Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь Страница 30

Он вышел в коридор и минут сорок ходил взад-вперёд, объясняя себе, что надо двигаться, а то захиреешь. И при этом знал, что в здешнем химично-больничном воздухе что гуляй, что не гуляй.

За пять минут до срока он отправился в палату, сел, весь изнутри напряжённый. Минута в минуту явилась к Снегирю его красавица, потом пришла Старикова старушка.

Бывший Булка понимал, что надо выйти, не мешать людям. Но куда? В коридор? Стыдно. Уйти в зимний сад? А вдруг Лидка с Маринкой не найдут его. И продолжал сидеть – напряжённый, несчастный.

Лидка опоздала на двадцать пять минут. Конечно, она и в голове не держала, что это имеет какое-то значение. Впорхнула в палату, гордая собой, в брючках, в блузочке (или как там они называются, современные кофты, – батник, ватник?..). Она не успела войти, а он уже её услышал. Хотел сдержаться, да не сумел – вскочил… Кровь ударила в сердце, в голову. Его шатнуло, он схватился за холодную кроватную спинку. Лидка не заметила… Сквозь синий снег, мелькавший перед глазами, он пошёл к дочери.

Успокоился уже в коридоре. Он шёл, чувствуя в ладони Лидкину ладошку. Они ходили так давным-давно, в её раннем детстве, потом не ходили лет семь или восемь. И вот сейчас снова… С мальчишками, что ль, научилась, подумал Бывший Булка, или чтоб отцу приятное сделать?

Они сели на облюбованную им и почему-то не занимаемую никем лавочку.

– Я тебе апельсины принесла и котлеты, – сказала Лидка. Он что-то машинально сострил про апельсины в котлетном соусе. А в сердце задвигался неприятный червячок: по странному совпадению то же самое было вчера в Маринкиной передаче. Для проверки он вынул поллитровую банку, в которой, словно в террариуме, лежали котлеты. Шутливо понюхал их через стеклянную стенку.

– Сама жарила! Точно?..

Лидка прямо-таки зарделась от гордости.

– Ну, мама-то помогала? – сказал он голосом счастливого семьянина. И специально не смотрел на неё в этот момент. А когда глянул…

Без улыбки, без веселья лицо её, оказывается, было похудевшим, и глаза какие-то слишком серьёзные, и под глазами… Эх ты, отец позорный! Как же ты сразу-то?..

Однако в секунду собравшись, он сделал вид, что ничего не заметил. И только взглядом показал, что, мол, чего же ты не отвечаешь?.. Лидка улыбнулась напряжённо:

– Её в командировку послали.

– Когда?

– Позавчера… В Ленинград. С каким-то автором гранки читать, не то ещё чего-то…

Врала уверенно. Значит, всё продумала заранее. Что же там у них творится?.. Бедная ты моя Лидочка!..

В аварийной этой, неожиданно возникшей ситуации он мгновенно решил пока ничего не замечать. Разберёмся!

И с места в карьер он пустился шутить да острить, утаскивая её от слишком близкого разговора про мать. А Лидка и рада – лишь бы подальше от опасного места.

Из этого разговора Лидка вынырнула с дневником в зубах. Ну да, у неё же третья четверть кончилась. Маринка говорила, что… Лидка раскрыла дневник на последней странице, подала ручку: распишись. Надо же, всё учла! Как взрослая. Он сжал кулаки – чуть эту ручку не поломал.

А! Весь фокус был в отметках. Троек вообще ни одной. Четвёрки пополам с пятёрками. Даже пятёрочек, пожалуй, больше! Он стал считать – специально громко. Так и есть, пятёрок больше. Лидка рдела, как первомайский флаг!

– Я просто не успела вовремя взяться. – Она раскрыла страницы последних недель. – А так-то во, видал?

Это были одни пятёрки. Четвёрка по литературе выглядела среди них совершенной сиротой.

Не спеша, со вкусом он расписался под четвертными. Потом, хотя это вовсе и не требовалось, под теми неделями с потрясающими отметками.

Под теми неделями, что он болел!

Это она меня лечит!..

Бывший Булка готов был разреветься прямо сейчас, прямо здесь, в этом так называемом зимнем саду. Но не разревелся, конечно, ни в ту секунду, ни после, когда Лида ушла. Давненько он этим не занимался, да и вообще кажется, забыл, как это происходит.

Спит Старик, и Снегирь спит, ворочаясь с боку на бок, словно кровать ему горяча…

Что же дома там? Маринка не знает Лидкиных отметок. Лидка не знает, что мать вчера приносила передачу.

Лидка говорит: мама в командировке. Зачем? Чтобы я не расстраивался. Значит, всё понимает.

Он попробовал представить себе Маринкино лицо. Но вместо этого увидел Женьку… Женю… Не такую, какой она стала теперь. А молоденькую девочку, едва окончившую школу. Володя Терешков в это время служил в пограничных войсках, а Булка первый год работал на заводе.

Булка тогда часто виделся с Женей. Он охранял её… для Володи. А сам просто рад был с нею видеться.

А потом Володя вернулся из армии, и они поженились. Булка видел, Володя не так её любит, не так сильно, как она его. Но Володя был такой, что уж если слово дал – значит, закон… Или Булке это всё казалось. Шут его знает, и кто теперь определит, когда жизнь всё перекрутила по-своему. И поставила каждого из них на своё место.

А Булка долго ещё потом не женился. Не потому что чего-то ждал. Просто не мог.

Наконец появилась Маринка. Красивая, ёлы-палы, с ума можно сойти! Да ещё плюс море, да ещё плюс горы – одним словом, Крым!

Поехали в Петрозаводск, где жили её родители: "Знакомься, мама, это Николай… Нет, он пока на заводе…"

Там же они и расписались. Собрали Маринкины вещички – и пока. С тех пор Булка виделся с Маринкиными родными раза три. Последний раз пять лет назад, когда хоронили тестя.

И не то чтоб он их как-то там особенно не любил. Он вообще к людям относился терпимо. И старался думать, что не человек виноват в том или другом грехе, а причина. Причину удалишь, и человек сразу станет лучше.

Но с Маринкиными что-то… не хотелось видеться. Маринка ездила. А он всё ссылался на дела. Да ей, кстати, и проще бывало уехать: и когда студенткой была и когда в редакции стала работать.

Конечно, и он мог бы вырваться, да не очень тянуло. Они все ужасно дружно жили между собой. Такая семья расчудесная. Папа, мама, детки – все вместе, в одном доме.

"…Вовочка, ноги не промочи! Мариночка, шарфом укутайся!.."

Ты о себе лучше подумай, а они пусть сами о себе подумают! (Это уже о чужих.) Вова! Вот чудилка! Скажи: нету денег. И не давай". (Вова – это их сын, Маринкин младший брат.)

Когда же они Лидку выругали, что она с кем-то шоколадкой поделилась ("Тебе дедушка затем гостинец покупал?!"), Бывший Булка хотя и сдержался, но решил более с ними не видаться – от греха подальше.

А Маринка? Говорят, яблоко от яблони недалеко падает. И всё же в главном он верил ей до капли. Никогда не забывал, как она просила: "Только увези меня отсюда… Не спрашивай, потом поймёшь!" Такого зря не скажешь.

Да, в главном он не сомневался. Правда, "главного" пока не было в их жизни. Везло!.. А теперь вот вышло наружу её домашнее воспитание! Детство золотое…

Вот, Лидка, учись. На собственной матери, а учись. Думаешь, что детство промелькнуло и нету?.. А оно всё в тебе осталось… Потом перевоспитываться тяжело. Так что крепче живи, Лидка, старайся на всю катушку!

Но как ей сказать об этом, какими словами? Серьёзными? Или перевести на шутку?

Потом он снова стал думать о Маринке. И понемногу -может, оттого, что уже перевалило за полтретьего ночи, а сна не было ни в одном глазу – в нём всё больше стала раззадориваться обида: как ты ни крути, а продала тебя Мариночка! На секунду он мстительно подумал, что надо развестись с ней. Но тут же мысль эту, как птицу влёт, сбила другая: "Развестись!.. А ты выйдешь ли отсюда?"

И так горько стало. И подумал, что не на той он женился, проявил слабость, не до конца дрался с судьбой.

И знал, что ничего уже нельзя изменить.

Вдруг, словно на суде, до него дошла очень простая и беспощадная мысль. Да, я мог бы жениться на Жене, только для этого надо было бы…

Надо было, чтоб Володю убили на шесть лет раньше…

Некоторое время Бывший Булка прислушивался к этой мысли.

Но скоро понял, что она ещё не самое страшное.

Если б Володю убили на шесть лет раньше и, значит, он, Булка, не поехал бы в шестидесятом году в Крым, не встретил бы Маринку… то, стало быть, никогда бы не родилась Лида!

Бывший Булка сел на кровати, покачал головой. Старик пробормотал что-то во сне и тихонько захрапел.

Вот как всё повёрнуто жизнью. Вот как крепко все мы прибиты по своим местам!

Чувствуя босыми ногами неприятный больничный пол (шлёпанцы его слишком уж топали), Бывший Булка подошёл к окну. Как видно, наступила уже настоящая весна. Даже среди ночи мостовые оставались слякотными, а вдоль тротуаров продолжали течь чёрные городские ручьи.

Сева, Надя… И хорошо, что не звонят. Не нужны… Одна-одинёшенька она шагала по парку. Сюда любил водить её когда-то батянька. Тут они на санках гоняли по аллеям. И с горок, слалом между деревьями… Не пробовали? И не пробуйте. Голову сложить, шею свернуть – запросто! Однако ж они не свернули и не сложили с батянькой, а только закалили характер. Закалили? Ну так и держись!..