Александр Соколовский - Первый особого назначения Страница 30

Кузя со злостью вывел первую палочку в букве «и» и от огорчения провел ее так далеко, что она возле нарисованного «ш» стала походить на долговязого Олега рядом с толстым Вовкой Пончиком. Несколько секунд Кузя в немом изумлении смотрел на палочку, а потом встал и решительно направился к двери.

Двор был залит солнцем. Сиреневая прохладная тень окутывала только тот угол двора, где под двумя раскидистыми кленами работали ребята. Пончик старательно отмеривал доски клеенчатым портновским сантиметром. Этот сантиметр он принес из дому и никому не давал. Женька с Олегом переносили доски к скамье и отпиливали по Вовкиным меткам. После этого доски переходили к Косте. Единственным рубанком он обстругивал их на двух наспех сколоченных козлах. Мишка Кутырин старательно обтесывал топором толстые чурбачки — ножки будущих стола и скамеек. Степка и Таня выкапывали ямки, в которые эти чурбачки надлежало вкопать. Шагая через двор прихрамывающей походкой, Кузя видел, как Таня, должно быть шутки ради, подхватила своей лопатой кучу земли и со смехом швырнула в ямку, которую рыл Степка. Тот ловко поймал лоток Таниной лопаты и стал тянуть к себе. Оба хохотали.

— Степа! — окликнул Данилова Костя. — Посмотри, хорошо получается или нет?

Степка с удивлением взглянул на Гвоздева. Разве он больше Кости понимает, хорошо или нет обструганы доски? Вообще Степка все чаще стал замечать, что Костя не может оставаться равнодушным, если видит, как он разговаривает с Таней. Не нравится ему, что ли, что Степка с ней дружит? Почему?

— Ничего, — сказал Степка, подойдя к Косте и потрогав шершавую доску. — Хорошо получается.

Ребята тотчас же обступили Костю, словно он позвал не одного Степку, а всех. Все принялись гладить доску ладонями, и Вовка немедленно занозил руку. Он захныкал, будто бы под кожу ему вонзилась не крохотная щепочка, а целое бревно.

— Давай я вытащу, — сказала Таня, вынимая из отворота кофточки иголку. — Да не дергайся! — прикрикнула она. — Степка, подержи его за руку.

Она быстро подцепила занозу кончиком иголки, выдернула и взглянула на Вовку с насмешкой.

— Вот неженка!

— И ничего я не неженка, — надулся Вовка. — Мне и не больно даже было.

— Не больно! — фыркнул Олег. — А сам хныкал.

— А с тобой не разговаривают! — покраснев, огрызнулся Вовка. — Не знаешь, а тоже… критику наводишь. Такая заноза, если хочешь знать, может залезть в тело и начнет там ходить. Дойдет до сердца и воткнется. Очень просто даже умереть можно.

Женька засмеялся.

— Ой, Пончик! — хохотал он. — Жалко, что Таня вытащила занозу! Вдруг она тебе в язык бы впилась! Предлагаю специально занозить Пончика! Кто «за»?

Вслед за Женькой все стали смеяться над незадачливым Вовкой. Только Кузя стоял, хмуро поглядывая на развеселившихся ребят, видно дожидаясь, когда хохот прекратится.

— А вот и наш Репин! — закричал Женька, заметив его. — Ну что? Насадил на шило неплательщика?

— Никого я не насадил, — дрогнувшим голосом сказал Кузя. — И рисовать я больше не буду. Только всю бумагу испорчу.

— Как это испортишь? — с веселой угрозой воскликнул Зажицкий. — Кто тебе позволит? Наша общественная бумага, а ты…

— Пускай общественная, — упрямо мотнул головой Кузя. — Я не умею рисовать. Говорил ведь, что не умею. Сам рисуй, если хочешь.

Застенчивый, молчаливый Кузя был неузнаваем. Сообразив, что Парамонов всерьез отказывается рисовать, Женька растерянно обернулся к Степке.

— Это что же? А как же газета?

Но начальник штаба молчал. Молчали и остальные. Да и что можно ответить? Был бы Андрей, уж он непременно что-нибудь придумал. Но он с сегодняшнего дня уже ходил на работу. В восемь часов его всем штабом провожали до завода. «Ну, смотрите, братки, — сказал он, прощаясь с ребятами у проходной, — без меня работать так же, как со мной. Вечером приду, посмотрю, как у вас идут дела».

А вот как они обернулись, дела-то! Правда, доски для «кают-компании» уже почти готовы. Но газета… Степка еще вчера принес от Гриши спаянную рамку. Мест спайки совсем не было заметно. Глухонемой мастер как-то умудрился снять с железа ржавчину и покрасить готовую рамку бронзой. Планки сияли, как золотые.

У Гриши в мастерской перебывали уже все, кроме Пончика. Взять над заболевшим мастером шефство предложил Андрей. За это предложение не голосовал один Вовка, после чего Степка окончательно потерял к нему уважение. Наверно, Пончик просто испугался прививки. Зато остальные ребята вынесли укол безропотно. Толстенький доктор, к которому Степка привел ребят, выпучил глаза от удивления, увидев столько желающих ухаживать за одним человеком, заболевшим гриппом.

— Ну и везет же моему пациенту! — сказал он и велел медсестре ставить воду, чтобы прокипятить шприц.

Дежурили у Гриши по очереди. До обеда — одна смена, после обеда — другая. Впрочем, Степка и Таня забегали в мастерскую вне очереди. Мастер привык к своим «шефам», но беспрекословно слушался только одну Таню. Ей одной удавалось удержать его, чтобы он не вставал. Это было очень трудно. Почувствовав себя лучше на следующий день после посещения доктора, Гриша вздумал взяться за работу. Но Таня заставила мастера лечь в постель. Тогда он пошел на хитрость. Стал работать по ночам. И первым делом запаял принесенные Степкой планки. Ну и попало же ему за это от Тани. Она сердито накричала на Гришу, а он покорно и виновато смотрел на вздрагивающую марлевую повязку, закрывающую Танин рот.

Сегодня с утра в мастерской у Гриши дежурила Оля. Она так же, как и остальные ребята, все, кроме Тани и Степки, чувствовала себя в обществе глухонемого мастера не очень-то уверенно. Степка научил всех нескольким самым простым жестам, которыми можно было бы объясняться с Гришей. Но от волнения и смущения, переступив порог мастерской, ребята все позабывали. Правда, Гриша мог угадывать слова по движению губ. Но этому мешала марлевая повязка. И все-таки никто ни разу не запротестовал, если надо было пойти дежурить в мастерскую.

Каждый день по нескольку раз дежурные растолковывали многочисленным посетителям, что мастер болен. Причем больше всего возмущало ребят то, что посетители все до единого оказывались какими-то бессердечными. «Болен?» — спрашивали они с удивлением, словно Гриша не имел никакого права болеть, раз у кого-то испортилась электроплитка или прохудилась кастрюля. Шефы и не подозревали, что мастер все-таки работает. А он работал. Работал по ночам, тщательно занавешивая окошко.

Рамка для стенной газеты, починенная Гришей, всем очень понравилась. Кузю стали торопить с заголовком. И вот оказывается, что никакого заголовка не будет и надо дожидаться, когда приедет из лагеря Юрка Лютиков.

— Ладно, — сказал Степка. — Подождем, пока Андрей придет. А сейчас давайте дальше работать.

Но не успели ребята снова взяться за топоры и пилы, как рядом раздался насмешливый возглас:

— Видал, Севка? Вот работнички! Команда мастеров класса «мягкий знак».

Возле ворот стояли и смотрели на ребят Севка Гусаков и Лешка Хворин. Лешка хохотал, а Севка стоял молча, и только губы его кривились в презрительной усмешке.

— Смотри, смотри, Севка, — не унимался Хворин, показывая на Пончика, стоявшего со своим сантиметром в руках. — Это у них портной. Доски иголкой будет сшивать.

Было ясно, что ребята пришли, как обычно, чтобы вызвать из дома Гошку.

— Эх, жалко Андрея нет, — прошептал Женька. — Он бы им ответил.

— Ладно, не обращай внимания, — хмуро сказал Степка. — Давайте, ребята, работать. — И он с остервенением вонзил лопату в землю, словно вместо земли перед ним были ненавистные рожи Гошкиных приятелей.

— Лесопилка на дому, — продолжал издеваться Лешка. — Ну и столяры собрались!..

— Сам бы попробовал! — не выдержав, ответил Женька. — Вот бы мы тогда посмеялись.

— Тебя-то могу поучить, — сказал Лешка, внезапно перестав смеяться.

Он вразвалку двинулся к ребятам. Степке в словах его и в движениях почудилась угроза. Наверно, никто не ждал от Гошкиных приятелей ничего хорошего. Все молча глядели на приближающегося Лешку. Мишка Кутырин засопел и насупился. Ростом он был почти с самого Хворина и, вероятно, приготовился стать на защиту Женьки. Однако заступаться ни за кого не пришлось. Подойдя к Косте, Лешка посмотрел на доску, презрительно сплюнул и потянулся к рубанку.

— Ну-ка, дай.

Это прозвучало хоть и грубовато, но дружелюбно. Мишка успокоился и перестал сопеть. Ребята подступили поближе и стали с любопытством смотреть, как Лешка потрогал пальцем лезвие рубанка, как постукал молотком по стальной пластине, как он примерился и ловко начал строгать. «Вж-ж… фр-р-р…», «Вж-ж… фр-р» — зажужжало и зафыркало у него в руках. Желтая стружка, закрученная, как поросячьи хвостики, поползла на траву. Хворин и правда строгал умело.