Тереза - Эркман-Шатриан Страница 33

— Нет, Фейербах сказал, что он поправится, но нужно время, — ответил дядя.

Затем, хитро улыбаясь и прищурив глаза, он продолжал:

— Да, да, вот о чем рассказал мне командир. Он мне поведал и еще кое о чем… кое о чем интересном… преудивительном… чего я и не подозревал.

— О чем же, господин доктор?

— Ах, я был так поражен! — заметил дядя, придавливая пальцем табак в своей трубке. Потом он закинул голову и окутался клубами дыма. — Да, был поражен… А впрочем, пожалуй, и не очень — мне самому приходило в голову нечто подобное и раньше.

— Но о чем вы говорите, господин доктор? — недоуменно спросила госпожа Тереза.

— Ах, он мне рассказал о некоей гражданке Терезе — своего рода Корнелии[13], — известной всей Мозельской армии. Солдаты ее называют просто «гражданка». Ха-ха-ха! Как видно, эта гражданка не обделена смелостью!

И, обернувшись ко мне и Лизбете, он продолжал:

— Вообразите, как было дело. Командир их батальона был убит, пытаясь со своими людьми захватить мост, обороняемый батареей и двумя полками пруссаков. Тогда все республиканцы, закаленные в боях, и даже самые отчаянные храбрецы отступили. И вообразите, что эта самая гражданка Тереза схватила знамя и пошла одна на мост, велев своему братцу бить в барабан, призывая к наступлению. Мальчуган шел впереди нее, словно перед армией. Это произвело такое впечатление на республиканцев, что они бросились вслед за ней и завладели пушками неприятеля. Понимаете? Сам командир Ронсар рассказал мне об этом.

Мы были потрясены и смотрели на госпожу Терезу во все глаза. И я увидел, как ее лицо вспыхнуло.

— Вот так, — сказал дядя, — каждый день узнаешь что-нибудь новое. До чего же это прекрасно, до чего благородно! Хоть я и сторонник мира, но этот подвиг меня растрогал.

— Право же, господин доктор, — наконец произнесла Тереза, — как вы можете думать…

— Да, да, — прервал ее дядя, поднимая руку, — не один только командир Ронсар рассказал мне об этом. Было там, в лазарете, еще двое раненых республиканских командиров. Как же они обрадовались, узнав, что гражданка Тереза жива!.. Каждый солдат знает, как она повела батальон, подняв знамя! Ну, скажите, совершила она все это или же нет? — произнес дядя, хмуря брови и смотря в лицо госпоже Терезе.

А она, склонив голову, заплакала.

— Командир батальона, сраженный пулей, был наш отец… нам хотелось умереть… и маленькому Жану и мне… мы были в отчаянии… — И, вспомнив об этом, она зарыдала.

Дядя смотрел на нее, и лицо его стало очень серьезным. Он сказал:

— Госпожа Тереза, послушайте, я горд тем, что спас жизнь такой женщине, как вы. Мне безразлично, почему вы так поступили: оттого ли, что ваш отец был убит, или по какой иной причине, но ваш поступок — благородный, смелый, геройский поступок. Это необыкновенный поступок, ибо на вашем месте тысячи женщин только стонали бы, лишившись сил, да за это нельзя и упрекать. Но вы женщина отважная. И, свершив такие деяния, вы и сейчас, когда прошло столько времени, оплакиваете отца, хотя другие уже забыли бы о своем горе. Вы не только героиня, поднявшая знамя над телами мертвых, вы и скорбящая женщина, и вот за это я вас и уважаю. И дом, где когда-то жил мой отец и дед, должен гордиться тем, что приютил вас, да, да — гордиться!

Дядя произнес это с чувством, даже отбросил трубку на стол — он был по-настоящему взволнован.

А госпожа Тереза сказала:

— Господин доктор, не говорите так, или я буду принуждена уйти. Прошу вас, не говорите больше так!

— Я высказал все, что думаю, — ответил дядя, поднимаясь. — Я не буду больше упоминать об этом, раз вы так хотите; но все равно буду почитать вас как доброе, благородное существо и гордиться тем, что оказал вам некоторую помощь. Командир говорил мне и о том, какие люди были ваш отец и братья: простые, бесхитростные. Они все вместе отправились на защиту дела, которое считали справедливым. Когда тысячи себялюбцев только и думают о своей выгоде и кичатся своим благородным званием, так отрадно видеть, что истинное благородство, порождаемое бескорыстием и героизмом, живет в народе. Такие люди республиканцы или нет — неважно! Право, по совести говоря, истинно благородные люди — это те, кто честно выполняет свой долг.

Дядя был воодушевлен, он ходил взад и вперед по комнате и словно думал вслух. Госпожа Тереза, осушив слезы, с улыбкой посмотрела на него и сказала:

— Господин доктор, вы привезли добрые вести. Благодарю, благодарю вас! Теперь мне станет лучше!

— Да, — отвечал дядя, останавливаясь, — теперь вам будет все лучше и лучше… Но пора на покой. За нынешний долгий день все устали, и я думаю, спать будем отлично. Фрицель, Лизбета, ступайте к себе. Доброй ночи, госпожа Тереза!

— Доброй ночи, господин доктор!

Он взял подсвечник и, склонив голову, в раздумье пошел вслед за нами.

Глава двенадцатая

СЛЕДУЮЩИЙ день был счастливейшим днем в доме дяди Якоба. Проснулся я довольно поздно, проспав беспробудно часов двенадцать, — они пролетели, как одно мгновение. И сразу же мне бросились в глаза выпуклые стекла моего окошка — они были украшены серебристыми цветами, рисунком, прозрачными узорами инея. И самый искусный чеканщик не мог бы создать такие украшения. Они нам напоминают о весне среди зимы, но и предвещают большие холода; трескучий мороз приходит на помощь снегу; замерзают все реки, замерзают источники, земля на тропинках становится твердой-твердой, лужицы затягиваются белым хрупким льдом, и он хрустит под ногами, как яичная скорлупа.

Я глядел на окно, чуть высунув нос из-под одеяла и нахлобучив колпак до ушей. Вспомнились мне прошлые зимы, и я подумал:

«Ну, Фрицель, ты не осмелишься встать, даже завтракать не пойдешь. Нет, ни за что не встанешь!»

Однако вкусный запах молочной похлебки поднимался из кухни и внушал мне отвагу.

Раздумывал я полчаса и решил