Марсель Паньоль - ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ Страница 35

— Только в старых книгах можно найти подлинно здравый смысл и самые испытанные рецепты, — наставлял меня отец.

Он разложил на столе эти достойные уважения реликвии и сразу же погрузился в работу.

В следующую субботу ровно в пять мы стояли у первой калитки. Отец, не колеблясь, отпер ее; совесть его была спокойна: он переступал запретный порог не потому, что хотел сократить нам дорогу, а дабы сохранить от разрушения драгоценный канал и спасти город Марсель от засухи, за которой несомненно последовала бы эпидемия чумы и холеры.

При всем при том отец боялся сторожей. Вот почему он освободил меня от обязанностей носильщика и доверил мне роль разведчика.

Я шел первым вдоль изгороди, пользуясь листвой как маскировкой. Напрягая слух и зрение, я пробегал шагов двадцать, останавливался и вслушивался в тишину… Затем подавал знак маме и брату, которые ждали за самым большим кустом. Они делали перебежку и прятались за мной. Наконец показывался отец с записной книжкой в руке. Нам вечно приходилось его ждать, потому что он чрезвычайно серьезно делал какие-то пометки.

За все время путешествия мы никого не встретили. Произошло лишь одно волнующее происшествие — по вине Поля.

Мать заметила, что он держит правую руку за отворотом непромокаемого плаща — точь-в-точь Наполеон.

— Руку поранил? — тихо спросила она.

Не разжимая губ и не глядя на мать, Поль помотал головой.

— Покажи руку, — приказала мама.

Он повиновался, и мы увидели стиснутый в его пальчиках острый нож, выкраденный из кухонного стола.

— Это я припас для сторожа, — сурово сказал Поль. — Если он станет душить папу, я подойду сзади и убью его, ткну ножиком ему прямо в зад.

Мама похвалила Поля за храбрость и добавила:

— Но ты еще очень маленький, пусть лучше нож будет у меня

Поль охотно доверил матери свое оружие и дал ей дельный совет

— Бей его в глаз, ведь ты высокая!

Сторож этот, охранявший последний замок на нашем пути, внушал нам ужас, и мы с трепетом проходили по его земле. К счастью, он не показывался, и через два часа, сидя за круглым столом, мы благословляли Бузига.

Теперь мы могли бывать на холмогорье каждую субботу, не слишком уставая, и наша жизнь совсем переменилась.

На мамином лице опять играл румянец; Поль как-то сразу вырос, словно это чертик выскочил из коробочки; я стал шире в груди, хоть ребра мои еще выступали, и частенько мерил клеенчатым сантиметром свои бицепсы, восхищая Поля их невероятной величиной.

А отец, бреясь по утрам бритвой, похожей на саблю, перед разбитым зеркальцем, которое он повесил на оконный шпингалет, напевал тенорком:

Если б мог я змейкой стать,

С чем сравнится то блаженство…

Но его веселое настроение улетучивалось к концу недели, в субботу на рассвете нашему Жозефу нужно было собирать все свое мужество, чтобы снова идти против закона.

За это время произошли два очень важных события.

В одну прекрасную субботу в мае, когда дни становятся длиннее, а миндальные деревья словно запорошил снег, мы тихонько пробирались по «дворянской» земле. Мы прошли уже добрую половину пути, и страхи наши рассеивались по мере того, как густела защищавшая нас живая изгородь. Я шел впереди легким шагом, хотя и нес немалый груз: склянку с жавелевой водой, узел с грязным бельем и перевязанный веревочкой сломанный стул.

Солнечные блики играли на глади канала. Следом за мной семенил, напевая, Поль…

И вдруг я застыл, сердце у меня забилось.

В двадцати метрах от меня из-за кустов показалась высокая фигура и широко шагнув, загородила тропинку.

Незнакомец следил за нашим приближением. Это был статный седобородый старик в широкополой фетровой шляпе и серой бархатной куртке; он ждал, опираясь на трость.

Я услышал осипший голос отца: «Не бойся! Вперед!» И я храбро двинулся вперед.

Приблизившись к опасному незнакомцу, я разглядел его лицо. Широкий розовый шрам тянулся из-под шляпы до самого подбородка, захватывая край правого глаза с закрытым ввалившимся веком. Эта маска так меня испугала, что я остолбенел. Тогда отец заслонил меня собою.

В одной руке он держал шляпу, в другой — свою записную книжку «эксперта».

— Добрый день, сударь, — учтиво поздоровался он.

— Добрый день. Я вас ждал, — низким и звучным голосом ответил старик.

Вдруг мама глухо вскрикнула. Я глянул в ее сторону, и меня охватило еще большее смятение: за живой изгородью притаился сторож в куртке с золочеными пуговицами.

Он был намного выше своего хозяина, и его огромное лицо украшали две пары рыжих усов: одна-под носом, другая — над голубыми глазами с огненно-красными ресницами.

Он стоял в трех шагах от старика со шрамом и смотрел на нас с жестокой усмешкой.

— Полагаю, сударь, — сказал отец, — что имею честь говорить с владельцем замка?

— Так точно. Вот уже несколько недель я каждую субботу наблюдаю издали за вашим хитрым маневром, как вы ни стараетесь пройти незаметно.

— Дело в том, — начал отец, — что один из моих друзей, смотритель канала…

— Знаю,-прервал его «аристократ».-Я не мог раньше изменить этот необычный способ передвижения, потому что подагра на три месяца приковала меня к креслу. Но я приказал привязывать собак в субботу вечером и в понедельник утром.

Я понял не сразу. Отец попытался что-то сказать, мама сделала шаг вперед.

— Как раз сегодня утром я пригласил к себе смотрителя канала… как, бишь, его… Бутик, кажется.

— Бузиг, — поправил отец. — Это мой бывший ученик, я народный учитель, и…

— Знаю, — буркнул старик. — Этот самый Бутик мне все и рассказал: хижина на холме, трамвайная линия коротка, а дорога длинная, потом дети, поклажа… Кстати, — сказал он, шагнув к маме, — я вижу прелестную даму, у которой, как мне кажется, слишком тяжелая ноша. — Он склонился перед нею в поклоне, словно кавалер, приглашающий даму на танец. — Вы позволите?

И он с привычной властностью завладел обоими мамиными узелками. Потом приказал сторожу:

— Владимир, возьми-ка вещи у детей.

В один миг великан ухватил своими огромными ручищами рюкзаки, сумки и связку щепок, которые некогда были стулом. Потом повернулся к нам спиной и стал вдруг на колени.

— Залезай! — крикнул он Полю.

С неожиданной храбростью Поль разбежался, прыгнул и уселся верхом на шее этого ласкового чудовища, которое сорвалось с места и, неистово заржав, понеслось галопом.

— Идемте, — сказал владелец замка. — Вам нельзя задерживаться.

— Сударь, — проговорил отец, — я просто не знаю, как вас благодарить… Я взволнован, я просто взволнован…

— Отлично вижу, — отчеканил старик, — и очарован этой свежестью восприятия… Но, право же, то, что я делаю для вас, не великая жертва. Вы проходите по моей земле осторожно, ничего не портите… Я против этого не возражаю. И нечем тут восхищаться! Как зовут эту прелестную девчурку?

Он подошел к сестрице, которую мать взяла на руки. Но она раскричалась и закрыла лицо руками.

— Ну же, — говорила мама, — улыбнись дяде!

— Не хочу! — вопила сестрица. — Он гадкий! Не хочу!…

— Она права, — рассмеялся старик и стал еще безобразней. — Я слишком часто забываю о своем шраме. Лет тридцать пять назад в одном из эльзасских хмельников меня ударил копьем немецкий улан. Это был его последний бранный подвиг. Но барышня еще слишком мала, чтобы оценить воинские доблести. Прошу вас, сударыня, пройдите вперед и скажите дочке, что меня оцарапала кошка. Такое объяснение хоть послужит ей уроком: с кошками надо быть поосторожней.

И он проводил нас до калитки, разговаривая с моим отцом.

Я шел впереди и видел вдалеке белокурую голову Поля: она словно плыла над изгородью, и его золотистые кудри развевались, озаренные солнцем.

Мы застали его у калитки; он сидел на наших узлах и ел яблоки, которые чистил ему великан.

Пришлось расстаться с нашими доброжелателями. Граф пожал отцу руку и вручил ему свою визитную карточку.

— Если меня не будет, карточка послужит вам пропуском для привратника. Теперь вам незачем идти берегом канала. Прошу вас, звоните у ворот и проходите по центральной аллее. Она короче, чем дорога вдоль канала.

К великому моему удивлению, он остановился в двух шагах от мамы и отвесил ей низкий поклон, словно королеве, затем подошел, изящно и учтиво склонился и поцеловал ей руку.

Мама в ответ сделала реверанс, как маленькая девочка, и, покраснев, подбежала к отцу.

Вечером, когда мы сидели за столом, мать сказала:

— Жозеф, покажи нам визитную карточку, которую он тебе дал.

Отец протянул ей карточку, и она прочла вслух:

— «Граф Жан де Н., полковник, командир Первого кирасирского полка».

С минуту она молчала, чем-то смущенная.

— Стало быть, это тот, кто…— И она вопросительно посмотрела на отца.

— Да, да, это тот самый, — подтвердил он. — Герой Райхсхофена [41].