреть, пока твою Сиротку отгоню.

— Сиротка, Сиротка, тебе больно? — стала причитать мать Кирюшки, гладя корову. — Сейчас холодненькой воды из колодца достану, место укуса помою, все легче будет.

Мать поспешила к колодцу достать ведро холодной воды.

— А кто укусил-то? Гад или гадюка? — поинтересовалась Мария, поднимая ведро воды из колодца.

— Видно, гадюка. Я рядом стоял, вижу: Сиротка взбрыкнулась. Если бы гад, то он далёко не уполз бы после укуса, а ждал результата. А тут никого. Все кочки обшарил, так никого и не нашел. Гадюки они ведь небольшие, уползут и скорей в нору. Не найти, — отвечал пастух, обтирая рваной кепкой пот со лба. — Дай-ка, Мария, мне водицы-то холодненькой, весь пересох, — и он, припав, к краю ведра стал жадно пить воду. — Да она у тебя почти ледяная! — оторвавшись от ведра, выдохнул Павел.

— Родничок бьёт на дне, потому и ледяная — ответила Мария пастуху и, схватив ведро, торопливо понесла обмывать вымя Сиротке.

От холодной воды той и вправду стало легче, и она в знак благодарности лизала шершавым языком руки хозяйки.

— Ну вот, ну вот, хорошая моя, тебе и полегче будет. Кирюшка, принеси чистое полотенце на сундуке. Вымя-то вытирать надо!

Кирюшка, толкавшийся около матери, стремглав побежал в дом и вскоре вернулся с белым холщовым полотенцем.

Мать обтёрла все соски у коровы и на одном увидела след от укуса.

— Вот куда она, гадюка, ужалила, — сокрушалась Мария. — Прямо в сосок. Ох, горе-то какое!

— Ты, Мария, не причитай, а ветеринара вызывай. Пусть уколы какие-нибудь делает, а не то пропадает коровёнка-то. Вон в прошлом году у Кольки Очкаря такая же история случилась. Пришлось корову забить. А она куда здоровей вашей была, — стал давать советы пастух.

— Типун тебе на язык! Иди, иди к коровам, а то, не ровён час, ещё какую ужалит. Вон сухотища-то какая, змеи свирепствуют в такую погоду, — отвечала пастуху мать Кирюшки.

— И то правда, пора мне, — нисколько не обиделся пастух Павел, натянул свою кепку прямо на глаза, взял посох и пошёл.

— Спасибо тебе, Павлуша! — крикнула вдогонку мать Кирюши.

Тот махнул в ответ рукой, не оборачиваясь, мол, не за что.