Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести) Страница 30

— Нет еще. Сейчас пойду. Я мигом.

Виктор стал разбирать содержимое пакетов: смежное задание, исходный материал предстоящих трудов. Это были пленочные диапозитивы. А сами пакеты — технологическая карта, заказчик, исполнитель, образец этикетки, схема расчета копировок, — словом, руководящая канцелярщина пропечатана на них. Когда Ромка увидел такую документацию впервые, она почудилась ему зряшной и неодолимой премудростью. Теперь же хватало беглого взгляда, чтобы оценить суть работы, даже ее сложность или выгодность, которая выпадала, кстати, в соответствии с настроением мастера Фролова. И, между прочим, эту вышестоящую волю Ромка с некой поры заподозрил в несправедливости, но пока молчал.

Он подошел к столу Виктора, полюбопытствовал, что выпало тому на сегодня. Оказалось: многокрасочные растровые наклейки для одеколона, шоколадные обертки — лучшей сдельщины и придумать нельзя. Надеясь и сам получить лакомое задание, Ромка отыскал мастера, принял от него свою порцию картонов, просмотрел тут же и спросил:

— Только штриховые?

— А ты что хотел? — ответно спросил мастер.

По его тону можно было понять без труда, что претензии начинающего копировщика на первоклассную работу попросту неуместны, поражают Фролова и даже злят. Однако Ромка простодушно сказал:

— Я хотел бы растровые. Я делал. Я уже умею. Виктор хвалил…

— Послушай!.. — голос мастера высоко взвился. — Послушай, Волох, ты не на рынке! Там ты можешь выбирать картошку покрупнее, молоко пожирней, а здесь… Неужели мало заработал?

— Вы не так поняли.

— Это ты ничего не понимаешь в производстве!

— Мне простительно, какие мои годы.

— Вот и бери задание, приступай.

— Но я должен повышать уровень мастерства?

— Ты прежде всего должен быть исполнительным, корректным по отношению к начальству и вообще. Вопрос исчерпан. Всё!

Фролов обрубил разговор, отгородился от настырного юнца собственной спиной, после чего Ромке не осталось иного, как удрученно вернуться к себе в помещение и лишь мысленно доказывать свою правоту, теперь — неизвестно кому.

Для толкового восприятия дальнейших событий придется в какой-то мере копнуть производственную почву, на которой произрастал и набирался жизненных сил юный пролетарий Роман Волох. Начнем с того, что его фабрика, фабрика офсетной печати, десятилетиями снабжала не только свои город, но и многие другие тысячами видов наклеек, оберток, ярлыков для всевозможной потребительской продукции. Веселые красочные бумажки неиссякаемым потоком изливались в покупательские массы, с рекламной заманчивостью и точностью определяли содержимое коробок, консервных банок, бутылок, и Ромка, задумываясь иногда о достоинствах своей работы, представлял картину мировых потрясений, какие последовали бы по исчезновении его предприятия. Это было смешно и ужасно — в мальчишеской фантазии. Люди сыпали вместо сахарного песка соль, манку, крахмал, пекли блины из стирального порошка, ломали головы над безымянными жестянками, и, наконец, обезумев от истощения и неразберихи, опрокидывали в рот прозрачную жидкость, которая могла оказаться как минеральной водой, так и водкой или уксусом — с тем же успехом. Ерунда, конечно, выдумка… Однако сей умозрительный гротеск опирался, как ни верти, на реальную этикетку. Ромкина фабрика приобретала в его глазах особую значимость, и он по-настоящему гордился, что стоит у верховья столь необходимого государственного дела.

Впереди Ромки были только создатели этикетки — художник, фотограф, ретушер, но они корпели над единичным образцом, а многотысячное движение «Кильки в томате» или «Пива жигулевского» открывал именно он. Его профессия называлась еще «размножитель», станок — «множительный». С его помощью Ромка плодил десятки, сотни копий оригинала, расчлененного при съемке через фильтры на составные краски. Ромкина продукция — фотопленки плакатного формата — шла в гальванический цех, где изображение овеществлялось на металле. Потом в новом качестве заготовка длила свой путь еще и еще, претерпевая по ходу массу различных метаморфоз, чтобы в конце концов стать красивой картинкой, фантиком. «Кто знает, — сожалея, думал Ромка, — сколько раз вертится рисунок и какого он стоит труда, прежде чем попасть в руки покупателя, а затем — в мусорный ящик?!»

Немалую сложность составляла и сама специфика фотодела: наглухо зашторенная комната, темень, чуть подсвеченная преисподними огоньками красных фонарей, химические растворы, бесперебойное топтание на ногах возле машины и монтировочного стола. Однако молодого размножителя нисколько не смущали тяготы труда, а скорее воодушевляли даже. Ему было известно, что людей такой профессии по всей стране гораздо меньше, нежели академиков, генералов, не говоря уж о простых строителях. Как тут не воодушевиться, не возгордиться? Само собой…

— Гасим? — спросил Виктор про общий свет.

— Гаси, — сказал Ромка, — я выйду.

Две множительные машины занимали одиу большую комнату, через дверь находилась смажная с ней комната поменьше, в которой стояли ванны с проявителем, закрепителем, проточной водой. Свет был одинаково недопустим ни на какой территории, и потому, чтобы не задерживать напарника, Ромка убрался со своими арифметическими выкладками, закончил их в цехе. Полученные, исходя из размеров одной копировки, колонки цифр на листке обозначали точки отсчета по направляющим линейкам, координаты каждого снимка в общем строю печатной формы. Возвратясь к себе, Ромка прилепил возле индикатора с делениями цифровое руководство к «Свиной тушенке», с удовольствием начал трудовую смену, обычный день.

Гул машины, приладки, беготня к реактивам и обратно, звон сигнальных часов, мгновенные фотовспышки под колпаком, лязг гидравлики, замена негативов, заготовка пленки, опять неумолчный гул и лязг; за «тушенкой» последовали «Сказки Пушкина», сигареты «Новость», потом запорол одну краску — пришлось повторить, и вот уже Виктор про что-то вопрошает назойливо, кажется, про обед…

— Чего? — оторвался Ромка от кнопки пуска.

— Столовка закроется, иди.

— Ага. Достукаю один ряд…

— Закроется, говорю!

— Ну и пускай, черт с ней.

— Не сходи с ума. Все деньги все равно на заработаашь.

— А при чем тут они?

Пленку все-таки дошиб, вздохнул счастливо. Помчался вниз — столовая и правда оказалась полузаперта придвинутым к двери стулом. Надеясь в глубине души, что свойский персонал сжалится, он помаячил перед стеклом растерянной физиономией и в конце концов был допущен к остаткам обеда. Кроме серебра за него пришлось платить вымученными ответами на расспросы удивленных поварих и уборщиц: как это — не успел? Когда возвращался в цех, на лестнице, где заповедник перекура, задержал законно отдыхающий Виктор.

— Посиди, — хлопнул по лавочке рядом с собой. — Посиди, дай пище рассосаться. Не зря ведь придуман обеденный перерыв.

Сидеть не хотелось, ноги сами бежали к машине, но Виктор как-никак два месяца обучал его своему ремеслу, да и вообще — пройти мимо радушного приглашения старшего товарища Ромка не посмел.

— Смотрел вчера футбол по телевизору? — точно о погоде заговорил Виктор. — Ну наши и пролопушили! Сколько моментов было, да?

— Не смотрел, — признался Ромка.

— А что?

— Да так. Я не очень-то увлекаюсь.

— Хм! Чем же ты увлекаешься тогда? Девушками?

— Нумизматикой.

Виктор оторопел, то ли перед незнакомым словом, то ли гадая, на какой волне вести разговор, чтобы вернее приблизиться к цели. Тая от напарника подспудную свою задачу, он запинался на следующих вопросах, усиленно курил, однако не бросал дипломатии.

— Ты, помнится, один у родителей?

— Один.

— И не было братьев, сестер?

— Не было.

— В армию скоро призовут?

— Весной, наверно.

— Отец-то кем работает, я забыл?

— По ремонту металлоизделий.

— А мать?

— На гардинно-тюлевой фабрике бухгалтером.

— Вот видишь, какие дела, — нелепо обронил Виктор, измаявшись на подступах.

Нет, этот заход ничего ему не давал, как и другие попытки завлечь Ромку на стезю доверительности, ведущую к цели. Ромка покосился на часы. И тогда, самого себя стесняясь, но не видя вспомогательной щелки в беседе, Виктор начал раскрывать карты, которые, он понимал, тут же могли быть биты, причем без козырей. Однако что прикажете делать, если животрепещущий вопрос не терпел отлагательства?

— Ты скажи, — туго выполнил Виктор, — зачем ты вкалываешь?

— Как? — не уловил Ромка.

— Ну, без перекуров, про обед забываешь, сверхурочно остаешься. Все деньги не заработаешь, а пуп надорвешь.