Братья-арбузики и Гоша Галошин плюс Татка Пузырь - Олег Фокич Коряков Страница 3

— Ну что ж, я вижу, вы всё поняли, — улыбнулся папа. — Тогда садитесь побыстрее к столу, ешьте.

— А мы после обеда опять с Карпом Иванычем разговаривать будем, — похвастал Коля, усаживаясь за стол.

Гоша Галошин и ножик

После обеда братишки опять отправились во двор. Но Карпа Ивановича в беседке не было. В беседке сидел Гоша Галошин. Гоша, надо вам сказать, совсем не радость. Этот человек учился в одном классе с Сашей, но друзьями они никогда не были. Гоша был не то что вредный, но очень уж хитрый и жадный, все старался для себя одного. За это его ребята не любили.

— Ты что тут делаешь? — спросил Коля, подходя к беседке.

— А вот, смотри! — Гоша повертел перед братьями новенький перочинный ножик. — Два лезвия, и ещё шило есть, вот тут.

— Покажи.

— А что дашь?

— По затылку дам. Где взял?

— На марки выменял. Всего десять марок. Красота?

— А зачем скамейку портишь?

На скамейке свежими ранками белели буквы: ГАЛ… Не так уж трудно было догадаться, что это начало фамилии Гоши.

Есть же люди вот с такими дурными руками! Любят свою грамотность показать не в тетрадке, а на стене, на парте или скамейке. Знают, что делать этого нельзя, при учительнице или родителях никогда вырезать не станут, а пакостят тайком.

— Зачем портишь? — наступал Саша.

— Ну чего ты, чего? — бормотал Гоша. — Ножик попробовать нельзя, да? Подумаешь, обиделся!

А Саше, и верно, стало обидно. Вот придет сюда Карп Иванович почитать свой журнал, а скамейка изрезана. Очень ему приятно любоваться Гошкиными упражнениями!

— Давай замазывай, — потребовал Коля. Он всегда поддерживал брата.

— Чем же это я замазывать буду?

— А чем хочешь!

Ребята и не заметили, как рядом оказался Карп Иванович. Он подошёл, всё понял, но молчал, только приглядывался к спорщикам. Потом сказал:

— Что, петухи, распетушились?

Ребята притихли.

— Да нет, — сказал Гоша.

— Мы так, — сказал Саша.

— Так — пятак, нет — монет, — усмехнулся Карп Иванович. Наверное, у него была такая поговорка. — Дело тут ясное. Что же ты, уважаемый товарищ Галошин, оставляешь свои росписи там, где не полагается?

«Уважаемый» он сказал, конечно, так, для иронии, насмешливо. Какой же Галошин уважаемый, если безобразничает?

— Ну вот что, — нахмурился Карп Иванович. — Ножик — в карман. И слушать мою команду. Будем работать. Дома у меня есть краска. Превосходная зелёная краска. Вам понятно, что мы будем делать?

Что же тут непонятного? Все понятно.

Карп Иванович послал Гошу за краской, кистью и замазкой. Потом повернулся к братьям:

— А вы, арбузики, молодцы.

Это он о споре с Гошей. Коле и Саше стало приятно, что Карп Иванович похвалил их. Они хотели ответить, но Карп Иванович продолжал:

— Разговаривал я про вас со Спиридоновым. Звонил ему. О детской площадке и лагере.

— А разве вы его знаете? — удивился Саша.

— Я, брат, всех знаю. А у этого бюрократа я, наверное, партий сто в шашки выиграл. Вот как! И не такой уж он бюрократ. Просто трудно ему. Ребят вон как много, и всех надо куда-то пристроить. Он обещал и о вас позаботиться. Если с площадкой не выйдет, в лагерь поедете обязательно. Так что пригодится, Коля, твой барабан, не сомневайся.

Глазёнки у Коли так и засияли. А Саша — он всё-таки постарше, посолиднее — сказал:

— Спасибо, Карп Иванович!

— Это не мне спасибо, это Советской власти спасибо, что она для вас лагерь приготовила…

Гоша принес всё, что было надо.

Краска в баночке казалась бархатной. Так и хотелось поскорее окунуть в неё кисть. Но сначала нужно было замазать Гошино «художество».

— Разминай замазку и заделывай, — распорядился Карп Иванович. — А мы посмотрим, какой ты работник.

Сухая замазка крошилась в пальцах. Гоша беспомощно оглядывался на Карпа Ивановича. А тот повторял своё:

— Мни, мни.

Наконец, замазка стала мягкой, податливой, как пластилин. Гоша начал вмазывать её в углубления вырезанные им самим. Замазка ложилась неровно бугрилась.

— А ты ножичком разравнивай, ножичком, — подзуживал Саша.

— У него два лезвия, любым! — поддакивал Коля.

Гоша пыхтел и злился.

— Ну, теперь можно и красить, — объявил Карп Иванович.

— Я! — сразу же бросился к кисти Коля.

— Нет, я! — закричал Саша.

— А я? — надулся Гоша.

Понятное дело, красить — интересно, всем хочется.

Карп Иванович навёл порядок:

— Вот эту половину покрасит Коля, а ту половинку — Саша.

— А я? — снова повторил Гоша, и губы у него скривились.

— Ага, сразу два удовольствия захотел? — заворчал Карп Иванович. — И резать, и красить… Ладно уж, уступлю тебе свою долю. Будешь спинку малевать.

Любо-дорого было посмотреть, как скамейка покрывалась нежной бархатистой зеленью. Сразу стало видно, какими грязными и некрасивыми были доски. Теперь-то уж никто не посмеет притронуться к скамейке ножиком.

Саша так и сказал Гоше:

— Теперь-то, Галоша, близко со своим ножом сюда не подходи.

Гоша сделал вид, что ничего не слышал. Чтобы задобрить Карпа Ивановича, он сказал:

— А можно всю беседку покрасить.

— Не только можно — нужно. Однако нам с вами не справиться. Вон какая она высокая.

— А мы… А я… — Гоша соображал, что бы такое сделать, чтобы Карп Иванович увидел его старательность.

— Это мы старших попросим, — сказал Карп Иванович и вдруг заохал: — Ох, Коля, ох!.. Ботинок-то зачем красишь?

На ботинке перестаравшегося маляра поблёскивало большое пятно зелёной краски. Коля принялся соскребать его и замазался пуще прежнего.

Гоша хохотал, Саша насупился: попадёт от мамы.

— Ничего, — успокоил Карп Иванович. — Передай кисть брату, пойдём со мной. Керосином мигом всё отмоется…

Когда они вернулись, Гоша уже докрашивал спинку скамьи. Саша топтался рядом и ворчал:

— Ровней мажь, не брызгай.

Может, и верно краска не везде легла ровно, но всё же скамейка выглядела теперь замечательно.

— Как из магазина, новенькая, — сказал Карп Иванович.

— Может быть, ещё что-нибудь покрасим? — деловито предложил Коля. Он чувствовал себя заправским маляром, и руки просто зудились от желания выкрасить что-нибудь ещё.

— Нос тебе покрасим, — засмеялся Саша.