Григорий Медынский - Повесть о юности Страница 32

С этого вечера они стали друзьями.

Начинался урок анатомии. Ребята перешли из класса в кабинет естествознания и стали с шумом рассаживаться по местам: одному хотелось сидеть с этим, тому — с тем, один ударил другого портфелем по спине, тот ответил, вмешался третий, началась возня. Прозвенел звонок, и ребята сразу притихли: Анна Дмитриевна, учительница естествознания, вошла не одна, а вместе с завучем школы.

Завуч сел на заднюю парту, а учительница занялась своими, необходимыми для начала урока делами: отметила отсутствующих, проверила нужные по теме наглядные пособия, оглядела учеников, приглушая этим последние разговоры. И вот, только все умолкли, только все приготовились работать, как отворяется дверь и входит Сухоручко. На верхней губе его красуются пышные рыжие усы.

Послышался смех. А когда ребята увидели, как он, заметив завуча, изменился в лице, согнулся, сжался и торопливо сдернул усы, раздался оглушительный хохот.

Учительница быстро и решительно подняла вверх руку, но на этот раз установить порядок было труднее.

Так и не дождавшись полной тишины, Анна Дмитриевна обратилась к Сухоручко и строго сказала:

— Я должна вас не допускать к уроку. Но… у нас сегодня очень важный материал, я не хочу, чтобы вы пропускали. Садитесь!

Сухоручко сел на первое попавшееся место и, подмигнув соседу, сказал:

— Влип!

Анна Дмитриевна еще раз подняла руку и взглянула на часы.

— Пять минут из урока пропало. А я ведь тоже работаю по плану, мальчики. Староста! — Феликс Крылов поднялся. — Вы должны сделать из этого выводы.

Но Феликс никаких выводов не сделал. После уроков он спешил домой, на другой день он не сразу вспомнил о происшествии с усами, и, к стыду своему, Полина Антоновна узнала о новой выходке Сухоручко от директора.

В этот же день, после уроков, было назначено классное собрание. И на нем ребята разговорились.

Помог этому, может быть, сам Сухоручко и тот ловкий ход, который он попытался сделать. Он вышел к столу с очень хорошо разыгранным скромным видом и сразу же покаялся:

— Простите меня, ребята, я сделал ошибку. — Потом помолчал и добавил: — Больше не буду.

Кто-то в классе хихикнул, и этот смешок показался Полине Антоновне знаменательным: покаянию Сухоручко она тоже не поверила. Как всегда на собраниях, она сидела на задней парте, уступив свое место за столом председателю. Она твердо решила сегодня как можно дольше не вмешиваться в ход дела. Пусть решают сами!

— А почему ты это сделал? — спросил Рубин.

Он председательствовал сегодня, и Полина Антоновна не могла не отметить про себя, что вел он собрание безукоризненно. Рубин тоже не поверил Сухоручко и смотрел на него своим упорным, тяжелым взглядом исподлобья.

— Почему?.. Ну, как сказать — почему? Ребята понимают. — Сухоручко хотел было улыбнуться.

— Ребята-то понимают!.. Ты сам скажи.

Сухоручко глянул на ребят, надеясь найти в них поддержку, но ребята молчали. В поисках сочувствия Сухоручко натолкнулся на взгляд Бориса. Несмотря на недавнюю стычку, он все еще считал его своим другом и от него в первую очередь ждал поддержки. Но встретил совсем недружелюбный взгляд.

Выходка Сухоручко возмутила Бориса. И все же не то какая-то нерешительность, не то последняя надежда, что Сухоручко сам все осознает и выправит, удерживали Бориса от выступления. И в то же время как не выступить и как не сказать того, что думаешь, раз Сухоручко только переминается с ноги на ногу и явно пытается увильнуть от ответа!

— Ну… — мялся он, — ну, почудить захотелось. Думал, смешно получится.

— А получилось? — Рубин жестом остановил Игоря Воронова, порывавшегося подать реплику. — А получилось? — Он продолжал так же упорно и тяжело смотреть на Сухоручко.

— Ну, нехорошо получилось… Неудобно.

— Глупо получилось! — не вытерпел Игорь.

— А я ничего и не говорю. Я не оправдываюсь! — пробормотал опять Сухоручко, опуская глаза.

— Ну, раз признается — простить его! — раздался примирительный голос Феликса.

В этом предложении Феликса Борис увидел вдруг то, к чему он и сам, может быть, только что склонялся и что теперь сразу показалось ему непростительной слабостью.

— Как простить? — вскипел он, оглядывая и класс и напряженно следившую за ходом событий Полину Антоновну. — А что же у нас получится, если мы это прощать будем?

— А я тебе слова не давал! — попытался остановить его Рубин, но остановить Бориса сейчас было уже нельзя. Он повернулся к Сухоручко и, решительно смотря ему в глаза, сказал:

— Ты, брат, не виляй! Ты не перед кем-нибудь… Ты перед своими ребятами говоришь. А ты что — от ребят спрятаться захотел?

— А чего мне прятаться? Я и говорю — виноват! — продолжал свое Сухоручко.

— Виноват, виноват! Это легче всего сказать — виноват!

— Вот так на́! — попробовал перейти в наступление Сухоручко. — Если б легче, у нас бы везде самокритика вот какая была!

— Самокритика!.. А ты думаешь, у тебя самокритика? Если б заведующий учебной частью не пришел на урок, ты, думаешь, сказал бы так? А теперь что ж, теперь конечно: сдаюсь, лапки кверху, простите меня, братцы-товарищи, больше не буду. Расчет это, а не самокритика!

— Всё? — спросил председательствующий.

— Всё! — с неостывшей злостью ответил Борис и хотел было уже садиться, но тут же спохватился: — Нет, не всё! Ты вот говоришь: посмешить хотел! — снова обратился он к Сухоручко. — А почему смешить? Зачем смешить?.. Ты на ребят ссылался: ребята понимают. Ребята все понимают! И зачем смешить хотел — тоже понимают. Чтоб геройство свое показать, героем перед нами выставиться — вот зачем! А геройства тут никакого нет!

— Хулиганство тут есть, а не геройство! — подсказал Игорь, но тут же спохватился и кивнул Борису: — Ну, продолжай, продолжай!

— А тут и продолжать нечего. Все ясно! — сказал Борис, уже садясь на место. — Это мы раньше думали: вот какой он молодец — урок сорвал! А теперь… теперь мы так не думаем!

Наконец-то ребята разговорились!

Это была первая большая радость, которую пережила Полина Антоновна в этом классе. Она, эта радость, приходила всегда, когда после большой, напряженной и, казалось, бесплодной работы пробивались вдруг первые побеги и намечались какие-то успехи. Каждый раз эта радость приходила по-разному и ощущалась по-разному, но каждый раз она имела свою неповторимую прелесть.

Так и теперь, сидя на задней парте, одна, сама с собой, она пережила теплую, хорошую минуту.

Ребята, конечно, не видели этой ее радости и, может быть, даже вовсе не думали сейчас о сидящей сзади учительнице. Они смотрели на Сухоручко, на то, как виноватое выражение на своем лице он пытался скрыть улыбкой, стараясь перевести все в шутку, в смех. Но сделать это не позволял ему суровый председатель, и виноватое выражение снова проступало на лице Сухоручко.

— Так как же будем решать? — спросил председатель собрания.

— Пусть извинится перед Анной Дмитриевной! — раздался чей-то голос.

— Потребовать от Сухоручко, чтобы он извинился перед учительницей естествознания Анной Дмитриевной, — сформулировал предложение председатель. — Голосуем?

Но тут, в самый последний момент, молчавшая все время Полина Антоновна вставила неожиданное замечание:

— А разве в этом происшествии виноват один Сухоручко?

Лица учеников вопросительно повернулись в ее сторону.

— Кто такой Сухоручко? — продолжала Полина Антоновна. — Разве он не член вашего коллектива? И разве не вы хором засмеялись на его — Игорь прав — хулиганскую выходку? Нет, мальчики! Здесь дело серьезнее! Шире! И в этом виноваты вы все, весь класс!

Полина Антоновна видела, как менялись, вытягивались лица ребят, приобретая новое, уже растерянное выражение. Из обвинителя класс неожиданно превратился в обвиняемого.

— Один сделал, а все виноваты? — проворчал вдруг Феликс Крылов.

Полина Антоновна встрепенулась: Феликс начинал показывать себя с очень огорчавшей ее стороны. Но она сдержалась и коротко заметила:

— На это пусть ответят вам ваши товарищи.

Ребята как будто забыли о Сухоручко, переминавшемся с ноги на ногу у стола, и горячо заспорили: отвечают ли все за каждого и вообще как можно отвечать? Спор затянулся. Полина Антоновна настороженно следила за ним, то огорчаясь, то радуясь, то с нетерпением ожидая, что вот-вот родится нужная формула и будет сказано необходимое слово.

Выступил Витя Уваров.

Полине Антоновне всегда нравилось, как он говорит, как отвечает урок: выслушав вопрос, Уваров немного потупится, помолчит, как бы собираясь с мыслями, а потом сразу начинает отвечать по пунктам: первое, второе, третье… Так же, словно по писаному, как взрослый, Витя говорил и сейчас.